В общем, преисполнившись сознанием собственной значимости, Ангел решил, что, как продюсер нового фильма, имеет полное право выбрать себе в толпе подружку получше. Остановил свой выбор на потрясающей красоты юной актрисочке, которой если и перевалило за восемнадцать, то только по паспорту, во всем остальном она застыла в расцвете своего совершенства где-то на уровне пятнадцати-шестнадцати лет.
Однако актрисочка, узнав цель знакомства, была с ним весьма откровенна, чуть ли не пустилась с ним торговаться; причем интересовали ее не деньги, а возможность лишний раз сняться или интимно приобщиться к какому-нибудь режиссеру (следовал список имен). Все это она не умолкая выплеснула на малость стушевавшегося Ангела, позволяя себя раздеть, уложить в постель и проделать с собой все, что ему было угодно, в мыслимых и немыслимых позах, которые сама с готовностью придумывала.
Звонок Варяга прозвучал, впрочем, вовремя: Ангел уже подустал от девичьей откровенной простоты и сексуальной неутомимости и был рад удачному поводу покончить со своим практическим приобщением к кинематографу.
Пообещав заехать за Варягом через полчаса, он успел вовремя. А еще через час они уже были у Медведя, к которому Варяг хотел попасть прямо сегодня, в день своего возвращения из Италии.
Медведь за последний год сильно сдал. Варяг видел его последний раз в ресторане, когда отмечали его диссертацию, но тогда Георгий Иванович, видимо, собрался с силами и выглядел еще полным сил. Сейчас же стала заметна желтизна кожи, кроме того, у него часто болела печень, и многие подозревали, хоть и не высказывали этого вслух, что у Медведя рак.
От болезни ли, а может быть, просто потому, что Варяг сразу ошарашил его своим предложением, но Медведь действительно сидел насупившись, недовольно хмурил густые брови.
— Не понимаю тебя, Владислав, — сказал он сердито. — Ты говоришь, что Валаччини против нашего внедрения на западные рынки, но ведь он сам вышел на меня со своим предложением. Ты-то все правильно ему изложил? Он до конца тебя понял?
Валаччини возник со своим предложением — конечно, не сам, через посредников — несколько лет назад. Прозорливый итальянец почуял ветер перемен еще задолго до того, как благие намерения Горбачева стали постепенно воплощаться в жизнь. Тогда-то он и предложил Медведю обдумать возможность провести некий обоюдовыгодный обмен: поделиться друг с другом своими рынками. То есть Валаччини предлагал потесниться в Западной Европе, но в обмен хотел получить доступ в Союз и в Восточную Европу. Медведь, не дав тогда прямого ответа, перспективность предложения оценил и со своей стороны предпринял кое-какие шаги. Например, выпестовал сидящего перед собой Варяга, который, не зная подоплеки всего, сейчас так настойчиво предлагал самим, без всякого Валаччини, начать свою игру на Западе.
Медведь, насупившись, повторил:
— Так что он тебе конкретно сказал?
— Сказал, что главы всех семи семей Сицилии против, л он лично «за».
— Ну вот видишь!
— Так я же не предлагаю убирать Валаччини. Убрать надо тех, кто не согласен. Уберем двух-трех, а там, глядишь, и остальные станут посговорчивее. А впоследствии нужно будет и дона Томмазо отправить к предкам — слишком он хитрожопый, с таким опасно вести дела — кинет при любом удобном случае.
— Ну-ну… — Медведь скривился от приступа боли. — Вообще он как, произвел на тебя впечатление?
Варяг молчал. Конечно, произвел. Такое же, как когда-то сам Медведь на неоперившегося молодого законника Варяга на той даче, во время первой встречи. Вдруг ему вспомнился дворец Валаччини, старинные вазы, бронза, мрамор, аромат античной древности и аромат золота вокруг. Ничего не изменилось за тысячелетия, та же роскошь, тех же рабынь предлагают для услады гостю из дальних стран, те же нити власти сходятся в одни руки. И таким убожеством повеяло на него от ветшающей усадьбы Медведя, таким захолустьем, плесенью и тленом, что он только и сумел сказать:
— Произвел…
— Не понимаю, — развел руками Медведь. — Сам он за наше предложение, сам он готов пустить нас в Италию… Мало ли что доны против, если сам Валаччини «за»! Ты уверен, что он только на словах готов нам помочь?
— Послушай, Медведь, — сказал Варяг, сам не заметив, что впервые на словах перешел грань, за которой снизу вверх смотрел на патриарха. — Все очень просто. Валаччини пустит нас, пустит обязательно. Но не для того, чтобы мы там развернулись. Мы ему нужны, чтобы очистить рынок от конкурентов, которые ему мешают. То-то он так оживился, когда я предложил ему свою помощь. И еще ему нужно зацепиться за Россию, освоиться здесь с нашей помощью. Но ведь рано или поздно он обязательно попытается нас вытеснить. Так почему, когда мы в силе, мы не можем опередить его? Я считаю, Медведь, что это наш шанс. Нельзя просить, когда есть возможность взять самим. Слабых не уважают, слабых используют. Нам надо заставить их всех на Западе потесниться, иначе мы ничего не добьемся.
Он нашел нужные слова. Доводы были понятны и близки Медведю. Тот тоже осознавал, насколько все изменилось. Изменения произошли не только с его все сильнее сдающим организмом, изменения олицетворялись больше в этом молодом мужчине, сидящем сейчас перед ним, в Варяге, который совсем недавно был в его полном подчинении, а сегодня уже выдвигает и упрямо отстаивает свои собственные идеи. Пожалуй, Варягу уже можно будет доверять принимать решения самому.
— Мы должны действовать энергично, — добавил Варяг. — Разве нас кто-нибудь приглашал в Восточную Европу? Однако мы в Чехословакии и Польше уже освоились. На Кипре мы вообще все держим под контролем. Думаю, и с Западной Европой сумеем справиться.
Медведь кивнул. Внутренне он с самого начала был согласен с Варягом. Просто тот приехал со своими предложениями слишком неожиданно. А тут еще эти проклятые боли в правом боку!
— Так сколько ты хочешь… убрать?
— С Валаччини — восемь.
— Все-таки и Валаччини?
— Рано или поздно — да. Без этого не обойтись, я ему не доверяю, — жестко заявил Варяг.
— Каким образом?
— Наметки есть. За бугром есть один профи. Сколачивает группы, натаскивает, а те потом действуют самостоятельно. Я его уже вызвал в Москву
— Кто такой? — Теперь, когда все было решено и оставалось лишь обсудить детали, Медведь стал прежним — решительным и твердым.
— Кличка Сержант. Сам русский, бывший мент, эмигрировал в Европу лет пятнадцать назад. Служил солдатом-наемником чуть ли не во всех частях света. Потом стад наемным киллером. Сейчас, говорят, один из лучших.
— Кто будет подбирать людей в группу?
— Группой займусь я лично, на примете есть кандидатуры, — только и сказал Варяг.
Ангел демонстративно не участвовал в их той беседе. Пил потихоньку пиво и помалкивал.
…И вот теперь Ангел сидел рядом с прилетевшим и Москву Сержантом и вводил его в курс дела.
Скоро машина въехала в лес. Степан Юрьев продолжал молчать. Все и так было сказано, а болтать попусту он не любил. Ангел тоже молчал. Так в молчании и прибыли на место.
Машина выехала на поляну, где полукругом разместились новенькие бревенчатые домики. Бревна еще не успели полинять — желтый цвет радовал глаз, и казалось, домики были игрушечные, ненастоящие.
Из домиков сразу высыпало несколько мужиков. Все как на подбор, здоровые, крепкие. Ангел ухмыльнулся и указал на гостя.
— Знакомьтесь, ваш инструктор. Зовут — Сержант. Будете его слушаться, как не слушались отца родного. Вопросы есть? Всем все ясно? Я буду наведываться.
Ангел повернулся и сел в машину. Удаляясь, видел в заднее стекло, как Сержант, энергично рубя в воздухе ладонью, что-то объяснял столпившимся вокруг курсантам.
«Вот потеха! — подумал Ангел. — Кто-то ведь из них не доживет до выпускного экзамена!»
Его это почему-то забавляло.
Варяг часто забывал о Светлане. Бывали дни, даже недели, когда он мог совсем не думать о ней. Но все это объяснялось не тем, что Светлана ему надоедала или он переставал нуждаться в ней, нет, конечно, нет. За эти годы она настолько сумела прорасти всем своим существом в нем, что ее присутствие он ощущал даже на расстоянии, часто не нуждаясь в непосредственном общении. Во всяком случае, именно этим он объяснял свои частые отлучки.
Сама же Светлана не могла себя успокаивать такими сложными объяснениями. Женщина, просто женщина, она хотела любить, хотела постоянно видеть его, причем не от случая к случаю, а постоянно, не время от времени, а каждый день. С годами странное ее положение начинало угнетать, тем более что Варяг смог обеспечить ее всем в жизни, что только можно купить за деньги, — любое ее желание немедленно выполнялось; к деньгам она привыкла настолько, что уже видеть их не могла, главное, у нее не было других забот, кроме ожидания его прихода.
