— Как это несправедливо! Как страшно, — пробормотал вдруг Иван Гаврилович.
— Что с тобою, мой друг? — наклонился к нему Виктор Федорович.
— Виктор! Витька! Но это же страшно! Он умер! Игорь! Ведь и мы! Торчим вот здесь! Ничего не видим! Лишь работа! Днем и ночью! Ей не видно конца! Надеемся, что в жизни после себя добрый след оставим! Как и он! Да только черта с два! Сдохнем все! Как он! Весь след— могила! Да ее заплюют эти шакалы, зэки! Это они загнали его в гроб! Это из-за них он состарился раньше положенного! Но кому это нужно? И чтобы его еще и допрашивать, как мальчишку, смели. Из-за Авангарда…
— Тихо! — гаркнул на заместителя начальник так, что тот сразу утих. Яровой не стал вмешиваться. Такого тона он никак не ожидал от добродушного, покладистого на вид Виктора Федоровича.
— Извините, Аркадий Федорович, — повернулся к Яровому начальник. И, багровея, вытащил трубку, набил табаком. Закурил. Немного успокоился, сказал: — Тебе мраморный памятник с золотой звездой нужен? И прижизненная гарантия при нем? Так? Да? А мне наплевать на то, что скажут про меня после смерти. Лишь бы я сам на себя не плюнул перед смертью. Если я буду знать, что хоть один заключенный по выходу отсюда перестал быть преступником, значит, и я не зря жил. Не зря здесь мучился. И скажет он мне по выходу отсюда спасибо или нет — это уже дело десятое. Важно, что я, в меру сил своих, хоть одного вернул к жизни человеком! А тебе того мало! Ну, знаю я — тяжело вам приходилось. Труднее, чем мне. Другие времена были. Что я на готовое пришел. Но для того вы и жили, чтоб внести свой вклад. Я тоже не сижу, сложа руки. После меня кому-то еще легче будет, чем мне, но я не завидовать, радоваться за него буду, что хоть чем-то сумел быть полезным для него. Ведь так всегда было, Иван Гаврилович! На что ты сетуешь?
— Ты знаешь, сразу после войны мы здесь все жили. Никуда не отлучаясь. Семьи в поселке, а мы — здесь. Сутками. Стране нужны были уголь, руда. И мы старались. Давали по два плана! Тогда все понимали свою необходимость. И нас ценили! Еще бы! Наша руда шла на заводы без перебоев. Но прошло время. И заслуги стали закономерностью. А что если в жизни Игоря не было ни одного серого дня? Каждый прожитый — подвиг! А вот умер и забыли обо всем. А ведь на нем все здесь держалось! Все!
— Ладно! Здесь не траурный митинг. Знаю, что тебе не по душе мои методы работы. Ты начинал с Бондаревым и привык к нему. Считаешь его методы результативнее. Но позволь мне работать по-своему. Своим убеждением. Я воевал без подсказок, жил по-своему, работать тоже буду своею головой.
— Ты свое мнение противопоставил мнению коллектива. Тебе было с кого брать пример. Новшества хороши в других местах! Но не здесь! — внезапно встал Погорелов и резко повернулся к Яровому: — Я нам еще нужен, товарищ следователь?
— Есть еще несколько вопросов. Сядьте, пожалуйста, — попросил Яровой Погорелова. Тот сел.
— Скажите, лично вам приходилось беседовать с Евдокимовым?
— Доводилось, а как же? Я подсказывал ему, как воздействовать па психику и мышление заключенных, которые были на грани разрыва с фартовыми. Ему эта работа удавалась. Сами понимаете, одно дело — мои беседы, другое — постоянное общение на работе, и бараке. Он был наглядным примером.
— Среди этой прослойки заключенных у него были друзья? — спросил Яровой.
— И даже много. Те, какие освободились, писали ему. Приглашали к себе. Посылки присылали.
— Они тоже были вашими людьми?
— В основном, да. Благодаря Авангарду. Чем больше становилось их, тем меньше преступлений совершалось в зоне. И в этом немалая заслуга Авангарда.
— Ну а враги у него имелись?
— Этих было много, — опустив голову, вздохнул Иван Гаврилович.
— И кто же?
— Гораздо больше, чем друзей. Всех и не упомнишь так сразу.
— А вы постарайтесь, — настаивал Яровой.
— В основном, это «фартовые». Воры «в законе». С ними мы проводили усиленную работу. Естественно, не обходилось без крайних мер. Я имею в виду наказания. Такие, как шизо, ограничения в питании.
— Я спрашиваю о врагах Авангарда, о тех, кто могли стать его потенциальными убийцами.
— Я о них и хотел сказать.
— Продолжайте, — попросил Яровой.
— Ну, был здесь у нас Клещ. Так вот он. Его мы на Камчатку отправили. Тоже на Особый режим. Неисправимый преступник.)тот был самым опасным для Авангарда.
— Почему?
— Авангард знал, что Клещ особо жестоко обирал заключенных. Мор этот долгое время не работал. Жил сначала за счет дани. Потом мало показалось, силой отнимать стал. У стариков! Эдакий лоб! Те, конечно, молчали, голодали подолгу. Иные на работе от недоедания постоянного сознание терять начали.
Сил у них не стало. Ведь этот подлец не просто ел, а и в запас крал, чтобы было что в обмен предложить на деньги и побрякушки тем, кого не смог бы силой одолеть. Ну, понятно. Авангарда это возмутило. Научил он стариков, как сберечь свои пайки от рук Клеща. Те послушались. Но когда Клещ их прижал, один сознался, кто их надоумил. Клещ хотел разделаться с Авангардом. Но тотпредвидел заранее. И узнав, выследил, где тот отнятые и выменянные побрякушки прячет, сказал нам. При обыске изъяли их у него. А за сопротивление и угрозы — в шизо посадили. Там он остыл, поумнел. Мы понимали, что играем с огнем и подвергаем довольно реальной опасности жизнь наших помощников. Но иного выхода не было.
— Почему вы считаете, что Клещ наиболее опасен, как предполагаемый убийца?
— Он самый агрессивный и умный из всех, кого мы отправили на Камчатку. Злопамятен. Мстителен. Жесток.
— И все же, почему он?
— На Камчатку мы его отправили не только из-за Авангарда. Он действовал четко. Скажет кому, что отомстит, так как ни карауль, он свое слово сдержит. Знали мы это. Пообещал он такое и в отношении Авангарда. Но, знаете, выполнял он свои обещания не в тот день. Выжидал. А потом мы находили того человека мертвым. С полным отсутствием насильственной смерти.
— А где находили?
— В бане, за бараком.
— И много? — оживился Яровой.
— Двое или трое. Точно не помню. «Висячки» остались? Не раскрыли? — спросил Яровой.
— Да. Никто не мог признать их смерть убийством. Ведь умершие были чифиристами, пожилыми людьми. Но вот сердцем все мы были уверены, что это дело рук Клеща.
— Вот этим бы стоило вам заняться всерьез, а не искать пылинку в чужом глазу, — пыхтел Виктор Федорович за спиной.
— Я пришел к вам подписать больничный лист. Другие вопросы потом обсудим, — ответил Погорелов.
— Я прошу отвечать на мои вопросы, — оборвал их Яровой.
Иван Гаврилович извинился.
Уточнив дату отправки Клеща на Камчатку, Яровой вскоре закончил допрос Погорелова. Тот ушел. Яровой спросил Виктора Федоровича, где живет врач.
— В зоне.
— Сейчас он здесь?
— Конечно.
— Сколько лет он работает в лагере?
— Давно. Должен помнить этого Евдокимова.
— Пригласить его можно? — спросил Яровой.
— Сейчас?
— Если не спит, — направился к двери Виктор Федорович.
Вскоре он вернулся вместе с доктором.
Яровой приветливо поздоровался с врачом. Познакомились.
— Садитесь, доктор. Я постараюсь долго не задерживать вас.
— А мне торопиться некуда. Рад побыть в нормальном человеческом обществе. Это для меня редкий подарок, — прищурил тот близорукие глаза.
— Скажите, доктор, вам был знаком заключенный Авангард Евдокимов? — спросил Яровой.
— Вроде имелся такой. А что случилось?
Яровой подал фотографии:
— Кто вам здесь знаком?
— Вот этот, — указал врач на Скальпа.
— Что вы о нем знаете?
— Мне, кроме его болезней, ничего не могло быть известно, — развел руками врач.
