— Шестнадцать. Мне пришлось завалить одного жирного верзилу наверху. В любом случае, похоже, вы успеете убраться отсюда еще затемно.
— У нас осталось последнее дело.
Обернувшись, Фудзикава махнул рукой. Боб увидел Юичи Миву, стоящего на коленях в снегу, дрожащего от холода. Он был в одном халате-кимоно, с голой щуплой старческой грудью. Никто не трогал видеомагната, не говорил ему ни слова, однако у него на лице была написана обреченность.
— Наверное, вы не захотите видеть это, — сказал майор.
— Мне уже приходилось видеть подобное.
— Все будет сделано по старинке.
— Только так и будет правильно.
— Мои люди того же мнения. Мы голосовали. Решение было принято единогласно.
Фудзикава кивнул старшему сержанту Кендзи. Тот приблизился с красным свертком в руках, и Боб мгновенно понял, что в нем: аккуратно перевязанный чехол из красного бархата, в котором лежал меч. Майор Фудзикава быстро развязал тесемки и достал клинок без ножен, в котором Боб узнал тот меч, который достался его отцу на Иводзиме.
Майор Фудзикава подошел к стоящему на коленях старику.
Он обратился к нему по-японски, но капитан Танада шепотом начал переводить Бобу на ухо:
— Юичи Мива, это тот самый меч, которым Оиси, вассал Асано, в пятнадцатом году эпохи Генроку обезглавил Киру, предавшего его господина. Это тот самый меч, который подарил Филиппу Яно вот этот американец; он принадлежал семейству Яно по праву наследства, поскольку именно с ним пошел в свой последний бой на острове Иводзима майор Хидеки Яно. Это тот самый меч, ради которого ты безжалостно убил Филиппа Яно и его семью, думая только о собственном честолюбии. У тебя было все, но ты хотел большего. Я, майор Альберт Фудзикава из первой воздушно-десантной бригады японских сил самообороны, бывший заместитель полковника Филиппа Яно, согласно древней традиции по праву вассала хочу отомстить за смерть своего господина. Однако я предлагаю тебе выбор. Если хочешь, ты можешь прервать свою жизнь с помощью этого меча и тем самым по самурайскому обычаю восстановить свое доброе имя и честь. В противном случае я обезглавлю тебя как простого преступника.
Мива с вызовом выпятил грудь.
— Поступайте как вам угодно. Но только знайте, что вы убиваете человека, способного видеть будущее. Я заявляю, что смерть Яно и его семьи была неизбежной. Я борюсь за то, чтобы сохранить чистоту и целостность Японии. Я выступаю за древние традиции. Я борюсь с чужеземцами, а Яно-сан, как всем известно, принял сторону чужеземцев. Сейчас вы меня убьете. Пусть будет так. Я не стану отговаривать вас от мелочного отмщения. Оно свидетельствует лишь об одном: вы все жалкие людишки. Но вместе со мной умрет частица Японии. Я подставляю свою шею мечу, но пройдет время, и многие поймут, кого вы убили, и пожалеют о содеянном вами.
Падающий снег покрывал землю, заглушая звуки. Наступила полная тишина. Даже пленные, уложенные на землю, с почтением внимали происходящему, признавая важность момента. Старик наклонился вперед и вытянул шею, не только чтобы облегчить работу палачу, но и для собственного удобства. Майор Фудзикава взял меч в вытянутые руки. Капитан Танада вылил на клинок бутылку минеральной воды, очищая, освящая его. Затем Фудзикава вскинул руки и опустил их, выполняя безукоризненный синдзёкугирй, прямой вертикальный удар. Отполированное лезвие запело в холодном воздухе, устремляясь к цели. Рассечение плоти прошло практически бескровно. Голова отлетела с глухим стуком книги, упавшей на пол. Обезглавленное тело, постояв мгновение, повалилось вперед, дернулось один раз и застыло неподвижно. Красный поток начал рисовать на земле затейливые узоры, прожигая тонкий слой снега.
Майор быстро выполнил цибури, ритуально стряхнув с лезвия кровь, образовавшую на белом снегу абстрактную россыпь брызг.
И тут послышались звуки «Звездно-полосатого флага».
Только когда американский гимн дошел до строки «…и всю ночь наш флаг по-прежнему гордо реял там…», Свэггер осознал, что источником музыки является он сам. Это звонил забытый сотовый телефон, который передал ему Кондо, чтобы условиться о месте встречи.
Боб раскрыл аппарат.
— Половина шестого утра. Как я и обещал, я тебе звоню, — услышал он голос Кондо Исами. — У нас с тобой осталось одно дело.
— Ты совершенно прав, — ответил Боб. — Пожалуйста, назови время и место.
— Это совсем недалеко, гайдзин. Рядом, прямо за стеной, есть одно очень милое место. Парк Киёсуми. У пруда поверни налево. Смотри влево. Я буду ждать тебя на островке. Ты узнаешь меня без труда. Я буду с мечом.
Глава 45
СТАЛЬ ПРОТИВ СТАЛИ
Свэггер повернулся и, поднимая облака снежной пыли, направился к воротам с мечом работы Мурамасы за плечом. Выйдя в переулок, он повернул направо, прошел пятьдесят ярдов, затем свернул влево, входя через открытые ворота в парк Киёсуми, освещенный первыми лучами восходящего солнца.
Ему показалось, что он попал в сказочную страну. Свежевыпавший снег покрывал все вокруг; в воздухе царило полное спокойствие раннего утра. Прямо впереди Боб увидел пруд, плоскую зеркальную поверхность, которую время от времени разбивали волны, поднятые огромным карпом размером с форель, решившим показать свой золотистый бок. В одном углу мягко покачивался тростник, подчиняясь внутреннему ритму, а не возмущению воздуха; он был по-прежнему зеленый, потому что снег не мог удержаться на вертикальных стеблях. Вдалеке поднимался павильон: крытая черепицей крыша с загнутыми вверх концами, покрытая снегом, прочные опоры красного дерева и целое море окон в частых переплетах. Деревья тоже оделись в белое. Сосны безропотно держали на себе снег, ивы были не столь покладистыми и, подобно тростнику, оставались почти голыми. В воздухе кружили жирные утки, отъевшиеся в этом изобилии рыбы, хрустящий снег напоминал рассыпанный сахар, и весь пейзаж обладал совершенством гравюры древнего мастера. Картину не портило ни одно здание современной постройки. Это было настоящее хайку под названием «Парк, 5.32 утра, рассвет». Можно было еще добавить: «1702 год».
На островке слева Боб увидел человека, до которого оставалось еще около ста ярдов безмолвия. Боб направился по тропинке, прыгая по камням, огибающим небольшую бухточку, поднырнул под ветви ив, отыскал плавно изогнувшийся деревянный мостик и перешел по нему на остров.
Это был пятачок земли шагов тридцати в поперечнике, с берегом из старательно уложенных камней, покрытых искрящимся снегом. Здесь росли ивы, согнувшиеся под тяжестью снега, белого на зеленом, и все это было подкрашено пурпурными ленточками пробивающегося солнечного света, отраженного низкими плотными тучами. Время от времени на поверхности пруда расходились круги — это выныривал жирный карп, то ли в поисках чего-нибудь съестного, то ли просто чтобы икнуть.
Кондо Исами стоял, выставив ногу, любуясь собой. Как и Свэггер, он перекинул ножны с мечом за спину наподобие винтовки. На его широком красивом лице витала усмешка. Он был похож на джазового музыканта, готового начать импровизацию, или на футболиста, собирающегося пробить штрафной: накачанные мышцы под строгим черным кимоно, поза уверенного в себе воина, излучающая чуть ли не ощутимые тепловые волны.
— Ну, — спросил Кондо подошедшего Свэггера, — Мива умер достойно?
— Не совсем, — ответил тот. — Перед смертью он произнес совершенно бредовую речь.
— Увы, мне столько раз приходилось выслушивать все это. Но ты, Свэггер-сан, — я уверен, ты умрешь достойно.
— Сомневаюсь в этом, — возразил Свэггер. — Я собираюсь вопить как резаный. Но поскольку в ближайшие тридцать лет этого не произойдет, сейчас можно не беспокоиться.
Когда Кондо услышал это бахвальство, самодовольная усмешка на его на лице стала еще шире. Затем он кое-что заметил.
— О, вижу, мой отец дал тебе клинок работы Мурамасы. Он по-прежнему верит во всю эту чушь. Для меня будет большой радостью сегодня днем вернуть ему меч без каких-либо комментариев. Он сразу поймет, что это означает. Это станет моей местью ему. Какой трогательный семейный момент!
— На самом деле твой отец получит мешок, в котором будет лежать твоя голова.
— Раз папаша тебе помогает, это означает, что он отправлял тебя к Досю. Я тоже учился у Досю. Я тебе сочувствую. С Досю далеко не уйдешь. Твое воображение ограничено стариком. Если ты намереваешься продержаться против меня больше одной минуты, тебе следовало бы приготовить что-нибудь помимо восьми ударов. А когда я отрублю тебе голову, Досю тоже услышит об этом. Жаль, что я не смогу увидеть, как он отнесется к этому известию.
— А ты, похоже, нервничаешь. Слишком много говоришь. Я пришел сюда сражаться, а не болтать.
— Нет, я нисколько не нервничаю. Я сгораю от нетерпения. Сегодня у меня знаменательный день. Я не помог Миве одержать победу на выборах, и что с того? Подумаешь. Он занимался грязной порнографией. Зато мне сейчас предстоит сразиться с настоящим великим самураем и победить его, о чем я мечтал уже столько лет. Тем самым я одержу победу над своим отцом, а поскольку он является живой легендой самурайского духа, я тоже стану легендой.
