Как и рассчитывал, они шли плотной цепочкой, с интервалом в один шаг, передвигаясь легко и споро. И в темноте я чувствовал, что руки у них перепачканы кровью людей. Но они не знали, что по пятам за ними идет еще и смерть.
Идущий первым, зацепив растяжку, на мгновение опешил от неожиданности, все-таки успел среагировать, и что-то гортанно крикнул. Война оттренировала боевиков прекрасно. Они молниеносно стали рассыпаться вдоль тропы, цепляя и разрывая все новые и новые растяжки, установленные на разной высоте.
Дикий восторг войны охватил меня, и я подключился к этой кровавой бойне. В утренних потемках я с трудом выцеливал врага, и только нажимал на курок, как с сожалением видел, что его настигал осколок гранаты. В горячке боя я не понял, сколько боевиков забрала винтовка, а сколько гранаты. Для верности я со своей позиции сделал каждому контрольный выстрел, добивая раненых. Двенадцать. Все точно, как в аптеке.
Начинало светать. Страшная апатия, усталость и безразличие охватили меня. Сказалось трехсуточное отсутствие еды, но есть не хотелось. Надо было возвращаться к своим. С трудом подняв окоченевшее тело, я начал спускаться вниз, к селу, к своим, которые неизвестно что думают насчет моего исчезновения…
Меня закрыли в подвале, в малюсенькой комнатке, где когда-то хранили хозяйственный инвентарь. Ни окошка. Серые бетонные стены, которые никогда не знали ни краски, ни известки. Тусклый свет грязной лампочки. И полуразваленный табурет. Под глазом — «фонарь», который первым делом поставил мне наш дорогой командир заставы. Отобрали все личные вещи, которых практически не было. Забрали все, на чем можно повеситься. Шнурки, брючной и поясной ремни. Придурки. Вешаться я не собираюсь. Если б надо было, давно бы застрелился. Назвали дезертиром и преступником, и посадили под арест.
Однако заточение мое продолжалось недолго. После обеда меня под конвоем привели к командиру заставы, у которого в комнате находился еще какой-то капитан с широким шрамом через всю левую щеку.
— Ну что, Никулин! — без церемоний усмехнулся капитан, — Ты дурак, или счастливчик?
— Я — Шиза! — неожиданно даже для себя, с гордостью произнес я.
— Это точно! — расхохотался капитан, — Шизофреник ты добрый!
Отсмеявшись, капитан повернулся к командиру заставы:
— Как и договаривались, его я забираю сразу. Остальных солдат заменим завтра. И перетусуем так, что ни одна сволочь не найдет.
Потом повернулся ко мне:
— Пошли, Шиза!
И улыбнулся. От его широкой улыбки мне почему-то стало легче…
* * *
Меня вывезли в Ингушетию, где дислоцировались забравшие меня непонятные спецназовцы, отмыли, переодели и накормили.
— Ты, Шиза, хоть понимаешь, что натворил? — в глазах капитана сверкали веселые огоньки.
— Ничего… — буркнул я.
— Ну, конечно, ничего! ФСБ, МВД, армейцы три месяца планировали операцию по ликвидации этой банды, и тут ты, из пещеры на лыжах… Усилия трех ведомств насмарку, тем не менее, задача выполнена. Цена вопроса — уголовное дело на тебя по факту дезертирства и самосуд, и кровная месть, объявленная тебе от имени двенадцати чеченских семей. Ты думаешь, что ты — герой?! Хрен тебе! Ты — шизофреник! Счастливый шизофреник! Уголовное дело в отношении тебя прекращено, а вот награды за ликвидацию получат те, кто должны были их получить. Вот такие вот дела… Ну, и выбил у начальства, чтобы до конца службы тебя прикомандировали к нам. Всю службу мечтал, чтобы у меня денщик был! Будешь мне сапоги чистить?
— Буду, товарищ капитан! — улыбнулся я.
— Не надо! — засмеялся капитан, от чего шрам покраснел и стал резче, — И не зови меня капитаном, зови — Путник! Так все зовут.
— А кто вы? ФСБ? МВД? — не удержался я.
— Какая разница, солдат! Мы тоже солдаты. Только специфика своя. В основном — спасать планы, операции, людей… Так что считай нас спасателями. Сейчас вот тебя спасаем… Живи…
Когда я гордо заявил, что меня зовут Шиза, капитан мгновенно понял, что это не просто придурь, а образ жизни, с уважением отнесся к этому, и после этого иначе меня не называл. А вот я так и не смог пересилить себя, чтобы называть его Путником, называя так только мысленно, но вслух — только по званию…
* * *
Я никогда не верил, что в моей жизни могут наступить счастливые дни, когда буду просыпаться и радоваться тому, что живу, что буду с нетерпением ждать встречи с человеком, который сумел за короткое время стать для меня и другом, и отцом… Жизнь разделилась на две половины, черную и белую. Белая наступила в тот миг, когда я встретил Путника.
Не знаю, что он разглядел во мне, но его полное доверие ко мне и уважение как личности, позволило впервые в жизни почувствовать себя человеком. Я в ответ платил ему безграничной преданностью. Он был для меня Богом, за которого я готов был умереть. Каким-то образом Путник сумел добиться, чтобы меня откомандировали в его распоряжение.
Для спецназовцев я стал поваром, уборщиком, и почему-то младшим братишкой. Самым трудным было провожать их и ждать. Провожать на войну страшно. Еще тяжелее ждать — все ли вернутся, вернется ли столь дорогой тебе человек? Путник был хорошим командиром, потому что при мне он всегда выводил всех своих людей. Грязных, голодных, серых от усталости, но живых.
И наступали счастливые для меня дни, когда он был рядом. Каждую свободную минуту он отдавал мне, почему-то стремясь передать свои знания и навыки. Однажды я не выдержал и спросил — почему он мне помогает, и зачем обучает как будущего спецназовца.
Он задумался на мгновение, потом вздохнул и ответил:
— Понимаешь, Шиза, однажды в жизни наступает момент, когда ты осознаешь, что все — к чему стремился в этой дурацкой жизни — миф. Мы все семимильными шагами несемся к смерти. И друзья, и враги… И надо успеть творить добро. Можно не успеть… А на небесах нам все воздастся… Что я могу дать тебе? Только свои навыки. Никогда не знаешь, что пригодится тебе в этой жизни…
Больше к этому вопросу мы никогда не возвращались, но заниматься я стал еще старательней и упорней. Мне никогда и в голову не приходило, что работа с оружием имеет столько особенностей и тонкостей. Казалось бы что такого — направил ствол на цель, нажал на курок, и все… Тем более, сам считал, что наиболее сложная работа — со снайперской винтовкой, мною пройдена. Но, как оказалось, глубоко заблуждался.
— Снайперская винтовка — это хорошо, — улыбается Путник, — Но зачастую огневые контакты происходят на малых и сверхмалых расстояниях, особенно в городе. И надо уметь работать пистолетом против противника, тоже вооруженного пистолетом. Нужно уметь действовать тактически грамотно, сочетая меткий огонь на поражение с маневрированием. Глупо думать, что можно увернуться от пули. Но когда противник решит выстрелить, он обычно делает движение, как будто пытается ударить тебя дулом своего пистолета. Вот от этого движения, которое предшествует выстрелу, увернуться вполне возможно.
Война и спецназ для боевой подготовки — самые лучшие учителя. Боеприпасов — сколько хочешь. Было бы желание и хорошие преподаватели. И то и другое у меня было. С утра до ночи — различные тренировки, интересные, и потому не надоедающие. Заряжание, изготовка, прицеливание, спуск курка… Тренировки по стрельбе из пистолета Макарова на разных дистанциях. С правой руки, левой, двух рук. Прицельная на дальних, и навскидку на малых и сверхмалых. Скоростная, одиночными, сдвоенными выстрелами, с различных положений — стоя, с колена, лежа. Из-за укрытия, стрельба после передвижения, ухода, разворота.
— Плохо, Шиза! Плохо! — гоняет меня Путник, — Передвижение должно быть приставными или скрестными шагами с максимальной частотой переступания и минимальной амплитудой колебания оружия. Работать должны только ноги, а таз должен оставаться на одном уровне! Давай, пошел еще раз!
И снова — передвижение, стрельба, уход из-под возможного ответного огня в сторону…
— Опять плохо! — качает головой капитан, — Куда голову опустил? Нельзя терять визуальный контакт с противником!
Не было тупого и нудного повтора, каждое действие объяснялось, анализировалось и разбиралось. Все занятия были интересны, а потому — в радость.
С Путником у нас оказалось много общего во взглядах на жизнь.
— Да, Шиза! Люди — те же самые животные, просто возомнившие себя богами и придумавшие животным инстинктам красивые названия и легенды. Животное половое влечение для продолжения своего рода назвали любовью, агонию слабого животного перед более сильным при защите своей жизни и территории назвали мужеством, захват и освоение более сильным животным новой территории назвали войной… Назови мне любое человеческое чувство или действие, и я укажу на наличие в нем основной составляющей, которая и будет являться обычным инстинктом. Люди, как и у животные, нападают лишь на слабых, на сильных — никогда. Думаешь, чеченцы решились бы ввязаться в войну с Россией, если бы мы были сильны? Хотя здесь все дров наломали. Чеченцы около тридцати тысяч русского населения вырезали, более 200 тысяч славян, бросив квартиры и имущество, бежали… Воевать — последнее дело. Мудрость древнекитайской стратегии учит: «Искусный полководец одерживает победу без боя. Величайший воин — не воюет». А великий китайский военный философ Сунь-цзы сказал: «… победоносная армия сначала осознает условия победы, а затем ищет битвы; проигравшая армия сначала сражается, а затем ищет победу». Так что проиграли мы заранее… Точнее не мы, а наши политики…
