Глава 3
Телефонный разговор Платон прибыл в Северопечерск после обеда. Кобылу с телегой он оставил на рыночной площади под забором бабки Дарьи, которая обычно торговала его картошкой и капустой. Сам же дед отправился прямиком на почту и заказал два разговора – с Петербургом и с Москвой.
Первым дали Петербург.
Платон плотно затворил дверь переговорной будки, снял трубку и тихо пробормотал:
– Слушаю!
На другом конце провода раздался недовольный мужской голос:
– С кем говорю?
Его, видно, разбудил междугородний звонок.
– Привет тебе, мил-человек, от Муллы, – произнес Платон ключевую фразу.
– Какие новости, как он?
– Живехонек, тебе привет передает. Обитает все в тех же краях. Просьбица у него к тебе небольшая имеется.
– Что за просьба?
– Надо одного хорошего человека приютить.
– Когда именно?
– Чем раньше, тем лучше.
– Я ждал раньше, сейчас возникли некоторые трудности. Нужно повременить. Что-то у нас сейчас неспокойно.
– А когда сможешь?
– В пятницу подходит?
– Можно и в пятницу, стало быть. А сегодня у нас… воскресенье. Погоди, куда же ему деваться?
– Это все, что смогу.
– Ага! Ну, благослови тебя бог.
Платон вышел из будки. В целом складывалось неплохо. Самое главное, что человек оказался на месте и теперь за Варяга можно не волноваться. Пристроят!
Соединения с Москвой пришлось ждать почти полчаса. Но Платон терпеливо сидел на продавленном стуле у телефонной будки, раскланивался с посетителями. Всех их он хорошо знал, кроме разве что самых молодых, многих из которых он крестил при рождении, но которые деда не признавали за давностью лет.
Наконец телефонистка крикнула:
– Токарев!
Платон вскочил со стула и заторопился в будку. Старик волновался, с неудовольствием отметил, что мелкой дрожью забили руки, когда он взял телефонную трубку.
Этому человеку он звонил впервые и совершенно не представлял, как сложится разговор. Телефон он получил от Егора давно, года три назад. Человек мог и квартиру поменять, и вообще уехать в далекие края, а может, и вовсе сменить профессию, так что никакой помощи от него теперь и не дождешься.
К тому же Егор предупредил его, что тревожить этого человека можно будет только в случае крайней необходимости.
Платону и на этот раз повезло.
– Да.
Уже по интонациям голоса – жестким, уверенным, начальственным – он понял, что попал на нужного человека. И начал так, как учил его Егор:
– Вам привет с Северной Печоры. Один ваш старый знакомый дал мне ваш телефон и наказал обращаться за помощью в крайних случаях.
Платон умолк и с трепещущим сердцем стал ждать ответа.
Человек недолго молчал, и его неожиданный ответ несказанно удивил старика:
– Вы… Платон?
– Да.
– Слушаю вас.
* * *
– Отец Платон. Батюшка, отзовись! – раздался за окном насмешливый крик.
Елена выглянула в окно и увидела Витьку Карасева, или просто Карася, как его звали во всей округе, – известного в Северопечерске гуляку и бабника. Он время от времени наведывался к Платону за травяными горькими настоечками, которые дед заготавливал на зиму. Но визиты Карася имели и еще одну цель – он не оставлял надежды охмурить лесную нимфу.
Вот и сейчас, завидев Елену, весь расплылся в самодовольной ухмылке.
– Здравствуй, голубушка, как живешь-поживаешь? Дед-то тут? Или одна домовничаешь?
Карась подошел к дому и, на руках подтянувшись к наличнику, заглянул в горенку через распахнутое оконце.
Заприметив незнакомого крепкого мужчину, сидящего на стуле, он испуганно встрепенулся и соскочил на землю.
– Ах, извините, барышня, вы заняты-с! – И, шутовски раскланявшись, Карась ретировался в лес.
Елена нахмурилась и села за стол с печальным видом.
– Ты что? – спросил Варяг, положив ладонь ей на локоть.
– Нехорошо, что Витька тебя видел. Опасаюсь, как бы чего не случилось.
– А что может случиться?
– Неприятный он, и язык у него без костей, вот что!
* * *
К вечеру второго дня приехал отец Платон. У него был усталый вид, но выглядел довольным. Скупо улыбнувшись, велел Елене накрывать на стол. Когда она поставила припасенную бутылку водки, точно угадав, что именно сейчас она может пригодиться, Платон удовлетворенно крякнул, открыл бутылку, налил всем по полстакана.
– Помянем, – произнес он, и они, не чокаясь, выпили за упокой Нестеренко Егора Сергеевича.
Старик закусил водку маринованным белым грибом. Прожевав, сказал:
– Вот что, сынок. Я позвонил кое-кому. Завтра тебя отвезут. За тобой пришлют вертолет и доставят тебя куда там тебе надо. В Ленинград, говоришь, надо?
Варяг кивнул:
– В Питер.
– Ну, в Питер так в Питер… Есть там кто-нибудь, кому довериться можешь?
– Пока не знаю, – честно ответил Варяг.
– Ну так я дам тебе адрес… Есть у меня парень один, он мне вроде сына. Поможет во всем. Ему можешь доверять, как мне.
Он посмотрел на Елену, которая молча, с покрасневшими глазами сидела за столом.
– Отец, – неожиданно прервал тягостное молчание Варяг, обратившись к старику с просьбой: – Исповедуй меня! И благослови…
Взгляд Платона посуровел. Он, видно, чрезвычайно серьезно воспринял эту просьбу.
– Ты и вправду хочешь исповедаться, сын мой?
– Да, отец Платон, – Варяг смиренно склонил голову.
– Хорошо, будь по-твоему. Пошли в часовню.
Варяг удивился, но виду не подал и последовал за стариком в лес. Часовня располагалась шагах в двухстах от дома, окруженная густыми кустарниками, она не была видна даже вблизи. Платон отомкнул большой черный амбарный замок, висевший на железных петлях, толкнул дверку и пропустил Варяга внутрь.
– Проходи, сын мой!
Пахло сыростью и застоявшимся ладаном. В углу в кромешной тьме теплилась тусклая лампадка. Платон зажег две свечи, осветившие маленькое помещение. На стене Варяг приметил две иконы и большой позолоченный крест.
Платон повозился во тьме и вернулся к Варягу облаченным в стихарь. Теперь было видно, что Платон – священник. Старик положил Варягу на голову епитрахиль и вполголоса прочитал разрешительную молитву.
– Слушаю тебя, сын мой.
– Я немало нагрешил в жизни, отче.
– В чем твой грех, сын мой?
– Я убивал. Из-за меня погибли люди.
– Ты убивал невинных и беззащитных?
– Нет, отче, я убивал, спасая свою жизнь.
– В чем еще заключаются твои грехи?
– Я хотел жить по правде.
– А в чем заключается твоя правда?
– Я хотел принадлежать избранным, отец.
– Зачем, сын мой?
– Чтобы потом помогать обездоленным и гонимым.
– И что же потом стало?
– Я помогал… Но все оказалось значительно сложнее, чем я предполагал. Я хотел, чтобы сильные и слабые жили по своим возможностям, а не по прихотям судьбы. Но на моем пути всегда было много трудностей, и много сил я потратил на то, чтобы преодолеть их. Часто получалось не так, как я рассчитывал.
Варяг задумался на мгновение.
– Пожалуй, да. Но в церковь не хожу.
– Важно, чтобы господь был у тебя в душе, – наставительно заметил отец Платон. – Но скажи мне, почему же ты не чтишь заповеди Христовы? Одна из них гласит: не укради!
– А разве можно считать за воровство то, что я забираю неправедно заработанное и потом раздаю это несчастным и нуждающимся?
– Кому же?
– Своим братьям, попавшим в беду. И к тому же я себе ничего не беру. Я всего лишь хранитель казны.
– Странно ты рассуждаешь, сын мой. Но, может быть, и в твоих словах есть правда, не мне судить, пусть тебя рассудит господь. В чем бы ты хотел еще покаяться?
– В том, что мало сделал для своих братьев.
Платон вздохнул. Похоже, ему было не по душе то, что он услышал от законного вора, но долг священника обязывал его принять покаяние.
– Понимаю твои благие помыслы, сын мой, – сдержанно сказал отец Платон и перекрестил кающегося.
Вы наглец, подполковник На следующий день Александр Беспалый прибыл на коллегию, но оказалось, что ее перенесли на неопределенный срок. Всем участникам (тем более докладчикам) приказали ждать. Как это нередко случается, ожидание затянулось на несколько дней, но о вынужденном безделье Беспалый не пожалел ни разу – это время он провел с пользой: гулял по столице, а вечером, как на работу, шел в общежитие Института гражданской авиации. Заседание, состоявшееся через неделю, было посвящено состоянию исправительных учреждений России, и проводил его заместитель министра, курирующий ГУИН.
Все докладчики собрались в кабинете министра, который, как успел услышать Беспалый, находился где-то за границей. Доклад подполковника Беспалого был поставлен четвертым вопросом.
Беспалый чувствовал себя неуютно в большом холодном помещении с тяжелыми белыми портьерами на высоких окнах. Артамонов сидел за центральным столом и старательно делал вид, что с Беспалым незнаком. Он достал какие-то бумаги из папки, перебирал их, что-то черкал на них ручкой.
