– Ты думаешь, у них был информатор в недрах звонаревской фирмы?
– Да! – счастливо улыбнулся Маркелов. – Там был «крот»! Человек, который был в курсе звонаревских дел и своевременно сообщал в «Агротрейдинг» последние новости. Думаю, «крота» не засылали. Я проверил списки работающих, там за последние полтора-два года не появился никто из новых, никто из тех, что обладали бы доступом к важной коммерческой информации. Значит, стучал кто-то из старых проверенных кадров. Кто-то из ближайшего звонаревского окружения. И я догадываюсь, кто это был.
– Звонаревский главбух?
– Ошибочка! – не стал щадить начальственного самолюбия Маркелов. – Эта Галина Петровна – честнейший человек, насколько, естественно, может быть честным главный бухгалтер в современных экономических реалиях. У «крота» другое имя. Это Борис Евгеньевич Червяков, заместитель Звонарева.
– Тот, которого убили?
– Да. Вот теперь его убийство выглядит логичным. Он работал на своих тайных хозяев, после гибели Звонарева стал опасен – и сам погиб. Они боялись, что он их сдаст. Мы ведь вызывали его на допросы. И у них не выдержали нервы. А его роль мне видится такой. Его подкупили, я думаю, после того, как у звонаревской фирмы начались проблемы и стали накапливаться долги. «Агротрейдингу» потребовался свой человек в звонаревском окружении, который держал бы их в курсе всего происходящего, – все-таки Звонарев был должен «Агротрейдингу» кучу денег, и они опасались, что их при расчетах обойдут. Этот Червяков действительно пригодился своим хозяевам из «Агротрейдинга», как я думаю. Конечно, это только мои предположения, но похоже, что Червяков успел сообщить им о готовящейся передаче грузовиков. Звонарев отдавал весь свой автопарк Берикову – в виде компенсации за якобы пропавшие деньги, предназначенные для закупки змеиного яда. И у Звонарева больше не оставалось ничего. Так только, по мелочи – машина, квартира. Но этого было мало для того, чтобы расплатиться с главным кредитором. И те решили нанести упреждающий удар, чтобы не остаться ни с чем. Отдать автопарк на сторону мог только Звонарев. И его убили, чтобы он не делал подобных глупостей.
– Так быстро сориентировались?
– Они заранее были готовы к подобному развитию событий. И только ждали сигнала. Сигналом стало сообщение Червякова. Так что теперь нам осталось только задокументировать связь Червякова с «Агротрейдингом». Как только мы найдем доказательства существования этой связи – можно будет считать, что дело раскрыто.
– Хорошо, но тогда при чем тут Прокопов?
– Ни при чем, – сказал Маркелов. – Непосредственно к гибели Звонарева он не имеет никакого отношения. Он хотел отомстить. Но не убийством. С ним приключилась совсем другая история. Я сделал запрос и получил справку по уголовному делу, по которому Прокопов проходил двадцать лет назад. Там открылись интересные подробности. Оказывается, они все вместе учились: Прокопов, Звонарев и Мария Звонарева. То есть тогда она еще не была Звонарева, конечно. А собиралась стать Прокоповой. По крайней мере, у девушки Маши отношения с Прокоповым были самые теплые.
– Так в уголовном деле и написано? – недоверчиво ухмыльнулся шеф.
– Там про девушку Машу совсем ничего не написано. Ни единого слова. А узнал я все от их бывших сокурсников. Не поленился, разыскал кого мог и встретился. Так вот знаете, почему про Машу в материалах уголовного дела не было ни единого слова, хотя она, как выясняется, присутствовала на месте преступления и при известном умении следователей ее запросто можно было бы подвести под статью? Прокопов ее любил. И на допросах не сказал о ней ни слова. И еще маленькая подробность, объясняющая, почему Прокопов на допросах молчал о Маше как партизан. Через шесть месяцев после описываемых событий Маша родила дочь.
– Полину?
– Полину.
– Так она не Звонарева?
– Она Прокопова, – сказал Маркелов. – В том-то все и дело.
Маркелов не стал вызывать вдову повесткой, а приехал к ней домой, договорившись о встрече заранее. Женщина была в черном, но Маркелов обратил внимание на с тщанием наложенный макияж, недавно сделанную прическу и свежий маникюр. Похороны похоронами, а жизнь жизнью, подумал он и вздохнул украдкой. У каждого свой запас скорби, некоторым того запаса хватает ненадолго.
– Чай? Кофе? – спросила хозяйка. – Или, может быть, вы выпьете чего-нибудь? У меня есть коньяк.
– Я на работе.
– Тем более, – улыбнулась ободряюще вдова. – Все сыщики в фильмах непременно пьют коньяк.
– Хорошо, – благосклонно согласился Маркелов и тоже улыбнулся.
Не то чтобы ему польстило сравнение с киношными сыщиками – просто по его задумке у них должна была состояться неформальная беседа, как бы за жизнь разговор, и тут все средства были хороши. Коньяк так коньяк.
Прошли в гостиную. Маркелов заметил, как вдова поставила на полке фотографию своего погибшего мужа, до того снимок лежал на книгах изображением вниз. Такая вот прилюдная скорбь.
– Извините, я иногда, может быть, буду отвечать невпопад, – сказала женщина, картинно погрустнев, – но мне все еще очень нелегко. – И задумчиво воззрилась на фотографию, с которой на нее столь же задумчиво глядел покойный Борис Евгеньевич Червяков.
– Да, я вас понимаю, – поддакнул Маркелов. – Сколько вы прожили вместе?
– Четыре года. И у Бори, и у меня это был не первый брак. Кстати, коньяк мы с вами все-таки будем пить?
Принесла две коньячные рюмки и початую бутылку.
– Я иногда прикладываюсь – иначе мне не заснуть, – сообщила с прежней печалью. – Как это все ужасно, вы себе даже представить не можете.
– Вам будет нужна опора. Сильный человек рядом, простите меня за столь откровенный разговор.
– Ну что вы? Какой сильный человек? – позволила себе улыбнуться вдова. – Я сама сильный человек. Это я в трудные минуты поддерживала Бориса, а не он меня. Знаете, когда у него начались эти проблемы с работой…
– После смерти Звонарева? Когда ваш муж остался без работы? – уточнил Маркелов.
– Нет, гораздо раньше. Со времен августовского кризиса. Или даже до него.
– Неужели?
– Да, – подтвердила женщина. – Так вот, когда у него начались проблемы, я его успокаиваю, едва ли не как с маленьким разговаривала…
– А что случилось?
– Не сработался.
– Со Звонаревым?
– Да. Хозяин у Бори был человек суровый. И даже грубый… Он Бориса совершенно не уважал. А Борис переживал. Говорю же вам – он как маленький. А я его успокаивала. Так что мне быть сильной – не привыкать.
– Ваш муж конфликтовал со Звонаревым?
– Ну как конфликтовал? Для этого надо быть прочным человеком – чтобы на конфликт идти. Правильно?
– Правильно, – с готовностью подтвердил Маркелов.
– Вы почему коньяк не пьете?
– Я пью. Так вы говорите – обижался ваш супруг на Звонарева?
– Еще как! Он у меня терпеливый был, Борис. Все в себе носил. Другой бы уже поскандалил или дверью хлопнул, к примеру, а этот все терпел – терпел и копил в себе обиды.
– А потом эти обиды выплескивал? – поинтересовался Маркелов.
Женщина посмотрела на него непонимающе.
– Долго ведь это в себе не поносишь, – подсказал ей Маркелов.
– Он вот носил.
– А уйти от Звонарева он не пытался?
– Пытался.
Пытался! Маркелов едва смог сохранить бесстрастно-вежливое выражение лица.
– Когда? – осведомился он.
– В самый последний момент, – снисходительно улыбнулась женщина. – Когда его гонителю-притеснителю оставалось жить всего несколько часов.
Ах, это. Про то, что Червяков написал заявление об уходе как раз в день убийства Звонарева, Маркелов знал. Он-то думал, что-то еще такое было. Раньше.
– А раньше он тоже разговоры об этом заводил, – будто прочитав его мысли, сказала женщина. – У них там сложный период начался. Как раз после кризиса. Деятельность остановилась, прибыли нет, в общем – все очень плохо. Я Борису сказала – надо новое место искать. А он в ответ: а чего искать, оно меня само уже нашло.
– То есть у него был запасной вариант?
– Я, по крайней мере, так его поняла. Спросила, что у него есть на примете. Он говорит: я тебе как-нибудь позже расскажу.
– Рассказал? – с надеждой поинтересовался Маркелов.
– Нет.
– Потом погиб Звонарев, – все еще пытался продраться к интересующим его подробностям Маркелов. – Ваш супруг остался без работы. И так и не смог работу найти. Значит, не было у него ничего на примете? Лукавил, когда говорил о том, что что-то там у него припасено на случай увольнения?
– Нет, что-то у него действительно было. Он остался без работы, настроения, естественно – ноль, денег – столько же, все очень плохо, я вижу, что еще немного, и он либо запьет, либо еще каких-то глупостей наделает, и я ему говорю: ты же говорил, что есть у тебя на примете работа. А он ответил, что работа была, да сплыла, и вообще он с этими колхозниками дел иметь не хочет.
