Теперь они стояли друг напротив друга.
– Ты не знаешь, как умер твой отец. Тебе сказали, что он заболел, находясь в командировке, в Кабуле. Твоего отца хоронили в закрытом гробу. Знаешь, почему? – подполковник выдержал паузу. – Потому что пуштуны порезали его на куски, а перед этим долго пытали. Знаешь, почему? Потому что он отказался им выдать место, где спрятал меня. Он был … – подполковник запнулся. – Он был настоящий мужик и очень хороший друг. Благодаря ему я живой, а он…
– Заткнитесь! – Найденов сжал кулаки.
– Ваш отец, Василий, был полковником госбезопасности. Он не был институтским профессором. Он был боевой офицер! Профессионал очень высокого класса!
– В отличие от вас! – с вызовом заявил Найденов и от души, наотмашь врезал подполковнику кулаком в челюсть. – Ничего, подполковник, переживешь. Трусливые подонки живут долго.
– Ты ничего не знаешь! Заткнись!
– Спустите меня с лестницы, подполковник. Только это заставит меня заткнуться…
Генерал Гамов ладонями потер лицо. Давно это было!
…В маленьком спортивном зале кроме него не было ни души. С силовыми упражнениями было покончено, и теперь, напоследок, вися вниз головой на ребрах шведской стенки, подполковник Гамов с упрямым упорством качал пресс. Его худое, но мускулистое тело, несмотря на хмурую московскую зиму, было бронзовым от загара. Пот лежал на нем ровным глянцем. Черные с проседью волосы, доходившие до плеч, теперь растрепались и висели тяжелыми влажными прядями. Окладистая черная, с густой проседью борода почти скрывала коричневое от загара лицо.
– Иван Андреевич!
Старший лейтенант Найденов остановился в дверях. На нем были голубые американские джинсы и светло-серый франтоватый хлопчатобумажный пиджак, надетый поверх тонкого темно-серого пуловера.
Гамов на секунду замер, потом, изобразив лихое сальто, соскочил на пол, пошел навстречу.
– Красавец!
– Узнали? Я сам себя в зеркале не узнаю. Новая морда, новая жизнь…
– Наслышан, весьма наслышан о твоих успехах. Рад и горжусь!
– Спасибо.
Найденов сдержанно улыбнулся. Он был напряжен и сосредоточен.
– Иван Андреевич, я через три часа улетаю, может быть, больше не увидимся. Я должен попросить у вас прощения. Простите меня.
Подполковник удивленно вскинул брови.
– Что за минор?
– Я всего не знал. Ни о вас, ни об отце.
– Васька!
Они порывисто обнялись. Найденов зажмурился, затаил дыхание. Как в детстве, защипало глаза.
Гамов отстранил его, правой рукой обнял за плечи, улыбнулся.
– Что?
– Вспомнил нашу первую встречу. Н-да… Я четыре года был там. Наконец, мне удалось выскочить. Меня доставили на вашу базу. Даже переодеться не успел. Тут задание. Парнишку обработать надо. Я было отказался. Устал, как сотня чертей. Мне сказали: сын Анатолия.
Василий вздохнул. Враз охрипшим голосом произнес:
– Мне награды отца отдали. Их так много… – его голос дрогнул. – Жаль, мама не знала.
– Марта… Я желаю тебе такую же встретить.
– Когда постарею. Не хочу, чтобы у кого-то сердце за меня болело.
– У меня оно всегда за тебя болит.
– Вы все правильно сделали, Иван Андреевич. Если бы не вы, я бы спился давно.
– Не драматизируй. Куда сейчас?
– В Афган. Самолет через три часа. Поступаю в распоряжение некоего Шухраба.
– Шухраба… – Гамов усмехнулся. – Это я.
Генерал Гамов глянул на часы, достал пачку крепких «Дезери», выбрал сигарету.
– …Держите, уважаемый Шухраб. Это блок ваших любимых сигарет: крепкий «Дезери». В машине целая коробка. Пошлите кого-нибудь. Нигде их не делают такими ароматными, как в Штатах.
– Уверен, они так же хороши, как ваш американский английский, уважаемый Шон. Сегодня у вас нет акцента, свойственного китайцу.
– У меня для вас все самое лучшее, – улыбнулся Шон Цзы. – А что до акцента… Мы с вами давние деловые партнеры. Убежден, вы давно знаете о том, что я американский советник в этих стреляющих зыбучих песках. Так что китаец из меня неважный. Мои дед и бабка действительно были китайцами. Они эмигрировали в Соединенные Штаты. Родители уже стопроцентные американцы, хотя и с раскосыми глазами.
– Достойная откровенность. Я тоже кое-что для вас подготовил, Шон.
– Ответную откровенность?
– Именно. Наше дело стало слишком хлопотным.
– Согласен.
– Не сегодня, так завтра Советы покинут мою многострадальную родину. Это вопрос очень близкого будущего. Поверьте, Шон, месяц, может быть, два или три… Они выведут войска. Мои налаженные связи рухнут. Больше не будет авиадоставки прямо в Москву. Гнать героин караванами через таджикскую границу дорого и небезопасно. Каждый переход будет как маленькая война. Советские пограничники – это волки. Я уже стар. Я не хочу воевать. Я слишком много воевал за свою жизнь. Всевышний свел меня с человеком, который может быть полезен нам обоим.
– Что-то мне подсказывает, речь не об оружии.
– О, нет! – Шухраб театрально вскинул руки. – Это не перспективно. Откройте.
Он бросил на стол черный бархатный мешочек.
Шон Цзы потянулся к нему и высыпал на полировку стола бриллианты. На солнце блеск камней брызнул в глаза.
– О, мой Бог!
– Их добывали в Союзе. Их север, Якутия. Обработал поставщик. Что скажете?
Гость долго рассматривал камни, вооружившись ювелирной лупой, наконец, все еще не отрываясь от камней, произнес:
– Это никак не связано с недавней катастрофой вертолета Советов? Мы не обнаружили ни одного трупа. Экипаж просто исчез!
– Мои затраты с лихвой окупились!
– Мне это интересно. Хорошее качество.
– Согласен. Вы знаете в этом толк, Шон. Ведь камни – львиная доля вашего бизнеса.
– Вы хорошо осведомлены, уважаемый Шухраб.
– У меня есть человек, который имеет возможность осуществлять регулярные поставки.
Шухраб сделал знак. Тут же бесшумно отворилась дверца летней веранды, и на пороге возник молодой человек с приятной улыбкой.
Конечно, Никита Осадчий волновался, но держался молодцом. Даже, пожалуй, слишком хорошо для советского коммерсанта, нарушающего закон. Вместе они склонили-таки Шона Цзы к совместному бизнесу.
Уже пару поставок спустя хитрый лис Шон Цзы работал с Никитой Осадчим напрямую, бросив-таки, облапошив давнего проверенного делового партнера Шухраба.
«Он просто рожден для разведки!» – подумал тогда Шухраб, он же подполковник Иван Андреевич Гамов, наблюдая виртуозную работу капитана госбезопасности Василия Анатольевича Найденова, носившего псевдоним «Никита Осадчий».
Действительно, самым трудным для Василия Найденова были не «боевые будни», а рождение Никиты Осадчего: новое имя, новая внешность, новый круг общения и потеря любых старых связей. Ведь старший лейтенант Василий Найденов геройски погиб…
Гамов вспомнил о сигарете, которую все это время мял в пальцах, сунул в рот, раскурил.
– Ой, Никита, только бы башку твою не снесло от вседозволенности! – не раз говорил ему Гамов, когда о преступной группировке Осадчего уже заговорили всерьез в самых высоких кругах МВД и ФСБ.
– А по мне хоть сейчас завяжем, Иван Андреевич! – смеясь, отвечал Никита Осадчий. – В шпионов я еще в Афгане наигрался и государственными интересами сыт по горло. Уеду в деревню, буду коров пасти!
Но «пасти коров» Осадчему не разрешили. Родина еще нуждалась в его посреднических услугах. Всегда нужно было кому-то заплатить, кого-то подкупить, что-то профинансировать, проконтролировать денежные вливания за рубежом. Тут без структур и цепочек, созданных Осадчим, было просто не обойтись, ведь государство часто не может выступать от своего имени, дабы не скомпрометировать себя.
Он никогда не давал повода сомневаться в себе. Даже тогда, когда мог действовать безнаказанно, нагло, никогда не переходил грань.
Но сейчас, располагая информацией Андрианова о заминированном входе в цеха по обработке алмазов, санкцию на организацию которых давал сам, стоя в пустом школьном коридоре, генерал Гамов не знал, может ли теперь доверять подполковнику ФСБ Василию Найденову.
Не знал потому, что полчаса назад Найденов должен был выйти на связь, но телефон генерала молчал. Ничего утешительного не могла сообщить и наружка. Посланные за Никитой Осадчим Добрынин и Мозговой тоже как сквозь землю провалились.
«У него вариантов исчезнуть, как бычков на перроне! – продолжал думать Гамов. – А то, что устал он, так это без вариантов. Почти тринадцать лет иметь дело с уголовной сволочью… Я тоже, наверное, подумывал бы свалить со всеми пожитками в заранее заготовленное тепленькое местечко. Ушел бы, красиво хлопнув дверью… Черт! – Гамов одернул себя. – Почему молчат Добрынин и Мозговой? Почему Василий не выходит на связь? Если он исчез… – Гамов усмехнулся. – Даже пуля в висок проблему не решит…»
Мелодия звонка была неожиданно громкой и резкой.
– Гамов! – выдохнул в трубку генерал.
