пику зарождающейся буржуазной республике – Израилю – решил создать собственную красную «обетованную землю».
«Зачем Израиль, если есть Биробиджан?» – шутили советские евреи, но на Восток ехать не спешили.
Массовое переселение так и не состоялось – началась война, потом противостояние с Западом, а потом Сталин отправился гореть в аду, в который не верил, и о проекте все окончательно забыли. Остался только этот странный регион, где евреев-то жило не так много, меньше десяти процентов. В основном же, как и на большей части Дальнего Востока, люди там были потомками казаков из южной России и с Украины, когда-то покорявших эти дикие земли.
И хотя идиш числился в ЕАО вторым официальным языком, Игоря таки дразнили жидом собратья по детскому дому, от чего и пыталась когда-то оградить его директорша. Маленький Штерн хоть и не интересовался национальностями, но в обиду себя не давал: с кем нужно – дрался, с кем нужно – договаривался, а главное, с детства не боялся вообще ничего. В итоге воспоминания о сиротском детстве, как ни странно, у него остались довольно ровные, без каких-то особых страданий.
Жизнь была скудная, скучная, но вполне сносная. Настоящая боль, сделавшая его тем, кто он есть, пришла позже, когда Игорь начал взрослеть.
Игорь долго провожал взглядом работницу отеля, принесшую ужин. Снова пытался угадать чужую судьбу – скажем, приехала из провинциального городка в Москву, провалила экзамены в университет, но, очарованная столицей, осталась. Теперь, как и сотни тысяч ей подобных, ведет тут отчаянную «борьбу за выживание», чисто по Дарвину. Ему захотелось вспомнить собственную юность, в которой тоже была борьба, и похлеще здешней. Но он остановил себя – скоро начнется ломка, и тогда воспоминания нахлынут сами, а пока торопиться не стоит.
Игорь не спеша доел огромный стейк из мраморной говядины, посидел, глядя в окно, на запруженные транспортом улицы. С темного неба снова начали падать снежинки – уже апрель, а тут все еще почти зима, даже для Москвы поздновато.
Он оделся и вышел прогуляться. Если перед ломкой разогнать кровь, все закончится быстрее.
Глубоко вдыхал холодный воздух, шагая вдоль гранитных фасадов Тверской. Все вокруг горело пасхальной иллюминацией, но погода была зимняя. Как всегда после нескольких месяцев работы, даже мрачный московский вечер казался невероятно сладким – каждый вдох с привкусом снега и выхлопов, каждый шаг, каждый взгляд, пробегающий по гранитным фасадам.
Вот только ломка уже подбиралась ближе. Начинало слегка сводить мышцы, и все время хотелось обернуться – словно кто-то следит за тобой. Игорь отлично умел замечать настоящую слежку и сейчас понимал, что это просто игра утомленных нервов.
Пришлось развернуться и возвращаться в отель – а то скрутит прямо посреди улицы, валяйся потом щекой к ледяному тротуару.
Успел. Даже на ходу захватил в магазине две бутылки воды и одну – виски. Есть во время ломки он не мог, но вот пить получалось.
Поднялся в номер, повесил бирку «Не беспокоить», запер дверь. Скинул одежду и упал в кровать. Началось.
Долгие недели в поле, без нормального сна, с тяжелыми нагрузками, постоянным насилием и смертельной опасностью, давались его сознанию легко. Больше того, приносили огромный заряд куража и острое желание жить.
Но это сознание, а вот тело реагировало странно. Когда работа заканчивалась и начинался отдых, примерно день на третий-четвертый случалась ломка. Это название он придумал сам, и оно, пожалуй, подходило: война была его наркотиком, и, когда прекращались регулярные дозы, Игоря начинало ломать.
Вот и сейчас он лежал в кровати, потел, трясся, а тело сводили судороги. За годы он научился не противиться этому, толку все равно не будет. Нужно просто выделить себе время на то, чтобы «отломаться». Только когда скручивало уж совсем сильно, так, что была опасность вывихнуть сустав, Игорь делал усилие, начинал глубоко дышать, заставлял припадок на время утихнуть. Приподнимался, глотал воды или виски.
В один из таких перерывов он взглянул на часы – что-то в этот раз долго длится, уже пятый час. Давно стемнело, дело было к полуночи, но его все не отпускало. Пугаться было не в натуре Игоря, он пожал плечами и позволил ломке вернуться.
Припадки у Игоря начались давно, еще в израильской армии, лет десять назад. Поначалу он ходил к врачам, пытался понять, в чем причина и насколько это опасно. Но даже в дорогих клиниках ничего путного ему не сообщили. Самый толковый из неврологов сказал: «Твоя проблема, похоже, чисто психологическая, и с точки зрения физиологии лечить тут нечего. Сходи лучше к психотерапевту».
Игорь не пошел – копаться в собственных чувствах и воспоминаниях совсем не хотелось. Тем более что какого-то морального дискомфорта он не чувствовал, кажется, вообще никогда, с самой юности. Уж во взрослом возрасте и подавно. Ему было очень удобно в собственной голове, там было спокойно и интересно. Зачем залезать туда с лопатой и раскапывать какие-то давно похороненные секреты?
К тому же со временем стало понятно, что ломки в общем не вредны, если только заранее подготовить себе безопасное и удобное место, где можно спокойно переболеть.
Но вот в этот раз было как-то тяжеловато, да к тому же тянулось очень долго. А еще воспоминания – они в каждую ломку периодически заливали сознание, но сейчас реальный мир и вовсе почти растаял, а прошлое, наоборот, обступило со всех сторон.
…Ему одиннадцать, под ногами шуршит асфальт спортивной площадки. Сырое душное лето на юге Дальнего Востока. Игорь играет с детдомовцами в баскетбол, почему-то именно этот вид спорта тут самый распространенный.
Команде Игоря забили очередной гол – не удивительно, против них играют пацаны на год старше, да еще все как на подбор рослые, здоровые.
Они радуются, скачут, корчат издевательские рожи. Товарищи Игоря наоборот – кто вешает нос, кто злится.
Только Игорь никак не реагирует – что толку? Да и вообще, какое значение имеет эта бессмысленная игра – кормить за победу лучше не станут, от уроков тоже не освободят. Играл он в полную силу, а вот эмоционально держался в стороне, как всегда.
За облезлым ограждением площадки стоит какой-то неизвестный мужик, дорого одетый. Игорь, кажется, единственный, кто заметил его, – остальные слишком увлечены игрой. А вот Игорь, с детства очень наблюдательный, то и дело косится на незнакомца.
Он и раньше видел его в коридорах детдома, вместе с директоршей. Спонсор, наверно, или шишка какая-нибудь.
А через пару месяцев Игорь уезжает с этим человеком, дядей Володей, из детдома на дорогой машине.
