Он слышал, как Стас вытаскивает сети, но не встал, чтобы помочь ему.
«Падла доходная! Гнида недобитая! Еще он выделывается! Вишь, как забазарил? «Невелика потеря». Вот и мотай нынче сопли на кулак! Видал я тебя в гробу, легавое чмо!» — лег Гоша на траву и мигом уснул.
— Вот это ферт! А для чего ты здесь возник? — удивился Стас, подойдя к поселенцу, но тот не проснулся и не услышал сказанное.
Рогачев и не предполагал, что инспектор не спал трое суток и едва держался на ногах. Несколько дней он не был дома. Забыл, когда ел. Жизнь его превратилась в сплошную погоню за собственной смертью. В него палили из убегавших лодок, из кустов, из-за коряг и бревен. На него охотились все поселковые, даже те, кого пощадил, отпустил без акта, не сообщив в милицию.
Гошка с горечью понял, что стал лютым врагом всем жителям Усть-Большерецка, и уже не был уверен, что выйдет живым на волю.
С ним давно никто не здоровался и не говорил. Его обходили стороной даже дети и старики. Одинокие бабы перестали шутить с Корнеевым, и он впервые понял, что остался один среди людей. Его бойкотировал весь поселок.
«Но почему? За что? Разве я виноват?» — спрашивал самого себя.
Вот только Анна с сыном, охотник Притыкин с женой здоровались, разговаривали и не изменили своего отношения к Гоше. Остальные ненавидели.
Гошка стонет во сне: «Я не виноват». Но почему ему снится Павел Кухтин? Ведь всю зиму считал его приятелем. Целый месяц бесплатно возил ему воду, а недавно тот поднял на поселенца ружье, целился в голову. Инспектор увидел и мигом упал на дно дюральки, опередив смерть на короткий миг. Он слышал, как Кухтин выругался и перезарядил ружье, но Гошку он уже не достал…
Поселенец приметил шалаш браконьеров поутру. Когда стал подводить лодку к берегу, над головой грохнули два выстрела. Гоша мигом определил волчью картечь, понял, кто стрелял в него из двустволки. Человек знал, сделай он шаг на берег, мужик всадит в него в упор весь заряд, оба патрона. Рисковать не стал, не пошел в лобовую. Оставив лодку поодаль, зашел со спины, держа в руках пистолет. Но его услышали — инспектору пришлось драться с двоими здоровенными парнями, недавно демобилизованными из армии.
В лодку он приполз уже в сумерках. О братьях Корнеев сообщил в милицию, но двойняшки остались на воле. Милиция по своим соображениям отпустила их.
Вскоре они снова появились на реке и откровенно смеялись в лицо инспектору:
— Нам советовали менты не пугать и не промазывать в тебя, а бить сразу на поражение, чтоб жаловаться было некому!
Пашка Кухтин, встретив Гошку на ступенях магазина, удивился:
— Ты живой?
— Не дождесся! — ответил Гоша.
— Как же это я промазал? — удивился вслух недавний приятель.
Вот и теперь уже во сне ведет лодку поселенец и видит, как поселковые берут его на мушку. Даже Анька со Степкой здесь и тоже вооруженные.
Пекариха Любка в живот метит. За что? «За все разом! Жил бы как все, никто на тебя не охотился! Раз достал, получай от всех», — хохотала баба.
Гошка проснулся от того, что кто-то трепал его за плечо:
— Кончай визжать! — поселенец увидел Стаса, сидящего рядом. — Всю рыбу распугал, идиот!
— Я тебя, вернее, вас жду, гражданин начальник, — отодвинулся от него Гошка.
— Зачем?
— Жду, когда в зону обратно отправите, как обещали!
— Обещанного три года ждут. В зоне любой дурак до воли продышит, ты здесь, у нас, попробуй дотяни до нее! Разве это наказание — вернуть в тюрягу? Ты от безделья снова там жиром зарастешь. А вот у нас приморить — это запросто. Здесь настоящий ад! Вот им и накажу тебя. Попробуй выжить здесь! — ухмылялся Стас и скомандовал, — живо в реку! Иль не видишь, что сеть перегружена?
— Сам тяни! Я уже два дня не жравши! Откуда силы возьму? Да и кто ты мне?
— Хватит ныть! Вытащим рыбу — поедим, а теперь пошли. Кончай хныкать! Без тебя тошно, — залез в реку, засучив брюки.
Улов они вытащили молча, быстро. Перенесли рыбу за палатку. Пока Гошка разделывал ее, Стас сварил уху, запек на вертеле несколько рыбин.
— Иди жрать! — позвал поселенца и, разлив уху по мискам, сел рядом.
— Ты в поселке когда был? — спросил он Гошу.
— Три дня назад, — ответил тот.
— Значит, не знаешь…
— А что стряслось?
— Твой барак подожгли.
— Спалили? — уронил ложку Гоша.
— Мои ребята успели вовремя, погасили. Правда, Бондаревский угол здорово прихватило. Придется ремонтировать. Хорошо, что твое все цело. Облили бензином один угол, второй не успели. Помешали опера. Обгорелое забили фанерой, чтоб поселковые не влезли. Пока у тебя возились, эти скоты милицию подожгли, — трясло Стаса.
— Ты был в поселке?
— Видел все. Сейчас у меня идет ремонт, кирпичом обкладывают стены. Другого выхода нет.
— А как у меня?
— Деваться некуда, сделают то же самое, иначе в другой раз дотла спалят, ночью.
— Меня на мушку берут везде. Теперь и дома ночевать опасно…
— А ты собак заведи. Их у пограничников полно. Мне дадут или нет — неизвестно, а вот тебе обязательно подарят, чтоб шкоду свою замазать.
— Куда их дену потом?
— Да мы всех у тебя заберем, — пообещал Стас. — Ты не обижайся. Сорвался я утром, нервы сдали. Один остался, как цыган на луне, не знаю, что делать? Беды — как из бочки. Надо рыбу коптить, а тут жена заболела, следом — сын. А я на кого все брошу? Мои мужики шагу из милиции боятся сделать. Дежурят по четверо. Да и тебя нет! И я тут один зашился…
— Мог позвонить, да и я тоже не гулял, — оправдывался Гоша.
— Если б себе одному, давно бы разделался. Так ведь и прокурору, и судье нужно помочь. Еще пару дней мне здесь мучиться. А куда деваться? На чужие плечи свое не доверишь. Нынче Петр повезет рыбу прокурору, самого в Петропавловск вызвали. По делам. Когда вернется, сам не знает.
— А кому рыбу отдадите? — удивился Гоша.
— Домработницам. Они — бабки надежные, проверенные. На этих можно положиться.
— А жены ихние? Иль не могут ни черта?
— Жена судьи на Украине учится, а прокурорская и одного дня тут не жила. Все в Петропавловске. Она — диктор на телевидении, дети — в институтах. Сын уже на последнем курсе, дочь — на третьем, а сам здесь уже семь лет живет. Всё перевод обещают. Он ждет, но, по-моему, он скорее пенсию получит и уж тогда уедет насовсем к своим.
— И на хрена такая жизнь? Есть баба и нет ее! А годы идут. Женатым жить врозь вовсе говенно. Я б давно от такой слинял и прибрал бы к рукам домработницу: она и накормит, и обстирает.
— Так ведь старуха! Такую в постель не положишь, — рассмеялся Стас.
— А на хрена мне баба в телевизоре? Как кукушка в часах. Любому мужику живая баба нужна! Горячая! Чтоб было кого прихватить в постели!
— Он навещает ее частенько, перезваниваются. Да, впрочем, мне какое дело? Свою бы семью сберечь, — вздохнул Рогачев тяжело.
— У тебя хоть есть, что беречь! Тебя дома ждут, а я как барбос дышу. Никому не нужен, даже себе, — отмахнулся Гоша. — Ни семьи, ни кентов нет, — добавил глухо.
— Тяжко тебе, все понимаю, да и заводить тебе семью нынче небезопасно. Только горя прибавится. Сам знаешь, народец у нас крутой. Если тебя не достанут, с семьей разделаются. Она всегда рядом, под рукой. Коли не смогут домашние образумить, сами свернут головы. И что тут поделаешь, милиция физически не успевает сдерживать негодяев, сам знаешь. Вон подпалили и тебя, и нас, а кто отличился— не нашли. Да и что толку в наказании, если сожгут живьем в своем же доме? Разве воротишь жизнь? Она, какая ни на есть, неохота ее терять по прихоти козлов! Опять же, если сам. А коли семью погубят? До конца себя винить станешь. И своя жизнь уже не будет в радость. А желающих на наши с тобою головы — целый поселок! Разве я не прав?
— ,Что тут базарить лишнее? Конечно, верно говоришь, задумался поселенец, завздыхал.
— Понятное дело, нужно собак завести. Может, и не сумеют от всех защитить, зато дадут знать, предупредят лаем. Хотя бы в дом не пустят, это уж точно. Да только наши в дом и не пойдут. За углом прижучат, возле колодца или за туалетом, либо возле лодки. Их не угадаешь. Кому нужно, выждет и достанет. Пойми правильно, с тобою в десять раз проще будет разделаться, когда станешь семейным. На себе испытал ситуацию, знаю, что говорю, — поскучнел Стас.
