Каким-то чудом увернувшись от меча, Боб снова попытался ткнуть противника головой в лицо, при этом стараясь включить в игру и свое лезвие; однако его удар пришелся вскользь, подобный скорее оплеухе, а когда его меч очутился там, где находился Кондо, Кондо там уже не было. Он успел отскочить на безопасное расстояние.
Боб жадно глотнул воздух.
Господи, каким же старым и уставшим чувствовал он себя!
— Тебе стало страшно? Я вижу это по твоим глазам. Ты признаёшь свое поражение. Замечательно. Я могу сделать все быстро. Ты ничего не почувствуешь. Все мои противники просто падали на землю, не сказав ни слова, не издав ни звука. Я ни разу не слышал крика. Восемь секунд кислорода в мозгу истекают очень быстро. Ты даже не успеешь почувствовать боль.
Ответом Боба стал йокогири слева направо, сопровождаемый надлежащим «кияй!», потому что выдох в нужный момент времени ускоряет движение лезвия. Он аккуратно рассек воздух надвое. Менее опытный противник упал бы на две стороны разом. Но Кондо просто отступил назад, сделал пируэт, принимая оборонительную стойку, высоко поднял меч и, шагнув вперед с криком «хай!», нанес стремительный удар наискось. К счастью, нервная система Свэггера все еще была взведена до предела, и он успел среагировать, быстро отскочив не назад, а вперед и тем самым избежав встречи с закаленной сталью. Однако Кондо опомнился так быстро, гироскопическая механика его локтей была такой совершенной, что ему моментально удалось нанести новый мощный удар, на этот раз свою версию йокогири слева направо, гораздо более безупречно исполненную, чем удар Боба, гораздо более изящную, достойную воплощения на экране. Боб уклонился от удара, лишь отбросив достоинство и в отчаянии отдавшись порыву. Зловещее острие вспороло рукав куртки и почти на дюйм погрузилось в плоть, однако удар был нанесен с таким хирургическим мастерством, что боль пришла только несколько секунд спустя.
Затем плечо обожгло, и Свэггер почувствовал запах своей собственной крови. На темной ткани куртки расплылось еще более темное пятно. Рана серьезная, глубокая, почти до самой кости. На нее нужно будет накладывать швы, иначе через час он умрет от потери крови. Однако внутренности, сердце и легкие не задеты, кости целы, поток нейронов от нервных окончаний к головному мозгу не нарушен. Просто чертовски больно.
Боб развернулся влево, наткнулся на что-то твердое и потерял какую-то долю секунды, обходя иву. В этот момент Кондо нанес еще один йокогири, настолько молниеносный, что глаз не успел за ним проследить. Боб лишь вздрогнул, не успевая поставить блок, слишком усталый, чтобы уворачиваться.
Однако вместо того, чтобы вскрыть ему горло, превратив его в лопнувшую сточную трубу, лезвие потеряло десятую часть своей скорости, налетев на толстую ветку ивы, скользнуло сквозь нее, не задерживаясь, и остановилось в нескольких дюймах от его лица.
— Здорово, правда? — сказал Кондо. — В кино ты такого не видел, да?
И правда не видел. Ибо весь мир, казалось, окутал снежный буран. Это был снег с листьев ивы, осыпавшийся вниз вместе с рассеченной веткой, образуя белую пелену, облака, туман, недостаточно плотный, чтобы полностью скрыть окружающее, но воскресивший в памяти миф о знаменитом поединке, пересказанный тысячу лет спустя знаменитым рассказчиком.
Свэггер нанес кириаге, восходящий удар слева направо, свой наилучший выбор, но выполнил его слишком медленно.
— Мне приходилось видеть и кое-что получше, — снисходительно заметил Кондо. — Право, думаю, за такой удар Досю следовало бы тебя хорошенько отчитать.
Боб уже не воспринимал издевки; он стоял, пытаясь отдышаться.
— Тебе нечего возразить? Ты выдохся. Это был твой последний удар. Ты истощен. У тебя больше не осталось наступательной энергии.
Не дав ему договорить, Свэггер сделал выпад вперед, прямой цуки, но в этом ударе не было силы, и он все равно встретил лишь пустоту, которую только что занимая Кондо.
Свэггер жадно глотнул кислород. Ему никак не удавалось отдышаться. Господи, ну где же второе дыхание? Кто дал ему сегодня выходной?
— Свэггер, позволь мне закончить. Ну зачем тебе распоротый живот, вывалившиеся внутренности, крики, боль? Я могу положить быстрый конец твоим страданиям.
Свэггер ответил ударом наискось сверху вниз, таким неуклюжим и плохо скоординированным, что Кондо воспринял его чуть ли не как оскорбление. Лезвие прошло от него не меньше чем в семи дюймах. Боб понял, что у него в запасе почти ничего не осталось.
— Эй, старый лев, просто дай мне закончить все, быстро и чисто.
Боб благоразумно не послушался этого совета, откликнувшись на него синдзёкугири, вертикальным ударом вниз, но медлительным и абсолютно безобидным.
— Если тебе не удалось убить меня в самом начале, ты вообще не сможешь меня убить, — заметил Кондо. — Ну хорошо, я сделал предложение. Я отдаю тебе должное. Это было замечательно. Ты мужественно сражался. Но партия закончена. Еще пять ударов, из которых ты сможешь выдержать только четыре. Ты умрешь с честью, великий самурай.
— Да пошел ты! — только и смог предложить в ответ отчаявшийся мозг обессилевшего бойца.
— Хай! — воскликнул Кондо.
Удары последовали так быстро, что взгляд Свэггера не успевал за ними следить. Лишь первобытный умирающий воин у него глубоко внутри, взяв на себя его инстинкты, сумел довольно сносно отразить первый удар слева наискось, второй удар справа наискось, кое-как поставил меч горизонтально, отбивая третий удар снизу вверх, метнулся вправо, уворачиваясь от четвертого, снова справа наискось, но все-таки оказался беспомощным перед пятым, заключительным ударом, боковым йокогири.
Нет времени.
Нет сил.
Нет скорости.
Лезвие Боба не могло поспеть за мелькнувшей сталью, которая, казалось, еще больше ускорялась, приближаясь к его телу.
Это был безукоризненный йокогири, Кондо вложил в него все свои силы и мастерство. Как он и обещал, его клинок беспрепятственно преодолел вымотанную линию обороны Свэггера. С графической четкостью Кондо представил себе, что произойдет дальше.
Якиба — закаленное острие — проходит через бедро, рассекая его, направляется вверх, крушит головку бедра за счет неотвратимой физики собственной энергии удара, затем рассекает тазовую кость и перерубает бедренную артерию, выпуская на свободу поток крови. Разорванная артерия извергает свое содержимое в воздух бурлящим фонтаном, превращающим белый снег в пурпурную слякоть. А лезвие, еще не растерявшее свою энергию, движется дальше, разделяя мягкие ткани, и наконец выходит на свободу, завершив ампутацию. Боб падает, истекая кровью. Клиническая смерть, возможно, приходит и не мгновенно, но определенно в течение двух секунд.
Однако хотя мозг говорил Кондо, что все это неминуемо произойдет, случилось нечто иное. Вместо этого он ощутил неожиданную дрожь лезвия, успевшего лишь чуть-чуть погрузиться в бедро и тут же застывшего. Рукоять едва не вырвалась у него из рук, и он с трудом успел ее удержать, почему-то вспомнив одно древнее изречение. Кто это сказал? Где, когда? Почему оно так знакомо?
«Сталь режет плоть, сталь режет кость, сталь не режет сталь».
Опомнившись, Кондо попытался отступить назад. Но не успел.
Это был миги кириаге, удар слева направо вверх, подобный движению косы, лучший прием Свэггера, отточенный до совершенства на пустынных холмах Айдахо под немилосердным палящим солнцем. Со своей стороны, злобный старик Мурамаса также сделал все, что мог. Его лезвие жаждало крови, поднимаясь прямо от бедра, через крупные и мелкие сосуды, через влажные органы и ткани, открывая целый анатомический урок человеческих внутренностей, чтобы они смогли исторгнуть свое черное содержимое на снег. Это был далеко не лучший удар Свэггера, ибо ему не хватило силы и лезвие остановилось на полпути, не дойдя до позвоночника и уж тем более не поднявшись до легких, чтобы лишить тело кислорода и нарушить биомеханику внутреннего строения тела. Однако даже Досю признал бы его достаточным.
Боб выдернул меч и, увидев далекое так, словно оно было вблизи, а близкое так, словно оно было вдалеке, довольно изящно перешел в следующую наиболее подходящую стойку, касуми («туман»): меч горизонтально над плечами, удерживаемый вывернутыми запястьями.
— Похоже, тебе все-таки стало страшно? — спросил Боб.
Ему показалось, он увидел мелькнувший страх на искаженном лице Кондо: «Я смертный, сейчас я умру, мое время истекло, почему, почему, почему?»
Касуми Боба словно по волшебству сама собой выплеснулась в цуки, не слишком прицельный, но все же достаточно хороший: острие вонзилось Кондо в горло, рассекло гортань и шейную артерию, наполовину перерубило позвоночник и на долю секунды удержало его от падения.
Боб освободил меч, и Кондо повалился на землю, извергая из страшных ран огненно-красную жидкость. Его лицо стало отрешенным, взгляд устремился в пустоту, рот обмяк. Упав, он поднял облачко розоватого снега.
