Самый молодой из стариков, но при этом в определенном смысле и самый старый, разумеется, опоздал. Впрочем, ненамного. Эрл увидел, как он подъехал к оружейному магазину. Мужчина вышел из дорогого английского спортивного автомобиля, ярко-красного, словно кровь, новенького и сверкающего. Он был в темных очках и ковбойской шляпе, в дорогой ковбойской куртке из оленьей кожи, наглаженных брюках, белой рубашке с перламутровыми пуговицами, повязанной тоненьким шнурком галстука. Наряд завершала пара высоких остроносых сапог ручной работы стоимостью триста долларов. Мужчина напоминал подростка, который пытается строить из себя взрослого, причем этим взрослым был Хут Гибсон[37].
Он застенчиво вошел в магазин, и Эрл сразу понял, что мужчина не принадлежит к таким людям, как Хупер, которые в присутствии посторонних словно раздуваются в размерах. Он, наоборот, как-то робко сжался, словно потерявшийся ребенок.
— Привет, Оди, — сказал Хай Хупер. — Рад, что ты заглянул. Вот этот человек приехал издалека специально для того, чтобы встретиться с тобой. Вы с ним одного поля ягоды.
Даже в темных очках Оди Райан избегал смотреть Эрлу в глаза. Похоже, на него давило присутствие владельца магазина, который был старше его годами и солиднее габаритами. Эрлу показалось, что между напускным лоском разухабистого голливудского ковбоя и бледным, скромным мальчишкой, скрывавшимся за этой внешностью, шла яростная борьба. В конце концов Оди Райан снял очки, и Эрл увидел за ними девичьи глаза, мягкие, нежные и чувственные, и поразительно красивое лицо.
С трудом верилось, что этот щуплый на вид ангелочек был одним из самых доблестных героев Второй мировой войны. На его счету числилось не меньше трехсот убитых немецких солдат. Пятьдесят из них он уложил за один бой из крупнокалиберного пулемета, установленного на башне подожженной самоходной установки, когда немцы уже готовы были ворваться на наши позиции и перебить всех оставшихся в живых. Оди Райан уничтожил всех врагов, а затем в одиночку отогнал неприятельские танки, пришедшие на поддержку пехоты. За подвиг, совершенный в тот день, он был награжден Почетной медалью, но это был лишь один из славных дней, которые он провел в Европе.
— Здравствуйте, майор Райан, — сказал Эрл. — Я Эрл Суэггер, сэр. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Оди Райан, смутившись, застенчиво улыбнулся. Он едва не прыснул со смеха, услышав напоминание о воинском звании, в котором ушел со службы в 1946 году.
— Ха, сержант, — сказал он, — вот уже пять лет никто не называл меня майором. Теперь я просто Оди. И я не сделал ничего такого, чего не сделали бы и вы, сержант, так что наше знакомство и для меня тоже большая честь.
— Полагаю, нам обоим нужно считать себя страшными счастливчиками, — заметил Эрл. — Настоящие герои домой не вернулись.
— Если бы у нас сейчас было бы что выпить, я выпил бы именно за это, потому что это самые справедливые слова, которые я слышал за последние несколько месяцев.
У него был мягкий акцент коренного техасца. Оди Райан родился и вырос в северо-западной части этого штата, в бедной большой семье без отца, с трудом сводившей концы с концами. Именно от его ружья зависело, что будет на столе. Он с малых лет научился хорошо стрелять, и на войне навыки охотника пригодились ему сполна.
— Итак, сержант, Хай сказал мне, что у вас есть какое-то заманчивое предложение, так?
— Совершенно верно, — подтвердил Эрл.
— Послушайте, ребята, — предложил Хай Хупер, — почему бы вам не пройти внутрь и не устроиться в моем кабинете?
Он провел героев войны в заднюю часть магазина, в маленькую комнату, в которой со стен таращились головы самых разных зверей. Эта комната напомнила Эрлу кабинет его отца: тот тоже был страстным охотником.
— Хай, а буйвола тебе еще не привезли? — спросил Оди.
— Нет, такие дела скоро не делаются. Несколько недель назад я вернулся из Африки, — объяснил хозяин магазина Эрлу. — Подстрелил там несколько замечательных трофеев, в том числе черного буйвола с рогами размахом восемьдесят четыре дюйма.
— Ого! — удивился Эрл.
— Да, это был один из самых счастливых моментов моей жизни. Но только послушайте, чем я горжусь перед двумя героями, удостоенными Почетной медали! Да за такое меня нужно освежевать живьем! Ну все, уже ухожу. Вам здесь никто не помешает. В ящике письменного стола есть виски и бурбон.
Он поспешно вышел.
Оди Райан, по-прежнему несколько не в себе, плеснул в свой стакан щедрую дозу бурбона и протянул бутылку Эрлу.
— Я завязал вскоре после войны, — ответил тот.
— Мне бы тоже стоило завязать, — сказал Оди. — Но если я не пью, у меня перед глазами стоят немцы.
Залпом выпив золотисто-коричневый напиток, он снова наполнил стакан.
— А я по-прежнему повсюду вижу японцев.
— Наверное, от этого никогда не удастся избавиться, вы как думаете?
— Боюсь, никогда. Такое не забывается.
— Больше всего терпеть не могу то, что всем остальным кажется, будто они хотят узнать о войне. Поэтому они задают вопросы. Но, как выясняется, никто ничего не хочет узнать. На самом деле все хотят сами рассказать вам о войне. Им известно о ней больше, чем нам.
— Мне тоже доводилось с этим сталкиваться. Порой приходится очень тяжело.
— Хуже всего здесь, в этом городе. Наверное, киноиндустрия была большой ошибкой, но поскольку я с трудом овладел грамотой, а меня тут все считают красавчиком, полагаю, мне отсюда уже никогда не вырваться. Но от всего этого дурно пахнет. Все лгут, каждый думает только о том, как бы пролезть наверх, и ради этого готов пойти на любую мерзость, черт возьми. Всем заправляют люди из Нью-Йорка, а они говорят так быстро, что и понять невозможно. Но приходится с ними дружить, иначе не будет работы. И еще надо долго ждать. Быть может, я появлюсь в большом фильме, который снимает Джон Хьюстон[38]. Сержант, вы когда-нибудь слышали о нем?
— Не припоминаю.
— Или тот, другой, Джон Форд[39]. Этих двоих я всегда путаю, никак не могу запомнить, который из них бесит меня больше. Так или иначе, это будет фильм о войне. Но только о Гражданской войне, снятый по какой-то старой книге. Разумеется, показать настоящую войну эти люди не могут. У них она получается чистенькой и героической.
— Чего на самом деле уж точно не было.
— В любом случае, сержант, мне почему-то кажется, что вам нет до кино никакого дела, не так ли?
— Если честно, я считаю все это страшной глупостью. Человек, совершивший то, что совершили вы, — и вдруг связался с этими любителями показухи!
— Если честно, это действительно страшная глупость. Мне все это до смерти надоело, но, боюсь, я навсегда завяз в этом дерьме. Так что если вы хотите что-то предложить, я вас внимательно слушаю. Мне необходимо отдохнуть от этого отдыха.
— Итак, майор Райан...
— Оди. Все зовут меня Оди. Даже мальчишка-мексиканец, который заправляет мою машину, и тот зовет меня Оди.
— Ну хорошо, Оди. Итак, Оди, не вижу никаких причин, по которым вы должны будете согласиться на мое предложение. Быть может, это еще глупее, чем кино. Возможно, эта затея даже будет стоить вам жизни, и большинству людей она покажется совершенно бессмысленной. Если честно, даже я сам точно не могу сказать, почему взялся за это, но в одном месте требуется навести порядок, а никому не хочется этого делать. Работа связана со стрельбой; стрелять надо будет много, очень много. А нам с вами прекрасно известно, что в такой игре можно все сделать правильно, не упустить из виду ни одной мелочи, и все же маленький кусочек металла отскочит от дверной ручки и попадет тебе прямо промеж глаз.
— Полностью с вами согласен. И при этом человек, никогда не прятавшийся в укрытия, не получит и царапины.
— Совершенно верно.
— Ну, по крайней мере, я хоть немного высплюсь. Сержант, вам спится хорошо?
— Кошмары мучат каждую ночь, черт возьми. В первый год после армии я едва не продырявил себе голову. Уже приставил пистолет к виску, нажал на спусковой крючок, но раздался лишь щелчок. Я забыл дослать патрон в патронник. С тех пор я никогда не забываю сделать это. Так что, полагаю, в тот день просто еще не пришел мой срок.
— Я тоже, черт побери, думаю об этом каждую ночь. Как-нибудь я выпью несколько стаканов, достану заказной «писмейкер», который подарили мне на заводе «Кольт», когда я туда приезжал, крутану барабан пару раз, и тогда наконец перестану думать о Латти и Джо и том, что с ними сталось. Я присоединюсь к ним. Так что говорите, не стесняйтесь.
Эрл рассказал, рассказал все от начала до конца, добавив, кого он уже успел пригласить и с кем еще только собирается повидаться. Объяснил, как надо будет все сделать и когда.
— Старики, — заметил Оди.
— Все, кроме вас.
— И я понимаю почему.
— Совершенно точно. Я не хочу снова видеть, как умирают молодые ребята. А все эти старики уже успели поспать со своими женами, вырастили детей, написали статьи в журналы и вообще получили от жизни все. Если они и умрут — что ж, пусть будет так. Но мне бы очень не хотелось, чтобы это произошло с вами.
