— Туапсе? — Кондратьев поморщился. В это ему не верилось. — Скорее он уберётся в далёкую страну.
— Я сказала все, что знала. И что вы хотели. Не нравится — можете забыть. Всё. Прощайте.
И её взгляд вновь упёрся в землю.
Мы с Кондратьевым переглянулись, а затем продолжили наш путь.
Наверное, каждый в эту минуту готов был забыть все, что произошло на этой поляне. Только такое не забывается. Бесследно ничего не проходит — шрамы остаются на всю жизнь.
9
Кондратьев сложил оружие в багажник «Тойоты», оглядел машину, которая стояла поодаль, — «Форд», без сомнения, был незнакомца, никого больше на поляну не заносило.
После осмотра Кондратьев неторопливо отвинтил крышечки баков у одной и у второй иномарки, смочил ветошь горючим и сделал ею небольшую бензиновую дорожку от машин. Я поняла, что он хочет эти чертовы тачки мал-мал поуродовать. И выразила сомнение: дескать, и нам нужно добираться до города, да и как же Марина? Кондратьев заявил, что мы доберемся на попутке или еще как, а Марина пусть сама выбирается, раз отказалась от нашей помощи. Оставлять обе иномарки в рабочем состоянии Кондратьев категорически отказался.
После чего отослал меня подальше, поджег одну и вторую дорожки и метнулся в укрытие.
Рвануло пошибче кейса. И черный шлейф дыма еще долго вздымался между кронами деревьев высоко в небо. И лишь когда дыма поубавилось, мы двинулись в сторону магистрали.
Я не надеялась, что нас кто-то подберёт. Кондратьев, по-видимому, тоже, поэтому и предложил топать вдоль обочины — там видно будет, неопределенно выразился он.
Однако мы ошиблись. Нас подобрал сердобольный старичок, ехавший на стареньком подрагивающем «Запорожце», и после того, как мы нагло соврали, что несколько дней, заблудившись, проползали в лесу, он нас не только благополучно довез до столицы, но даже в район моего дома.
Мы еще прошли несколько дворов, прежде чем добрались до моего жилища.
Когда я оказалась у себя в квартире, то тут же, едва закрыв за собой дверь, заверещала: в ванную я первая. Он не стал возражать, сбросил с себя ботинки и направился в комнату.
После ванны меня ждала умилительная картинка.
Обкрутившись полотенцем, с мокрыми волосами, капельки воды с которых падали на пол, я прошла в комнату и невольно заулыбалась.
На диване, запрокинув подбородок, спал Кондратьев. Крепким сном уставшего до чертиков человека.
Я не стала его будить. В конце концов, мне кажется, он заслужил какое-то время на передышку.
Я переоделась в Платье, высушила феном волосы, взяла из бара энное количество денег и выпорхнула из квартиры. Мне почему-то захотелось сделать приятное этому крепкому мужику, который сейчас блаженно дрых у меня в комнате. Чёрт побери! Я вдруг подумала, что не прочь была бы, если бы он задержался в моей квартире на многие годы.
Что ж… По крайней мере, сделать человеку приятное я смогла.
10
Когда он открыл глаза и увидел меня, то некоторое время морщил лоб, словно приходя в себя от продолжительного забытья, затем всполошился и улыбнулся.
— Я долго спал? — смущенно спросил он.
— Не так чтобы очень. Я купила тебе рубашку, костюм и туфли. Думаю, с размером я не ошиблась. Не в этом же тебе комбинезоне быть…
— Ну?.. — протянул он. — Вот это ты услужила… Свои костюмы мы уничтожили — Раиса приказала. Не возиться же, говорила, с ними… Деньги я верну.
— Само собой, — подтвердила я с усмешкой. — А теперь в ванну.
И он послушно отправился мыться. А я на кухню. Следовало подумать и о еде.
Моей мечте не суждено было сбыться. Он не задержался у меня. Даже на день. И даже на ночь.
На мужиков мне почему-то не везет. На тех, которые нравятся мне. На таких, как этот Кондратьев. От вида бугристого, накачанного тела которых прямо все внутри вскипает. Особенно когда по этому телу возбуждающе стекают капельки воды, которые так и хочется смахнуть языком… Да, старушка, злорадно продекламировал мой внутренний голос, — чокнешься ты когда-нибудь на сексуальной- почве.
А что тут возразишь.
Кондратьев поел, затем попросил телефон и долго с кем-то говорил по межгороду. Затем поднялся, переоделся в новый костюм, отметил, что я на самом деле молоток и угадала с размером. Потом, грустно вздохнув, сообщил, что ему нужно уходить. И, словно читая мои мысли, замотал отрицательно головой, как бы говоря, что… А интересно, что? Фиг его знает.
Он ушёл. Пообещав вернуться. Обязательно вернуться.
И, в общем, он сдержал своё слово. Он вернулся спустя три месяца.
1
Небольшой областной городок. Частный ресторанчик с неизменной табличкой «CLOSED». Вновь два увальня на входе — руки картинно сцеплены за спиной. Снаружи, прямо у входа, «шестисотый» «Мерседес», возле которого лениво прохаживается водитель.
В ресторанчике на этот раз нет ни уборщицы, ни бармена.
Два человека на своем излюбленном месте — в углу, возле зашторенного окна. Перед одним и другим вновь по бокалу пива.
— Значит, микрочип, — обдумав все, что ему сообщил его собеседник, сделал вывод тот, что постарше.
— Есть маленькая, но все же зацепка. — Кондратьев отхлебнул глоток из своего бокала.
— Туапсе? — Его собеседник пожал плечами, как бы давая понять, что это слишком хрупкая зацепка, а вернее, он её даже за зацепку не считает.
— Я понимаю, что это вполне может оказаться и не так. Я всё понимаю, Сан Саныч. Но нужно всё же попробовать.
— Думаешь, микрочип все еще у него?
— Уверен. Зачем ему расставаться с такой вещью? Микрочип у него. Я убеждён. И мы должны попробовать… Раз уж начали, то пойдем до конца. Вы сами понимаете, как это важно. Для нас — важно.
Сан Саныч, руководитель Братства, организации, в которую входят как бывшие, так и ныне действующие сотрудники органов госбезопасности и внутренних дел[1], покачал головой.
— Очень всё зыбко, подполковник. Во-первых, я мало верю в то, что Лазутин всплывет в Туапсе. Это раз. Во-вторых… Если он и всплывет там, то когда? Наверняка он предпримет элементарные шаги по своей безопасности. Как минимум, постарается изменить внешность. На пластическую операцию потребуется время. Так что его всплытие…
— Мы можем подождать. Сколько нужно.
Сан Саныч забарабанил пальцами по столу — это значило, что он лихорадочно ищет решение. Затем боднул головой воздух — решение найдено.
— Что ж, ты прав. С нашей стороны, и с твоей в частности, — проделано уже немало. И до конца действительно нужно пройти. Ты прав и в другом — это важно для Братства… Я сам займусь Туапсе.
— Нужно всё проделать аккуратно, без шума.
— Вздумал меня, старого, учить, а, Павел Никодимович? — хмыкнул Сан Саныч.
Но ответа не получил.
2
Ждать пришлось не месяц. И не два. Больше трех. Но ожидание оправдалось. Результат воспоследовал.
1
Он принёс с собой запах осени, благодушия и устроенности в жизни. Двумя последними качествами я не могла похвастаться. Я не была благодушной. И уж устроенности в моей жизни вовсе не наблюдалось. Напротив, жизнь меня почему-то постоянно нещадно била и бьет, а я, как мячик, получая удары, отскакиваю и вновь подставляюсь для очередного удара.
То, что он возвратился, спустя три месяца, говорило об одном — мне стоит готовиться вновь получить тумака.
Он широко мне улыбнулся, вроде стремился ко мне до потери сознания все то время, которое мы не виделись. Так стремится к невесте жених, которого вдруг, за день до свадьбы, оторвали от суженой и отправили в длительную командировку, подумалось мне. Либо ревнивый муж рвется, все из той же командировки, домой, чтобы застать свою благоверную в пикантной ситуации.
Кондратьев не был ни женихом, ни ревнивым мужем. Мы даже не были с ним друзьями. Просто не успели. Когда-то повстречались, совсем ненадолго, а затем наши пути-дорожки разошлись. Теперь вновь пересеклись.
— Не соскучилась? — поинтересовался он, проходя в прихожую и протягивая мне пакет. В другой руке он держал зонтик, и капли воды, стекая с него, падали на пол.
Он распахнул свой зонт и поставил его сушиться возле обувной тумбочки.
— Ты без звонка, — произнесла я, подхватывая пакет. В нем что-то призывно брякнуло. — Я могла быть и не дома.
— Ну ты ведь дома?
Он подмигнул мне, снял лакированные туфли и по-хозяйски прошлепал в носках на кухню. Тапочек предложить я ему не могла. Не было у меня такого размера.
— Мне бы горячего чая. Или кофе. Я с самолёта и прямо к тебе.
Он снял пиджак, повесил его на ручку двери, затем стянул с шеи галстук и повесил его поверх пиджака.
Рубашка и брюки у него были отутюжены. Не иначе женская ручка, ревниво пронеслось у меня в голове, и мой обычный внутренний голос ехидно посмеялся мне в ответ.
