на посту, не на задании… Значит, на месте. Наверно, спит.
– Так точно, – подтвердил командир взвода. – Спит. Я даже знаю место, где он спит. У меня все спят по местам, если, конечно, есть такая возможность. Чтобы мне знать, кто где в данный момент находится, – пояснил он.
– То, что спит, это хорошо, – сказал Волошко. – Люблю иметь дело со спящими. Они такие тихие!
Шутка была немудрящей, но она тем не менее разрядила всеобщую атмосферу напряженности. Все, включая комбата, улыбнулись.
– Пошли, – сказал Ольхин ротному и взводному одновременно. – Запоминайте, что надо делать. Приходим в расположение. Все делаем тихо и осторожно. Взводный ведет нас к месту ночлега. Кстати, где ночуют бойцы?
– В окопе, где же еще? – пожал плечами взводный. – Ночи – теплые. Почти лето.
– Замечательно, – сказал Ольхин, взглянув на взводного. – Вы незаметно указываете нам на Рыбакова, мы на него тотчас же наваливаемся, вы и ротный нас страхуете. Ну и рявкнете на бойцов, если сдуру вздумают вмешаться. Задача ясна?
– В общем, да, – с сомнением произнес ротный. – Да только…
– Что? – отрывисто спросил Ольхин.
– Сложновато как-то все у вас получается… Может, поступить проще? Скажем, что бойца Рыбакова срочно вызывает командир взвода. Обычное дело. Он, значит, явится, тут-то мы его и возьмем.
– А если он что-нибудь заподозрит? – спросил Ольхин. – Ты думаешь, он не догадывается, что мы его ищем? Еще как догадывается. Чует… Такие – всегда чуют… И вот: заподозрит – и даст деру. Или начнет стрелять? И попадет прямо в тебя? Ну?
На это ротный ничего не ответил, лишь молча развел руками.
– Таких, браток, надо брать внезапно, – Волошко положил ротному руку на плечо. – Наскоком. Только так, и никак иначе.
– Как «языка»? – усмехнулся ротный.
– Приблизительно, – сказал Ольхин. – Ну, пошли, что ли…
Ах, если бы все всегда происходило так, как мы того хотим! Как бы просто нам жилось на свете! Но почти ничего и никогда не происходит в соответствии с нашими задумками. Мы планируем одно, а на деле получается совсем другое. А отчего оно бывает именно так, поди разберись. Никто этого не знает. Просто таков таинственный и непостижимый закон жизни.
И вот точно так же, в полном соответствии с этим самым законом, все и случилось. Да, действительно, Никита Филиппов, скрывавшийся под именем красноармейца Афанасия Рыбакова, находился в расположении взвода и спал в окопчике. Спал и, что называется, не чуял никакой для себя беды. И тут-то его разбудил один солдатик, который с некоторых пор считал Никиту своим лучшим другом. Умел Никита Филиппов располагать к себе людей, что уж тут говорить! Вот и того солдатика расположил тоже. Ну, а где расположение, там и дружба.
– Слышь, Афоня! – толкнул Никиту солдатик. – Проснись, говорят тебе! Есть срочный разговор!
– Что такое? – вскинулся Улыбка. – Кто? Зачем? Тревога, что ли?
– А может, и тревога, – шепотом сказал солдатик. – Это с какой стороны посмотреть… Хотя, может, и наоборот. То есть не тревога, а просто разговор, и ничего больше.
– Иди ты куда подальше со своими загадками! – с раздражением произнес Никита. – Зря только разбудил!
– А может, и не зря! – сказал солдатик. – Говорю же, это смотря с какой точки зрения подойти. А уж потом можно и решать – зря или не зря.
– Да ты это о чем? – не мог понять Филиппов. – Говори яснее!
– А вот ты послушай! – зашептал солдатик. – Стою я, значит, на посту. У блиндажа, где располагаются наш взводный и фельдшер. И является туда наш ротный… Ну, ротный так ротный – мне-то какое дело? Значит, так надо, коль явился. Ладно… А только все равно разбирает меня любопытство. А вдруг, думаю, сейчас объявят наступление! Или какую-нибудь передислокацию? Ну, я и прислушался, о чем они судачат…
– Мне-то какое дело? – зевнул Никита. – Ну, наступление. Ну, передислокация. И что? На то и война.
– Так говорили-то они про тебя! – шепотом воскликнул солдатик.
– Про меня? – равнодушно спросил Улыбка. – С какой это стати им говорить про меня? Я что же – отдаю приказы о наступлении? Перепутал ты что-то, землячок…
Конечно же, равнодушие Никиты было показным. Внутри у него вдруг зазвенела какая-то струна – тревожная и тягучая. В самом деле, зачем ротному и взводному говорить о нем? Да еще среди ночи? Что же, ротный только для того и явился ко взводному, чтобы поговорить о нем, о Никите? Вернее, конечно, о бойце Афанасии Рыбакове? Это о чем же? Чем Никита так заинтересовал ротного? Ночной разговор всегда таит загадочность, а вместе с нею и опасность. Уж об этом Улыбка знал распрекрасно.
– И вовсе я ничего не перепутал! – обиделся солдатик. – А говорю так, как оно и было. То есть как я это услышал собственными ушами!
– Ну, и о чем же именно они говорили? – все с тем же нарочитым равнодушием спросил Фи-липпов.
– Да как сказать… Ротный, значит, спрашивает у взводного: у тебя мол, воюет боец Афанасий Рыбаков? Да вроде у меня, отвечает взводный. Ну, и как воюет? Хорошо воюет, исправно: вот вчера добыл языка. А что такое? Для чего ты спрашиваешь? Да так, отвечает ротный. Спрашиваю, мол, и спрашиваю… Ты только, говорит он взводному, никому не распространяйся об этом нашем разговоре. Понятно тебе? Понятно, отвечает взводный. Ну, а что было дальше, того я уже не слышал, потому что ротный со взводным вышли из блиндажа, а мне, значит, надобно быть на посту. Вот…
– Говорили и говорили, – зевнул Никита. – Может, хотят меня наградить. За добытого языка.
– Награждают-то днем, а не ночью, – с сомнением произнес солдатик. – Вот ведь какое дело! А может, за тобой какой-нибудь грех? Потому что о грехах как раз ночью и говорят…
– Да какой за мной грех? – хохотнул Улыбка, изо всех сил стараясь, чтобы этот хохоток звучал легко и беззаботно. – Воюю, как все. Был бы за мной грех, давно бы уже загнали меня в лузу…
– Чего? – не понял солдатик.
– Ничего, – сказал Никита. – Все в порядке. Ложись-ка спать. А то ведь скоро утро.
– Ну, гляди сам, – сказал солдатик и завозился, укладываясь спать.
Скоро он затих, а вот Никите было уже не
