Роман уже начал верить, что его обошла неприятная участь быть нанизанным на железные зубья, когда вдруг прямо над ним послышался глухой удар, и его плечо обожгло жгучей болью.
Антось напоследок решил проверить самый дальний от него угол, куда он сразу поленился дотягиваться. «Проверил» он с такой силой, что вилы вонзились в бревно, возле которого лежал Роман, и при этом крайний зубец вспахал кожу на левом плече беглеца.
Сдержав мгновенное желание выпалить в обидчика, Роман сжал зубы и ощупал рану. Антось тем временем с громким шорохом раскачивал вилы, пытаясь выдрать их за конец черенка.
Рана была пустяковая. Пользуясь тем, что вилы застряли в стене, Роман осторожно протянул руку и вытер окровавленный зубец.
Вслед за тем вилы вырвались из стены и с присвистом ушли к Антосю. Раздосадованный тем, что пришлось так долго вызволять свое оружие, тот завершил поиски и со скрипом полез вниз.
– Ну шо, Антось? – спросил его напарник.
– Та шо! Тильки запарився.
– Ну, молодец. Зато будэмо точно знаты, что того гада тут нема.
– Ага…
– Ну шо я казала! – подала голос примолкнувшая было Ганна. – Чи я свое хозяйство не знаю? Так жа ж ни, полизлы по всих вуглах. Чого полизлы? Той ваш браконьер и з лесу не вылазив!
– Ну, тихо, тихо, – урезонивал ее Иван. – Треба было проверить. Для порядку.
– А на шо мни таки порядок? Тильки все сено мне переворушилы. Порядок…
Антось слез вниз, ворота хлева закрылись. Голоса стали затихать. Роман уже не разбирал, о чем говорят.
Он позволил себе осторожно разгрести сено и вылез наверх, потому что внизу он уже просто задыхался. На поверхности тоже было не очень свежо, не зря Антось «запарився», но все-таки здесь можно было дышать полной грудью.
Прислушиваясь к слабеющим звукам, Роман пытался остановить сочащуюся из плеча кровь. Рана хоть была не опасна, но все же представляла собой глубокую, рваную ссадину. На жаре с такой штукой лучше не ходить, враз загноится. Надо обработать антисептиком и, желательно, перевязать. В идеале не мешало бы вкатить укол от столбняка, потому как вилами берут не только сено, но и навоз, а навоз – продукт не самый стерильный. Но, во-первых, где этот укол искать, а во-вторых, не до него, говоря по совести.
Как бы там ни было, Роман посчитал, что ему сильно повезло. Чуть бы ниже – и все могло закончиться гораздо плачевнее. Тут крупный кровеносный сосуд, плечевой сустав, очень хрупкий, легкие рядом, да и сердце недалеко…
Или не выдержал бы он и открыл стрельбу. И тогда все сейчас разворачивалось бы совсем по другому сценарию.
А так – тишина и покой. Как оно до того и было.
Голоса затихли совсем. Роман осмелился встать во весь рост и выглянуть сквозь щели под стрехой наружу.
Троица удалялась в сторону леса. Ганна стояла недалеко от хаты и смотрела им вслед. Казалось, она никак не могла поверить в то, что все кончилось.
Вот она повернулась и пошла к дому, по дороге то и дело оглядываясь.
Роман начал спускаться по лестнице. Рана двигаться не мешала, мешала только кровь, текущая по руке.
Со скрипом открылись ворота.
– Роман! – жалобно позвала Ганна.
Она стояла на пороге, огромная, как копна, и этот жалобный голос до того ей не шел, что Роман едва не рассмеялся.
– Тут я, – отозвался он.
– Ты живой?!
– Живой, как видишь.
– Ой, – прижала она руки к груди. – А я так злякалася [20 – Испугалась (укр.).]! Як той гайдамак почав шарыты вилами, я думала, конец тоби.
– Нет, не конец, – сказал Роман, подходя к ней. – Все обошлось. Плечо только чуть задело.
– Та ты же поранены! – испугалась Ганна, увидев, что весь рукав куртки залит кровью.
– Да ничего, это мелочь. Промыть бы чем.
– Ходем в хату. Ой, то кров тэче… Ну, пишлы швыдче, ще помрешь.
– От такого пустяка, Аня, не помирают… – говорил Роман, идя за ней через двор к дому.
– Швыдче, швыдче, Роман!
Ганна разволновалась до того, что готова была нести его на руках.
В сенях она велела Роману сесть на табурет и стащила с него куртку и майку. При ближайшем рассмотрении ссадина на плече оказалась пустяковой, Роман даже перевязывать бы ее не стал. Но Ганна держалась другого мнения и принялась деятельно обрабатывать рану.
Невзирая на свои габариты, она проворно бегала туда-сюда, собирая все необходимое для полного медицинского обслуживания.
– Зараз, Романо, зараз… – приговаривала она, топоча в пол своими небольшими, крепкими ногами.
– Да я подожду, не торопись, – ласково отзывался он.
Они вместе пережили нешуточное испытание, и это сблизило их, сделало сообщниками, заставило по-иному взглянуть друг на друга.
Наконец Ганна все подготовила, вымыла руки и села перед Романом на другую табуретку.
Сначала тщательно промыла ранку кипяченой водой. Затем отерла чистейшей льняной тряпочкой. Руки ее с такой нежностью и заботой касались тела Романа, что и самая опытная медсестра не смогла бы сравниться с ней. Роману и неловко было, что ничтожной царапине уделяется такое внимание, и не хотелось мешать доброй хозяйке, которая разве что не дышала на его плечо.
– Тут у мене бальзам целебный, – говорила Ганна, открывая какую-то баночку из темно-зеленого стекла. – От него раны заживляются за один день.
Она осторожно принялась накладывать бальзам указательным пальцем. При этом закусила верхнюю губу и стала похожа на первоклашку, которая пишет в прописях первые закорючки. Но зрачки ее были почему-то чересчур расширены, а пышная грудь ходила под блузкой так, как будто ей там было очень тесно.
– Так не больно? – спросила она.
– Вообще не больно, – заверил ее Роман.
На плечо будто сделали легкую заморозку, боль ушла окончательно. Царапина под слоем бальзама уменьшилась и потемнела, заживляясь на глазах.
– Почакай, – шепнула Ганна, видя, что Роман хочет подняться.
Она вскрыла упаковку с бинтом, положила руку Романа себе на плечо и быстро забинтовала ранку.
– О так буде добре.
– Спасибо тебе, Аня, огромное, – улыбнулся Роман. – Ты просто спасла меня.
Он потянулся, чтобы взять майку с лавки. При этом глаза Ганны жадно скользнули по его худощавому, перевитому мышцами торсу.
– А шо это у тэбе? – спросила она, взяв его за кисть.
Следы от веревок проступали багровыми полосами, запястья были стерты до крови.
– Да… – замялся Роман. – Дело прошлое…
Он хотел отнять руку, но Ганна не пустила.
– Ты ж ниякий не браконьер, так?
Роман понял, что пришло время объяснений.
– Нет, Аня, я не браконьер.
– А хто? – сжимая его руку горячими ладонями, выдохнула Ганна.
– Я шпион, Аня.
– Шпи-он? – раздельно произнесла она.
– Да, шпион.
– А шо ты тут робишь?
– Выполняю задание.
– Какое задание?
Глаза Ганны становились все шире. Видно было, что любопытство ее потревожено до основания и она готова на все, лишь бы это любопытство удовлетворить.
Что ж, имела право.
– Опасное, Аня. Извини, но подробности я не могу тебе сообщить. Это государственная тайна. Могу только сказать одно: я пытаюсь помочь твоей стране, а плохие люди очень хотят мне помешать.
Ганна поводила густыми бровями, вздохнула.
– А воны казалы, що ты браконьер и бандит. И що ты убив трох чоловик. То правда, Роман?
– А ты сама как думаешь, Аня?
Ганна задумалась, завздыхала громче.
– Ни, – покачала она головой. – Брешут они. Мо ты там и убив кого… – она кивнула на следы от веревок. – Но ниякий ты не бандит.
Роман только мягко улыбнулся в ответ. И сделал то, чего делать, в общем, не следовало, а именно: слегка подкатил глаза и качнулся на стуле. Ход, конечно, нечестный, учитывая сердобольность хозяйки, но его тяготил этот разговор, и лучшего способа прервать его, чем изобразить легкую дурноту, он не нашел.
– Ой, та ты же весь белы! – воскликнула Ганна. – А ну давай пишлы в койку.
– Да не надо в койку, все нормально, – попробовал запротестовать Роман.
– Надо! – отрезала Ганна. – Полежишь трохи, поспишь – к вечеру будэшь здоровый.
Она обняла его своей полной, горячей рукой, подняла с табурета и препроводила в хату, в горницу, где Роман почувствовал себя, как в этнографическом музее. Ганна уложила его на одну из кроватей-пьедесталов, накрыла мягчайшим покрывалом.
– Спи. А я покуль твою одежу постираю. Через час все буде сухое.
– Вот через час меня и разбуди.
– Добре.
– Но не позже.
– Добре. Спи.
Ганна ушла, закрыв за собой двери. Роман поводил глазами по стенам, нашел портрет сурового, стриженного полубоксом человека, посмотрел на него посмотрел, да и уснул.
Спал не долго. Во дворе что-то стукнуло – и он проснулся. Откинув покрывало, хотел подбежать к окну, посмотреть, что там? Но во дворе было тихо, не доносилось больше ни стуков, ни, не дай бог, голосов, и Роман расслабленно откинулся на подушке.
Здесь ему бояться некого. Ганна, перетрусившая после визита «гайдамаков», смотрит в оба и предупредит его, если появится новая группа.
