— Все назад! — крикнул он. — Братья, отступить и рассыпаться! Мы скоро встретимся. Я вас прикрою!
Он видел, как те, что могли двигаться, таяли в ночи. Люди уходили, отстреливаясь. Некоторые падали и умирали. Некоторые падали и ползли. Некоторые добирались до домов, расположенных дальше по улице, и исчезали.
Наконец он остался один, если не считать убитых и раненых. Огонь со стороны казарм стих, и Кастро видел почему. К колонне с обеих сторон осторожно приближались солдаты. В один из автомобилей попала граната и взорвалась. Солдат ударил штыком лежавшего на земле человека — то ли живого, то ли мертвого.
Он выпустил в них очередь, отогнал, но израсходовал последние патроны.
Тогда Кастро отбросил автомат и взял другой.
— Я живьем не сдамся, батистовские ублюдки! — крикнул он. — Вы трусы и предатели Кубы!
Он продолжал прижимать солдат к земле, пока хватало боеприпасов.
— Ну что, настрелялся? — спросил кто-то.
Он повернулся.
— Вы?
Перед ним стоял человек в полотняной крестьянской одежде и нахлобученной на глаза соломенной шляпе. Но это был русский.
— Да, идиот, это я.
— Как вы здесь очутились?
— Смешной вопрос. Не такой смешной, как твоя эскапада, но все равно смешной. Вопрос в другом: как я собираюсь вытащить тебя отсюда.
— Они...
— Нет еще. Не успокоились.
Он улыбнулся и вынул из карманов мешковатых штанов две гранаты.
— Спрячься, безмозглый молодой идиот. Неужели я должен учить тебя всему?
Кастро встал на колени между двумя машинами. Русский быстро вынул чеки из гранат и бросил их в разные стороны авеню Монкада. Два взрыва прогремели одновременно.
Затем оба сорвались с места, нырнули между домами, выскочили на задворки и свернули в переулок. У края дороги Кастро заметил фермерский грузовичок с работающим двигателем.
— Что это...
— Неважно. Счастье тебя еще не оставило, но оставит, если будешь медлить.
Они подбежали к грузовику, открыли борт, залезли под брезент, и тут Кастро с ужасом понял, что в кузове лежит навоз.
— О боже! — пробормотал он.
— Если ты такой чистоплюй, — ответил русский, — то в революции тебе делать нечего.
Он улыбнулся, постучал кулаком по крыше кабины, и старая развалина рывком тронулась с места.
Русский обвел взглядом улицу.
— Ну что ж, одно дело сделано. Светлое социалистическое будущее ждет твоего следующего гениального решения.
Сначала они увидели залитую утренним светом вереницу простреленных, сожженных машин. Среди машин шныряла вездесущая детвора. Толпы зевак пытались подойти ближе к месту сражения, но их сдерживали солдаты. Следы битвы были повсюду: авеню Монкада покрывали лужи засыхавшей крови, в воздухе стоял запах пороха, бензина и горелого металла, улица была засыпана обломками. Догорало несколько костров; воняло дымом и кровью. Угол казарм, отсвечивавших на солнце желтым и белым, был испещрен дырками от пуль, которые разительно противоречили претензии здания на средневековый стиль. Большинство окон было разбито.
Времени ушло много. Френчи и Эрл сидели в микроавтобусе у контрольно-пропускного пункта номер три и ждали, пока майор закончит разговаривать по радио со своим штабом.
У кубинских солдат горели глаза. Они гордились одержанной победой и собственным мужеством, ходили вперевалку, щеголяли оружием, курили сигары или сигареты и пили ром, выданный сверх нормы героем дня майором Моралесом, который поднял солдат по тревоге, убил первых вторгшихся на территорию казарм, а потом командовал обстрелом мятежников, прятавшихся за машинами.
Сидя рядом с Френчи, Эрл осматривал следы битвы и видел, что на самом деле никакой битвы, а следовательно, и блестящей победы не было. Атакующие не прорвались внутрь, и державшие оборону обстреливали их с относительно безопасной позиции из окон казарм или из-за стены, окружавшей плац. Более того, у атакующих не было не только автоматического оружия, но и гранат, не говоря об артиллерии. Это был не штурм, а пародия на него, заранее обреченная на провал.
— Того, кто это задумал, следовало бы забрить в солдаты, — мрачно сказал Эрл, которого удручали лужи крови на асфальте, свидетельствовавшие о человеческой глупости.
— Да, это явно не фон Клаузевиц[55], верно? — спросил Френчи.
— Я не знаю, кто такой ваш фон Клаузервиц, но подобного безобразия не допустил бы даже самый обкурившийся солдат.
— Обязательно передам Роджеру, — пробормотал Френчи и повернулся к майору, который только что повесил трубку, — Ну что, мы можем проехать? Вы закончили переговоры?
Майор моментально преобразился. Сообщение из штаба, каким бы оно ни было, заставило его залебезить:
— Прошу прощения, сеньор Шорт, я не знал... Мне только что сообщили... Я получил приказ оказывать вам всяческое содействие.
— Нет проблем, приятель, — ответил Френчи. — Просто пропустите нас внутрь, чтобы мы могли увидеть все своими глазами и как можно скорее сообщить об этом в мой штаб.
— Есть, сэр, есть, сэр...
С этими словами он подал знак солдатам, корчившим из себя героев, чтобы те расступились, отогнали толпу и освободили дорогу. Френчи завел двигатель черного «форда» и через ворота проехал во двор казарм, куда проникло всего несколько повстанцев.
— Вы готовы к этому? — спросил Френчи Суэггера. — Эрл, вы думаете, что после Тихого океана вам ничто не страшно. Но вы ошибаетесь. Это зрелище проймет даже вас.
Они проехали немного дальше и вышли из микроавтобуса.
Отовсюду неслись крики.
К этому времени полиция схватила в разных районах Сантьяго по крайней мере шестьдесят человек: одних в нескольких кварталах от казарм, других в военном госпитале, куда те обратились за медицинской помощью, третьих в отеле «Рекс», стоявшем на той же улице, четвертых — довольно далеко отсюда. Всех привезли во двор казарм и начали допрос.
Большинство было избито во время ареста, а кое-кого продолжали зверски избивать до сих пор. Но это нельзя было назвать пытками. Просто так получилось. Эрл обвел глазами двор и увидел десяток сцен насилия. Два солдата прижимали пленника к земле или стене, а двое других били его прикладами винтовок, но не так сильно, чтобы вышибить ему мозги: удары должны были причинить жертве максимум боли — сломать нос, выбить зубы, раздробить коленную чашечку, лодыжку или стопу. Пленные кричали негромко — у большинства просто не оставалось сил для этого. Лицо одного из избиваемых было так окровавлено, что Эрл понял: бедняге не выжить.
— Парни не теряют времени, верно? — сказал Френчи.
— Это только подготовка, — ответил Эрл, кивнув на палатку, разбитую на авеню Монкада, у главного входа в казармы, рядом с пулеметным гнездом. Большинство криков доносилось именно оттуда. Служба безопасности успела оцепить это место колючей проволокой. — Держу пари, там работают вовсю.
— Вы правы, — ответил Френчи.
— Давайте заглянем и посмотрим, что там творится. Хочу понять, на чьей я стороне.
— Да, конечно. Мы можем поговорить с их командиром.
— Если он мужчина.
— О да, он мужчина.
Эрл и Шорт подошли поближе, и, конечно, лейтенант шуганул их, но Френчи шепнул три магические буквы и предъявил удостоверение. Лейтенант тревожно оглянулся на майора, тот кивнул, и их пропустили.
Никто им не мешал. Они сделали несколько шагов и застыли как вкопанные: навстречу вели человека. Оба глаза пленника были закрыты повязками, однако из-под них текли реки крови и заливали лицо. Человек едва ковылял. Он пробормотал что-то патетическое, а потом упал на колени и зарыдал.
— Держи себя в руках, — сказал офицер, вынул из кобуры автоматический пистолет «стар», наклонился и быстро выстрелил человеку в затылок.
Жертва рухнула вперед, и ее череп со стуком ударился об асфальт. Человек лежал неподвижно, а кровь, хлынувшая из раны в голове, смешивалась с кровью из глаз.
Офицер сунул пистолет в кобуру и крикнул. Подошли два солдата и потащили труп прочь.
— Это был предатель и ублюдок Сантамария, — заявил офицер двум американцам. — Считал себя умнее всех, но посмотрите, как он кончил. Вот так на Кубе карают за измену.
— У вас есть чему поучиться, — сказал Френчи.
— Да уж.
— Что вы обнаружили?
— Обратитесь к офицеру внутри. К Латавистаде. Он здесь главный. Все ответы у него. Он их раскалывает.
— Это был тот самый человек, о котором мы думали?
— Его имя вырвали у приговоренных.
— Кто-нибудь знает, куда он исчез?
— У них не было плана. И маршрутов отхода тоже. Этот трус сбежал, вот и все. Мы поймаем его, потом с ним побеседует Ojoc Bellos, а потом его расстреляют так же, как этого пса Сантамарию.
— Спасибо, — сказал Френчи.
— Конечно. Тут наши страны — партнеры.
Во время этой беседы Эрл стоял как столб. Его бесстрастное лицо не выражало ни ужаса, ни отвращения, ни осуждения. В свое время он видел столько трупов, что реагировать на них не имело смысла, следовало только помнить.
