Муромцев и Мерида ничего ему не ответили. Они смеялись. Это был их общий, поделенный на двоих смех. Это был смех, понятный только им двоим – и больше никому в целом мире. Это был смех двух людей, которые встретили друг друга в этом мире. Встретили – несмотря на то множество преград, которые их разделяли. И – несмотря на то что на дворе было неудачное, тревожное и смутное время. Через минуту-другую хрупкий и неверный покой мог окончиться, и на смену ему могло прийти страшное. Но пока выстрелов не было, плененная американка Мерида и раненый советский спецназовец Василий Муромцев смотрели друг на друга и смеялись.
– Ну, смейтесь, раз приперло, – проворчал Павленко. И вновь уставился в окно.
Глава 17
Уве мастерски умел управлять автомобилем. Микроавтобус мчался по центральным улицам Восточного Берлина, ловко лавируя между встречными автомобилями и обгоняя попутные машины. Все, кто находился в салоне, зорко смотрели по сторонам, стараясь среди скоплений машин и людского круговорота заметить кортеж председателя Государственного совета ГДР.
А что дальше? А дальше было бы видно. Здесь все зависело от обстоятельств, и обстоятельства эти были непредсказуемы. Где находится группа американского спецназа, которая должна похитить или ликвидировать Вальтера Ульбрихта? Насколько близко ей удалось подобраться к нему? А может, глава восточногерманского правительства уже похищен, оттого его нигде и нет – ни в резиденции, ни у Берлинской стены? Тогда пришлось бы немедленно искать следы американской спецгруппы и мчаться на выручку Вальтеру Ульбрихту.
– Смотрите, братцы, смотрите! – то и дело повторял Терко, и его прекрасно понимали и те, кто знал русский язык, и те, кто русского языка не знал. – Не провороньте! Как только заметите что-нибудь необычное, дайте знать!
Но пока ничего необычного на улицах Восточного Берлина не замечалось. Все было как обычно: будничная жизнь города с ее привычной кутерьмой.
Микроавтобус промчался по улице Петербургской, выехал на улицу Парижской коммуны, свернул на Карлмарксаллее, но все безрезультатно.
– Этак мы можем искать до второго пришествия! – вполголоса произнес Терко, обращаясь к Еремину. – Восточный Берлин – город большой…
– У тебя есть другое предложение? – так же вполголоса спросил Еремин.
– Да какое там предложение… – вздохнул Терко.
– Вот и у меня тоже, – сказал Еремин. – Хотя…
– Что такое? – насторожился Терко.
– Клаус! Моника! – позвал Еремин. – Скажите, а у вашего Вальтера Ульбрихта есть какие-нибудь этакие привычки? – Он неопределенно повертел пальцами в воздухе. – Какие-нибудь чудачества, что ли… Что-нибудь такое, от чего ему очень трудно отказаться, даже когда время поджимает? Даже когда ему самому угрожает опасность?
– Привычки? Чудачества? – недоуменно переглянулись между собой Клаус и Моника.
– Ну да! – нетерпеливо повторил Еремин. – Незапланированное посещение пивных я в виду не имею! – Он с иронией покосился на Терко. – Что-нибудь такое, что связано с политикой.
– Что-нибудь такое… – в раздумье проговорил Клаус. – Что-нибудь такое… Так сразу и не сообразишь!
– А может, выступления перед публикой? – неуверенно предположила Моника. – Знаете, он очень любит общаться с народом и объяснять, так сказать, текущий момент… И вот я подумала…
– Ну-ка, ну-ка! – поддержали Монику хором Еремин и Терко.
– Текущий момент сейчас – очень значимый, – сказала Моника. – О том, что творится по обе стороны стены, без сомнения, знает уже весь Восточный Берлин. Слухи, пересуды, вот-вот начнется паника… Не может быть такого, чтобы товарищ Ульбрихт не пожелал выступить перед народом, успокоить людей и объяснить, что к чему! А потому очень даже не исключено, что сейчас он где-нибудь на трибуне перед большим скоплением народа. Может, нам поискать в этом направлении?
– Да, но, наверно, это проще сделать каким-то другим способом? – усомнился Еремин. – Например, выступить по радио…
– Можно, конечно, и по радио, – согласилась Моника. – Но товарищ Ульбрихт любит, так сказать, живьем… И, к тому же, сейчас такой момент, что не до радио. На выступление по радио надо время, а его-то как раз и нет. Тут, возможно, все гораздо проще. Ехал он на переговоры к Берлинской стене, увидел большое скопление народа, ну, и не удержался.
– Может быть, может быть… – в раздумье проговорил Еремин. – А где у вас в Восточном Берлине наблюдается большое скопление народа?
– На центральных площадях, в парках… – стала перечислять Моника.
– А какой из парков ближе всего к Александерплац? – спросил Еремин.
– Трептов-парк, – ответила Моника.
– А мог ли Вальтер Ульбрихт проезжать к Берлинской стене мимо Трептов-парка?
– Да, конечно, – с некоторым удивлением ответила Моника. – Вы думаете, что…
– Уве! – не дал договорить Монике Еремин. – Где тут у вас Трептов-парк? Сворачивай туда! Самым коротким путем!
Уве резко вывернул руль, и микроавтобус с визгом и скрежетом свернул в переулок.
– Тут не до размышлений! – взглянул Еремин на Монику. – У нас есть такое выражение – наиболее вероятный способ поиска! Вот мы и идем сейчас по наиболее вероятному пути!
– Добавь сюда еще мою интуицию, – сказал Терко.
– И что же она вам говорит? – спросил Клаус.
– Что мы идем по горячему следу, – пояснил Терко. – И добыча… виноват, товарищ Вальтер Ульбрихт где-то совсем рядом.
– Ну, если интуиция… – с некоторым недоверием произнес Клаус.
– Она, родимая! – уверенно воскликнул Терко. – Первейшее дело для нашего брата!
– Трептов-парк! – объявил Уве и нажал на тормоза.
– А почему мы остановились? – не понял Еремин.
– Так ведь запрещающие знаки… – пожал плечами Уве. – Проезд воспрещен. Разрешено двигаться только велосипедистам и пешеходам.
– К чертовой матери все знаки на свете! – повысил голос Еремин. – И запрещающие, и разрешающие! Вперед! Прочесать весь парк! Давай, парень! Жми на газ!
Уве нажал на педаль, автобус взревел, дернулся и каким-то неестественным, почти звериным скачком ринулся вперед. Мимо окошек промелькнуло недоуменное и растерянное лицо какого-то пожилого мужчины – кажется, это был вахтер у центрального входа в парк. Автобус промчался по центральной аллее парка, свернул на боковую дорожку, два или три раза подпрыгнул, наехав на бордюр, резко свернул влево и опять оказался на центральной аллее. От автобуса в недоумении и испуге шарахались люди.
– Стоп! – вдруг скомандовал Клаус, и автобус остановился так резко,
