— Ничего, Серафим Васильевич, проходите, присаживайтесь. Удалось кого-то вспомнить на фотографиях? — попытался угадать Петр.
— Не совсем так. Утром я рассказал матери о вашем визите. Она заставила меня вспомнить события двадцатилетней давности, которые существенной роли в моей судьбе не сыграли, но все же имели место в нашей жизни. Это касается Елахова, о котором вы вчера спросили.
— Елахова?
— Да. Только это вовсе не фамилия. Это название маленького хутора, где родился отец и где на погосте были похоронены его дед, бабка и мать. Там оставался старенький дом, не дом даже — так, избушка на курьих ножках. Мы жили в райцентре, километрах в шестидесяти от Елахова, в городе Днепровске. Отец был настоятелем тамошней церкви, имел приличный дом с отоплением. Может, это лишнее?..
— Да что вы, Серафим Васильевич! Продолжайте, пожалуйста, и чем подробнее, тем лучше.
— Да… Так вот, незадолго до смерти деда отец забрал его к себе. Дед попросил похоронить его на елаховском погосте, и отец пообещал сделать это. Елахов — чудное место в километре от Днепра, избы в хвойном лесу, почти патриархальный уклад. Отец и свой век собирался доживать там. Дед умер 18 ноября 1974 года, но его сын не смог выполнить данного ему обещания: к этому времени Елахова уже не существовало.
— ???
— Неподалеку находился какой-то военный полигон. Незадолго до смерти деда там произошла очень крупная авария, о которой нигде в печати не упоминалось — о подобных авариях тогда не сообщали, вы знаете. Судя по всему, она была связана с атомом…
— Судя по чему, простите? — уточнил Петр.
— Когда мы пытались проехать туда, нас не пустили. Километров за пятнадцать солдаты в резиновых комбинезонах и противогазах повернули машину назад, по обочинам стояли знаки — радиоактивное заражение местности. Вначале мы думали, что проходят учения, но отец ездил туда и позже, а я в ту пору жил здесь, в Москве, был студентом философского факультета МГУ, где имею честь преподавать в настоящее время.
— Вы никогда больше не приезжали в те края?
— Нет. Да и в доме как-то нечасто возвращались к воспоминаниям о Елахове — отец наложил табу на эти разговоры. Однажды, будучи проездом в Днепровске, я все же решил туда заглянуть, но место, где находился хутор, было огорожено, там разместилась воинская часть.
— Когда это было?
— Году в восьмидесятом, наверно. Да, именно так.
— Больше вы ничего не знаете? Может быть, встречали знакомых хуторян, слышали что-нибудь о них?
— Нет, не слышал. Но вот сегодня мать вдруг рассказала, что сразу после смерти деда приходили какие-то люди и заставили их подписать документ о неразглашении сведений об аварии в районе Днепровского полигона, Родителям выплатили девять тысяч рублей — компенсацию за моральный ущерб, что ли? Изба-то этих денег не стоила. Сами понимаете, не из жадности они взяли эти деньги — отказаться было просто невозможно, а жаловаться некому и не на что. Отца тревожила моя судьба…
— Понимаю, конечно. Скажите, а когда Василия Никаноровича перевели в Москву? Это было сделано по решению синода?
— Наверно, это решили в Святейшем синоде. Перевели его в 1975 году, к этому времени я уже поступил в аспирантуру. Не знаю, кому и зачем понадобилось его убивать. Сейчас становятся известными куда более важные секреты той страны, которую мы пережили?
— Вы так думаете, Серафим Васильевич? Страна — не хутор Елахов, ее не спрячешь за колючую проволоку. Что ж, большое спасибо. Пойдемте, я провожу вас.
Сергей догадывался, что под повторной обработкой на «Коде-1» подразумевалась проверка его намерений. Бесспорно, если им удалось вытащить из него сведения о бригаде Швеца так, что он ничего не помнил с допросе, они смогут возвращать это состояние сколько угодно раз. Видимо, «Код» был модернизированным детектором лжи. Крильчук запретил себе думать о побеге, тем более что почти наверняка знал — отсюда не убежать. И тем не менее тренированный глаз отмечал во время прогулок номера машин, выезжавших из шахты, количество часовых, интервал движения патрулей, изредка проходивших по территории сотрудников в белых халатах. Иногда из подъехавшего к лаборатории фургона выводили людей с завязанными глазами. Военные носили форму внутренние войск, хотя попадались и десантники. Дважды он видел, как в одну из построек, о назначении которой не знал, вносили покойников, с головой накрытых белыми простынями. Новые лица появлялись либо из опущенных на грузовой площадке автомобилей, либо из зеленой двери с тыльной стороны караульного помещения. Где север, а где юг, Сергей определить не мог, дни считал приблизительно, по числу прогулок — подземелье стерло границы дня и ночи.
На четвертую по счету прогулку его неожиданно вывели наружу. Его и еще троих, находившихся в соседних камерах «отстойника». Но те были бодры и беззаботны, полны решимости услужить хозяевам зоны. Сергей понял, что они — из числа добровольцев, проходивших инкубационный период. Вывели их через зеленую дверь. За ней оказался просторный капонир с широкой трубой посередине, поддерживавшийся металлоконструкциями. Двухметровая дюралевая накладка на трубу оказалась вертикально отодвигавшейся дверью кабины лифта. Разговаривать во время прогулок запрещалось.
Их подняли на поверхность. Первое, что бросилось Сергею в глаза — это вышка, отдаленно напоминавшая Эйфелеву башню. Труба уходила к самой ее вершине, а уровень земли был одним из горизонтов. Неподалеку от вышки стояло современное здание, на востоке виднелся огромный бетонный куб без дверей я окон, похожий на дот.
«Детей подземелья» продержали на холоде до тех пор, пока из лифта не вышли офицеры, в числе которых были и те двое, что предложили Сергею подписать протокол.
— Товарищи офицеры, — обратился к ним тот, что был постарше, — прошу следовать за нами.
Группа направилась к видневшемуся в четырехстах метрах забору. На ровной травянистой лужайке белели мишени. От них до крытой тентом деревянной площадки шла полоса препятствий: врытые в землю столбики, дощатые стенки, подвешенные на Г-образных перекладинах канаты, затопленный водой ров. Слева на сваях лежали щиты, на которых солдаты раскладывали оружие. Здесь были автоматы, гранаты, пистолеты, гранатомет и даже нунчаки и ножи.
Со стороны блестевшей вдалеке реки к площадке мчалась машина с фургоном.
Сергей задержал взгляд на странном сооружении справа от полосы, к которому от вышки тянулся по поверхности толстый желтый кабель. На металлических треногах были установлены аппараты, напоминавшие гигантские телекамеры. Возле сооружения суетились люди в штатском — переключали тумблеры, меняли положения рычагов фидерных устройств, сверяя с приборами и негромко переговариваясь.
Из подъехавшего фургона вывели с десяток молодых парней, одетых в пятнистые комбинезоны и обутых в высокие шнурованные ботинки. Хмурые, высокорослые, обритые наголо, все они, очевидно, были наделены недюжинной физической силой. Каждому было выдано оружие. По команде майора-десантника восемь человек рассредоточились по полигону, двое остались стоять друг напротив друга неподалеку от площадки. К ним подошел лейтенант, объяснил что-то и отскочил в сторону. В ту же секунду двое сцепились в рукопашном бою.
Сергей подумал, что, вероятно, присутствует на показательных выступлениях какой-то зондеркоманды, но то, что происходило перед ним, не только не производило впечатления, но даже в известной степени обескураживало. Двое дрались не очень умело, приемы их были примитивны, бой походил на обычную драку, в которой ставка делается не столько на мастерство, сколько на грубую физическую силу. Вконец запыхавшись, они упали на землю, зарычали, барахтаясь и перекатываясь, затем один все же одержал верх, применив к сопернику болевой прием, и подскочивший лейтенант развел их в стороны.
Майор-десантник командовал остальными. Первая же автоматная очередь прошла мимо мишени. Граната упала, не пролетев и тридцати метров, заставив всех разбежаться врассыпную и залечь. После взрыва бойцы рванули по полосе препятствий. Майор побежал к очередному квадрату и бросил в него горящую спичку. Щедро политый какой-то горючей жидкостью квадрат тут же вспыхнул, и черный чад заклубился, устремившись по ветру на восток. Боец, балансировавший на сваях, оступился, больно ударился грудью и скорчился у дощатой стенки. Двое раскачивались на канатах, с незавидной ловкостью добираясь до перекладины. Из семи пуль, на бегу выпущенных из пистолета одним из бойцов, цели достигло только две. Парень, которому надлежало проскочить сквозь пламя, сделал шаг в огненную глубину, отскочил, отмахиваясь от языков пламени, как от роя пчел, обогнул горящий квадрат и устремился ко рву. Бросившись в воду, он проплыл вдоль его русла, выкарабкался, добежал до вертикальной стены и, уцепившись за верхнюю раму, тяжело перевалился на ту сторону.
