Здесь ему бояться некого. Ганна, перетрусившая после визита «гайдамаков», смотрит в оба и предупредит его, если появится новая группа.
В общем-то, по правилу воронки, в которую дважды снаряд не попадает, никто больше появиться не должен. Вряд ли в этих лесах такая прорва боевиков, чтобы бегать толпами целый день. Но на этом свете всякое случается, и терять бдительности не следовало.
Роман подвигал левой рукой. Рана зажила настолько, что не причиняла ни малейшего неудобства. Бальзам и короткий, освежающий сон сделали свое дело. Роман вполне восстановил силы и готов был совершить заключительный рывок до границы.
Вот только надо все же уточнить, куда ему двигать. Ганна, правда, обещала сама отвезти его, но вдруг передумает? После того, как ее навестили вооруженные люди и перевернули все хозяйство, возможно, ей не захочется помогать «браконьеру и бандиту».
Тихонько отворились двери, в дверь бесшумно вошла Ганна. Начала на цыпочках подходить к постели, но, увидев, что Роман не спит, смутилась и нерешительно застыла на месте.
– Проснувся?
– Проснулся. Только что…
Ганна подошла и села на край постели, как-то робко глядя на гостя.
– Не болит рука?
– Совсем не болит, – похвастался Роман и повертел рукой туда-сюда. – Как новенькая. Спасибо твоему бальзаму.
– То мне своячка давала, она все травы знает…
Ганна говорила одно, но на лице ее было написано совсем другое. Что? Роман еще не понял, но то, как она на него смотрела, его насторожило.
– Аня, мне пора. Пока доберусь до границы…
– Поспеешь, – сказала она. – Я тэбе быстро завезу.
– Хорошо.
– Може, ты голодны?
– Да нет, что ты. Недавно же ел.
– А я тоби уточку потушила. З черносливом…
– Ну, спасибо… – растерялся Роман. – Анечка, ты такая заботливая. Что бы я без тебя…
– Анечка, – затуманилась хозяйка. – Скажи ще раз.
– Что сказать?
– Анечка…
– Анечка, – улыбнулся Роман, – ты удивительная женщина. Спасибо тебе за все.
Он хотел слезть с постели, но Ганна вдруг преградила ему путь.
– Роман, – сказала она вкрадчиво и жарко, – покахай мене, Роман.
– З-зачем? – совсем не по-казан?овски спросил он.
– А я хлопчика соби рожу. Такого жа гарного, як ты.
Ганна поднялась и медленно, точно во сне, расстегнула пуговки на блузке. Затем развязала тесемки юбки, сбросила ее, переступив босыми ногами, и сняла легким движением блузку, оставшись в одной белой, полупрозрачной сорочке.
– Покахай мене, Рома, – горячо краснея, дрогнувшим голосом попросила она.
Роман сглотнул, но отступать было некуда. Ганна подняла руки и жестом, не лишенным грации, освободилась от сорочки. Теперь она стояла перед Романом во всей своей величественной наготе.
«Живот твой – круглая чаша, – вспомнилось Роману, – чрево твое – ворох пшеницы… два сосца твои – как два козленка… шея твоя – как столп из слоновой кости…»
Ганна поставила круглое белое колено на кровать, оперлась на нее руками и надвинулась на Романа развесистой, необъятной грудью. Глаза ее горели, щеки, шея и даже плечи были залиты румянцем.
Роману хотелось, как давеча, на сеновале, вжаться в стену и не дышать, но жизнь властно требовала от него очередного подвига.
«Хоть таким образом восполнить нанесенный Украине демографический ущерб», – пронеслось в голове.
В следующий миг на него навалилось большое, упругое, душистое, обхватило, вмяло к себе – и рациональное мышление надолго покинуло его.
Повозка – гибрид телеги и брички – мерно поскрипывала колесами, катя по дороге резиновыми шинами. Коренастый, крепконогий конек легко влек повозку вперед. Ганна, сидевшая на высоком прочном ящике – аналоге багажника в машине, – изредка взмахивала вожжами, подгоняя своего гнедка.
Солнце клонилось к закату. Лесная дорога, по которой ехала повозка, была целиком погружена в тень. Вековые сосны теснились вокруг дороги, за ними расстилались густые, безмолвные сумерки.
– Як ты там? – спросила Ганна вполголоса.
– Терпимо, – послышался голос Романа из ящика.
– Ты боком ляж, удобней будэ, – посоветовала Ганна.
– Я так и сделал.
– Ну, то лежы.
– Скоро приедем?
– Скоро.
Ганна чмокнула и взмахнула вожжами.
Час назад они выехали с хутора. После того как Роман добросовестно отработал в постели все, что должен был отработать, и даже сверх того, Ганна скормила ему чуть не целиком тушенную в черносливе утку, подоила коров, запрягла лошадь и повезла его к пограничному пункту.
Ехали недолго – она была права, когда говорила, что до границы недалеко. Километра три лесом, увалами да изволоками, потом выбрались на гравийную дорогу.
Пока ехали по лесу, Роман сидел на телеге, но когда стали подъезжать к дороге, Ганна загнала его в ящик.
Ящик с самого начала предназначался для контрабандной перевозки Романа через границу. Узнав о том, что Ганна хочет переправить его самолично, он сначала запротестовал. Все, что ему требовалось, это чтобы она показала ему нужный участок, и только.
Но Ганна проявила инициативу. Она сказала, что ей так и так надо проведать свояченицу, живущую на той стороне, отвезти ей масла и сушеных грибов, а у нее взять меду – уж больно хороший был мед – и под эту марку она переправит Романа. Потому как для нее это обычное дело, тут этим часто балуются, а его могут словить пограничники, и куда надо, он не дойдет.
Когда протесты Романа были категорически отклонены, он по здравому размышлению решил, что пусть Ганна делает, что задумала. Выгоды от ее предприятия были налицо. Во-первых, она провезет его через четко означенный на карте пограничный пункт. А значит, Метеку будет значительно проще объяснить, где следует ждать перебежчика. Во-вторых, перейдя границу где-нибудь в диком месте, Роман рисковал сбиться с дороги и надолго застрять в лесу. В-третьих, при удачном исходе он мог совершенно не опасаться, что где-то там по его душу будет поднята тревога и о нарушителе оповестят все соответствующие службы.
То есть вариант Ганны был идеален. Кроме одного: ящика, в котором сидел Роман.
В общем, сам по себе ящик неплох. Просторный, чистый, уютно пахнущий деревом и травой. Лежи себе на боку и подремывай под мерное укачивание. Можно во сне и границу переехать, почему нет?
Оно-то вроде и так, но Роман чувствовал себя в этом ящике ужасно беспомощно. Все, что он мог, это тихо сидеть и надеяться, что Ганна все сделает правильно и пограничники ничего не заподозрят.
Ну, а если заподозрят? Ведь стоит им поднять крышку, и нарушитель – вот он. Бери и вяжи. И поздно будет барахтаться, с государством шутки плохи. Правда, чтобы поднять крышку, надо сперва поднять с нее Ганну, а сделать это непросто даже в чисто физическом смысле. Но, как говорится, поднимали и не таких…
– Лежи тихо, тихо, – услышал Роман сдавленный голос Ганны. – Приихалы.
Роман скрючился на дне ящика. Хорошо, у самого дна была меж досок узенькая щель, и он хоть одним глазком мог видеть, что делается снаружи.
Снаружи был все тот же былинный сосновый лес. Тишина нарушалась только затихающим в сумерках птичьим щебетом. Скрипели колеса, изредка фыркал конь, хлеща хвостом по вожжам и оглоблям.
Но вот сбоку показалось какое-то строение. Роман увидел только его угол, обращенный к лесу.
– Тр-р! – сказала Ганна.
Повозка остановилась. Стукнули двери в пограничной будке.
– Ого, якысь у нас госты! – послышался громкий голос. – Здоровеньки булы, Ганночка!
– Здоров и ты, Павло. Открывай свою шлагбауму.
– Куда ты так торопишься, Ганна? – возразил Павло.
Роман увидел, что к ним подходит высокий военный с погонами прапорщика. Прапорщик был упитан, молод и щеголеват. Глазки его благодушно поглядывали на сидящую на высоком ящике Ганну.
– Да своячки еду, – пояснила Ганна.
– А шо так на ночь? – удивился прапорщик.
– Днем работы было много. Ну, пропусти.
Однако прапорщик не торопился. Он медленно обошел вокруг повозки, похмыкивая и покашливая. Роман даже услышал запах его приторно-сладкого одеколона.
Ну, если в этой дыре поливает себя одеколоном, то быстро не отпустит, решил Роман.
Пистолет, который он до сих пор умудрился не показать на глаза Ганны, лежал под рукой. Но толку сейчас от него! Стрелять в пограничников нельзя, это – табу. Если только взять на испуг? Но на ту сторону все равно не прорвешься, там всё увидят и наставят автоматы, а возвращаться какой смысл? Так что забыть о пистолете и надеяться на опытность Ганны.
– Всэ ты, Ганна, работаешь, работаешь…
– Ну так не всим же целый день спаты, Павло.
– Ты это на шо намекаешь? – засмеялся прапорщик.
Он игриво пристукнул кулаком по ящику. У Романа слегка загудело в голове. Зачем это она его дразнит? Еще разозлится и устроит досмотр по всей форме.
– А так, ни на шо… – легкомысленно пропела Ганна. – Ну, пропускай, Павло. Своячка ж чакае.
