— Вот видите, — покачала головой Галина, — сами уже попадались на доверчивости, а мне предлагаете вам поверить.
— Ладно, — вздохнул Олег, — можешь не верить. Но давай еще раз подумаем над тем, что будет. Ольга Пантюхова, если на то пошло, брата подставлять, конечно, не захочет. То, что она знает секрет сигнала, — просто пугало для Георгия Петровича. Чтоб не мешал ей вертеть хвостом как хочется, чтоб оплачивал ее покупки и гулянки, а самое главное — чтоб не подобрался к коровинскому наследству. Алексея Коровина она, может быть, и разрешит уничтожить, но только после того, как уже утвердится в роли хозяйки этого капитала. Но так или иначе, она в ближайшие дни даст сигнал «стоп». Это сто процентов. Потому что без брата она в нашей губернии — никто. В лучшем случае — дорогая и бесстыжая давал ка. Конечно, если ее разозлить чем-то, она может что-нибудь сумасбродное выкинуть, в том числе и Пантюхову гадость сделать, даже догадываясь, что это ей самой во вред пойдет. Чисто по-женски, из одной вредности. Но это — в исключительном случае. Так что будешь ты помалкивать или нет — Пантюхову это не навредит.
— Понятно. Полчаса назад ты говорил, что все от меня зависит. Будет суд или нет, останется Пантюхов главой или его уберут…
— Если ты дашь мне выход на Москву, то именно так все и будет.
— Хорошо, — неожиданно поменяла настроение Галина. — Я согласна. Самого сигнала я тебе не дам, а вот телефон, по которому надо позвонить, пожалуй, сообщу. Правда, не уверена, что это тебе как-то поможет. Потому что этот телефон — гак мне еще Митрохин говорил — только для связи. И вряд ли там будут давать какие-то комментарии, адреса, явки, пароли, что там еще у вас бывает…
— Это мне ясно. Но за него можно зацепиться. Конечно, при этом надо будет звонить не отсюда — засекут тут же, — а из Москвы. Поэтому надо, чтобы мы с тобой съездили в столицу. И желательно — как можно быстрее. Лучше всего — если сегодня. Через пару часов, допустим.
— Самолетом?
— Нет, лучше автомобилем, а потом — электричкой.
— Почему?
— Потому что у тебя паспорта нет. А при посадке на вокзалах и в аэропортах их проверяют.
— А почему не всю дорогу на автомобиле?
— Потому что автомобили на въезде в Москву тоже часто проверяют. Сейчас, во всяком случае. На выезде отсюда, из облцентра, тоже могут проверить. Поэтому придется еще один маневр сделать. Сесть на рейсовый автобус, сойти где-нибудь в двадцати километрах от города и там пересесть на машину. Внешность немножко поменять придется.
— Бороду прилепить или усы? — усмехнулась Галина.
— Паричок, кое-что из косметики, прикид получше — и все. Наверно, больше ничего не потребуйся. Если здесь, в городе, не спалимся, то там легче будет. Вряд ли рискнут разыскивать вне области, хотя, конечно, возможны всякие сюрпризы. Вообще пугать не буду, но может быть и страшновато.
— Бог с вами, — сказала Митрохина. — Поедем…
Как раз в тот момент, когда Чугаев с Митрохиной пришли, выражаясь по-умному, «к консенсусу», скромный завтрак в «аппаратаментах» (это Ольга такое название придумала и Лехе сообщила) главы подошел к концу. Казалось, Георгия Петровича волновали только гастрономические вопросы. Он со знанием дела беседовал со старшим Коровиным о качестве французских вин, которые были поданы к столу. Ольга вопреки опасениям Лехи пила только «Спрайт» и, что особенно приятно, помалкивала.
Сам Леха старался, как мог, изображать, будто равнодушен к выставленным на стол закускам. Хотя перед дядюшкой прятаться уже не стоило, перед Пантюховым и Воронковым нужно было держать марку. Иначе Владимир Евгеньевич чего-нибудь заподозрил бы.
Вообще-то Леха ожидал, что Воронков появится на завтраке с мрачной рожей. Во всяком случае, Коровину казалось, будто полковник не останется равнодушным к тому, что его подслушка была заглушена. То, что на физиономии у него не читалось ровным счетом ничего, было как-то неприятно. Лехе на какое-то время подумалось, будто их откровенный разговор с дядей Сашей мог быть все-таки прослушан… Ничего хорошего это не сулило. Насчет бомбы в самолет, это, конечно, дядюшка переборщил, а вот коза или даже корова на взлетной полосе в здешнем аэропорту вполне могут появиться. Да и вообще дело могло и до взлета не дойти…
После того как завтрак кончился, Пантюхов предложил пройтись по свежему воздуху, полюбоваться золотой осенью.
Охрана старалась казаться незаметной, во всяком случае, не бросаться в глаза. Леха на правах почтительного племянника держался за спинку самоходной коляски Александра Анатольевича с левой стороны, Пантюхов — с правой, на правах радушного хозяина здешних мест, хотя вроде бы, по первой легенде, обкомовский «отель»-пансионат принадлежал Лехе Коровину. Впрочем, с точки зрения государственной, в более широком масштабе, Пантюхов был правителем всей области, частью которой являлся этот благословенный уголок облагороженной природы, а потому хозяйский вид главы был вполне уместен. Ольга зацепилась за Лехин левый локоть и скромно помалкивала, производя впечатление невероятно послушной девочки. Наконец позади стройной шеренги, на дистанции в пять шагов, прогулочным шагом двигались Воронков, негр, охранявший Александра Анатольевича, и белобрысая секретарша Лайза-Лизанька.
— «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало…» — сентиментально произнес старший Коровин, делая глубокий вдох. — Обожаю осень! Именно такую, как здесь, русскую… Какой-то особый запах. Ощущается непрочность, хрупкая хрустальность земного бытия, всей этой природы, одетой «в багрец и золото». И вместе с тем — вечность. Все уходит, но все вернется снова. А ты, человечек, — только песчинка, миг, дуновение ветерка, ничтожество перед этими вечными циклами Увядания и Возрождения…
Леха про это дело уже где-то слышал. Может быть, в школе, когда литературу проходил, а может быть, по телевизору.
— Да, — прочувствованно поддакнул старику Георгий Петрович, — утратили мы нашу духовность за семьдесят лет. Всё суетились, погрязли в мирском, бестрепетном, холодном. Печально, что живем в беготне, не замечая простой и вечной красоты…
«Артист! — порадовался Леха за Пантюхова. — Нет, все-таки как ни крути, а в нашей родной «руководящей и направляющей», то есть Компартии, талантливые люди состояли. Ни шиша бы у демократов-диссидентов не вышло, если б им такие ребята не помогали…»
— Я вам очень благодарен, Георгий Петрович. — Дядя Саша похлопал ладонью по мохнатой лапе Пантюхова, державшейся за спинку коляски. — Мне казалось, что за прошедшие годы Россия настолько изменилась и утратила тот прежний облик,
0 котором мне столько рассказывали в детстве отец и мать, что понять ее мне будет очень трудно. Просто невозможно. Но оказывается, если присмотреться, то ничего не изменилось. Россия относится к категории вечного. У нее есть периоды упадка и взлетов, ее можно перекрасить в красный, черно-желто-белый, бело-сине-красный и даже серо-буро-малиновый цвета, облепить разного рода гипсовыми украшениями с иностранными или русскими названиями, но получится всегда одно и то же. Дождь с ветром, мороз и жара растрескают гипс, он свалится, и мы увидим все те же вечные, неистребимые контуры…
Конечно, конечно! — поддержал Пантюхов. — Возродим, возродим Отечество. Вечна Русь, неистребима! Мы за текущий год совместно с Православной Церковью уже отреставрировали полностью или частично 28 храмов, заложили 12 новых в дополнение к тем шести, на которых сейчас ведутся работы. Четыре из них к концу года будут закончены…
«…И досрочно сданы в эксплуатацию», — мысленно добавил Леха. При этом ему отчего-то подумалось, что старик Коровин в своих рассуждениях насчет российской вечности запрятал какую-то хитрую подковырку, которую Пантюхов при всей своей мудрости не разглядел и забубнил свои «контрольные цифры», которые, должно быть, готовил для отчета за третий квартал или уже для годового…
— Алеша, — - обратился дядюшка к племяннику, — ты хорошо запомнил все, о чем мы говорили перед завтраком?
— Конечно, конечно, дядя Саша! — подтвердил Леха.
— Обращаю твое внимание на необходимость финансового участия в той программе духовного возрождения, которую ведет в губернии Георгий Петрович. В высшей степени благое дело, и сейчас, когда народ столь тяжко переносит время перемен, общение с Господом послужило бы страждущим во утешение… Воцерковление народа, отлученного безбожными правителями от Бога, от Христовых заповедей, — несомненно, насущная задача…
«…Текущего момента», — опять-таки про себя добавил Леха.
Дядюшка построил свое заявление так, что у главы и шагавшего позади Воронкова должно было создаться впечатление, будто Коровины, отгородившись от прослушивания глушилкой, беседовали исключительно о программе воцерковления областного пролетариата и постколхозного крестьянства.
