— Здрасьте, с воскресеньицем вас, — осклабился я, стараясь соблюсти верх любезности. — Не подскажете ли, как разыскать вашу соседку?
— Женю-то? — проскрипел старик. — Не знаю. Может, на дежурстве?
— Простите, на дежурстве… где?
— В больнице, известно где, — не отворачиваясь от светила, полуприкрыл он веки.
— А где эта больница находится?
— Там, у озера, — соблаговолил старик ткнуть тростью в сторону церквушки Успения Пресвятой Богородицы, чьи купола с крестами виднелись за деревьями. — Прямо, а после налево по Одинцовской. Больница ветеранов, рядом с поликлиникой.
— Она что, там работает?
— Работает медсестрой.
Через полминуты, пожелав соседу покойного Матюшина многих лет и крепкого загара, я уже мчал в указанном направлении, наскоро обдумывая предстоящий разговор с леди Макбет. Уже когда показалось желтое типовое здание застройки пятидесятых, пятиэтажное, с перекрытой кровлей и водостоками по обе симметричные стороны флигеля, я впервые обнаружил, что не знаю фамилии надменной мадам. Уж не Матюшина ли она? А может, сама Ямковецкая? Но звали ее, во всяком случае, как меня — Евгенией, потому и запомнил.
Я бросил «сапфиру» на асфальтированной площадке среди полутора десятков других машин, принадлежавших посетителям больницы, и, миновав неуютный, похожий на стадион двор, поднялся по деревянному пандусу в приемный покой.
— Вы к кому, молодой человек? — поинтересовалась пожилая санитарка.
— К Евгении Васильевне.
— Из какой палаты?
— Она не из палаты, она работает здесь медсестрой.
— В каком отделении?
— Я не знаю, в каком отделении!
— Узнайте, а потом приходите.
Был бы я, как она меня обозвала, молодым человеком — наверняка бы вступил с ней в перебранку: молодые думают, что в зависимости от силы голоса и кулаков все люди могут привести свои отношения к общему знаменателю. С годами я убедился, что путь к примирению более близок и менее тернист, если он пролегает через кошелек. Терять время на то, чтобы обходить все пять этажей и выяснять фамилию медсестры, я не мог:
— Уважаемая! Мне очень некогда, Евгения Васильевна, фамилию которой я забыл, но которую мне необходимо срочно увидеть в ее же интересах, максимум через пять минут должна предстать передо мной.
Я решил, что десяти долларов с нее вполне достаточно. Она тоже так решила.
«Тамара! — услышал я ее голос уже из глубины приемного покоя. — Кто у нас Евгения Васильевна?»
Таких оказалось две, что по теории вероятностей не так уж и мало: Савкова и Давыдова. Савкова даже вышла мне навстречу, я вынужден был поблагодарить ее и извиниться, после чего осчастливленная десяткой нянечка любезно отвела меня в хирургию на четвертый этаж, где служила Давыдова.
«Она!» — почувствовал я еще до того, как мы с процедурной сестрой согласовали адрес.
— Уволиться собиралась, — рассказывала процедурочка, снаряжая хромированный бикс. — На ночное дежурство вчера не явилась, прислала Зою, свою подругу.
— Когда вы видели ее в последний раз?
— В четверг видела, утром она сменилась, заявление у главврача оставила.
— Она замужем?
— Не то чтобы замужем, но живет тут с одним, Алексеем Петровичем зовут. Богатый, судя по всему, мужик.
— Судя по чему?
— Ну, дом свой как-никак и машина.
— Вы машину видели?
— Видела. «Жигули».
— А синий «Порше»?
— Чего-чего?
— Маленькая такая синяя машинка спортивного типа?
— А-а! Так это не его, а брата Жениного, Сергея. Подвозил меня однажды на ней.
— Давно она работает в больнице?
— Не очень. Года четыре.
— Значит, дом на Серебряноборской принадлежит ее сожителю. А сама она?
— Не скажу точно. Сюда ее устроил этот Алексей Петрович — за домом присматривать. Когда его в тюрьму посадили.
— А с Зоей можно поговорить?
— Отчего ж нельзя? Вам все можно. Телефон дать?
— Как — телефон? Вы же сказали, что она вместо Евгении Васильевны на дежурство заступила?
Она с улыбкой посмотрела на электронные часы на стене:
— Пятнадцать девятого, а она до восьми.
Зоя Алексеевна Шнырева жила на Минской, где-то в Филях, и, если закончила дежурство в восемь, до дома еще не добралась, так что звонить ей было бесполезно.
— Она сейчас как раз к Жене поехала, — как бы невзначай добавила процедурочка.
— Куда?! — не понял я.
— К Давыдовой на вокзал. Она просила какие-то вещи ей на вокзал подвезти — кофту, паспорт, подстежку меховую от плаща, косметику. Вечером часов в десять звонила. Собралась за город, а сюда за вещами заехать не успевала. У нее в сестринской были запасные ключи, Зоя знала.
Я не понял: если она вчера вечером решила отправиться за город, то почему бы самой не приехать и не забрать вещи?
— Медсестра она хорошая, опытная, до нас в Градской в реанимации работала, — рассказывала процедура, — теперь вроде по уходу за тяжелыми на дому. Может, кому-то плохо стало, не смогла оставить, вот и договорилась с Зоей, — она защелкнула крышку бикса и покосилась на уборщицу, протиравшую половой тряпкой пальму в вестибюле. — А вы из милиции?
Мое серое вещество несколько загустело от усталости, но все же я сообразил, какая роль отводилась мне в ее понимании, и мгновенно подхватил:
— Ну конечно! Разве я не представился?.. На какой вокзал-то Зоя поехала?
— Не знаю, мне она не сказала.
— На Савеловский, — не поворачиваясь в нашу сторону, произнесла уборщица. — Я в сестринской убиралась и слыхала, как она сказала в телефон: «У расписания на Савеловском в половине десятого».
— Спасибо, — бросив взгляд на часы, поспешил я свернуть разговор, который можно было продолжить не без пользы, но не сейчас, когда до встречи подруг оставалось чуть больше часа.
Возле моей «сапфиры» стоял… милицейский «УАЗ». Молоденький лейтеха переписывал номер.
«Все! — оборвалось у меня внутри. — Теперь точно не успею!»
— Привет! — снисходительно бросил я лейтенанту, сунув ключ в замок дверцы. — Что пишешь, писатель? Делать нечего?
Лейтенант оторопел несколько, но на уловку не клюнул:
— Предъявите ваши документы, гражданин! — потребовал, козырнув.
«В танце главное не останавливаться».
— Что-о?! — «рассвирепел» я. — Ты что, не опохмелился с утра?! Я тебе сейчас такие документы предъявлю, что ты до самой пенсии на углу Кирочной и Пипирочной проторчишь! — и прыгнул в салон.
Из «УАЗа» вышел сержант. Я включил зажигание, стараясь не смотреть в их сторону. Лейтенант встал перед капотом и потянулся к рации — пришлось сдать назад, а потом нанести добивающий удар:
— Свяжись с МУРом, сообщи, что она не вышла на дежурство! — крикнул я в опущенное окошко и достал из кармана телефон: — А в общем, не надо, я сам сообщу!..
Оба провожали меня тоскливыми взглядами до самого угла; не знаю, как долго длилось их оцепенение (гусь свинье не товарищ, на их драндулете я бы в погоню тоже не отправился), но я все же без пяти минут попался: оказались они здесь явно не случайно и рано или поздно передадут мой номер постам.
Через двадцать минут я мчал по Ленинградскому шоссе. Того, что менты найдут в лесу вчерашние трупы, следовало ожидать и что выйдут через Матюшина на его тетку — тоже. Лично я нигде не наследил, и «сапфира» была им неизвестна, если, конечно, тот, кто одалживался в «Ависе» до меня, не сбил пешехода. Значит, наблюдали за домом на Серебряноборской и вели меня именно оттуда, оставалось только недоумевать, почему не стопорнули, когда я ломился в дверь. Я не исключал, что их мог снарядить кто-то из людей Майвина, но что толку было гадать? Так или иначе, свобода моих действий оказывалась под угрозой.
Только бы доехать до Савеловского без приключений и успеть перехватить мадам Давыдову до того, как она покинет столицу!
Рискуя опоздать, я поспешил убраться с оживленного Ленинградского проспекта, свернул на улицу Серегина и дальше гнал по Масловке, меняя полосы, вклиниваясь между машинами и, как никогда, пренебрегая правилами. Сон, усталость и дурное настроение как рукой сняло: когда у человека появляется конкретная цель, он не думает о посторонних вещах. Встреча с леди Макбет оправдывала любые средства, ибо я твердо знал: упущу ее — все, хана! Других зацепок нет, искать их некогда, в двенадцать ноль-ноль придется объявлять Майвину о капитуляции, и надежды, что он простит мне аванс, никакой. А если узнает, что я успел натворить и выведать о нем самом, — мобилизует все свои ресурсы для моей ликвидации.
Впрочем, не входило ли это в его планы с самого начала?
Если бы я был одним из крутолобых сыщиков, которых перечислял Майвин при нашем знакомстве, и у меня был свой ученик, то первым, о чем я сказал бы ему, было: «Никогда не уповайте на везение, мой дорогой Ватсон!» Это все равно что выходить на доджан в таэквондо, рассчитывая, что у соперника окажется насморк и он сорвет дыхание. В работе детектива тоже, конечно, можно предпринять шаг, рассчитанный на авось, но нельзя дать гарантии, что этот шаг не будет последним. Я действовал бы решительнее и прямолинейнее в пятидесяти случаях из ста, если бы у меня были средства на собственные похороны.
