Конечно, конечно! — поддержал Пантюхов. — Возродим, возродим Отечество. Вечна Русь, неистребима! Мы за текущий год совместно с Православной Церковью уже отреставрировали полностью или частично 28 храмов, заложили 12 новых в дополнение к тем шести, на которых сейчас ведутся работы. Четыре из них к концу года будут закончены…
«…И досрочно сданы в эксплуатацию», — мысленно добавил Леха. При этом ему отчего-то подумалось, что старик Коровин в своих рассуждениях насчет российской вечности запрятал какую-то хитрую подковырку, которую Пантюхов при всей своей мудрости не разглядел и забубнил свои «контрольные цифры», которые, должно быть, готовил для отчета за третий квартал или уже для годового…
— Алеша, — - обратился дядюшка к племяннику, — ты хорошо запомнил все, о чем мы говорили перед завтраком?
— Конечно, конечно, дядя Саша! — подтвердил Леха.
— Обращаю твое внимание на необходимость финансового участия в той программе духовного возрождения, которую ведет в губернии Георгий Петрович. В высшей степени благое дело, и сейчас, когда народ столь тяжко переносит время перемен, общение с Господом послужило бы страждущим во утешение… Воцерковление народа, отлученного безбожными правителями от Бога, от Христовых заповедей, — несомненно, насущная задача…
«…Текущего момента», — опять-таки про себя добавил Леха.
Дядюшка построил свое заявление так, что у главы и шагавшего позади Воронкова должно было создаться впечатление, будто Коровины, отгородившись от прослушивания глушилкой, беседовали исключительно о программе воцерковления областного пролетариата и постколхозного крестьянства.
— Обязательно, — энергично произнес Леха, — поможем, безусловно.
— Я очень опасаюсь, Алеша, — сказал дядюшка, — что если духовный вакуум народа не будет заполнен истинной духовностью, то ее подменят суррогаты, всяческие секты, псевдоцеркви, «придут лже-Христы и лже-пророки», как сказано в Писании… Так, как случилось в Европе и Америке.
— Да, да, дядь Саш, — закивал племянник, вы мне этот вопрос очень подробно осветили, я теперь всю опасность этого дела намного полнее понимаю…
— Не сомневаюсь. — Ладошка старика одобрительно похлопала младшего Коровина по локтю. — Теперь вот еще какая просьба… Хотел спросить еще утром, но все не решался. До твоей свадьбы еще четыре дня. Не смог бы ты на пару суток слетать со мной в Москву?
Чутьем Леха догадался, что сразу и резко соглашаться нельзя. Очень вовремя вспомнив, что он, Колвин, человек подставной и подневольный, племянник бросил взгляд на Пантюхова, а потом — на Воронкова. У первого на лице проглянула какая-то неопределенная задумчивость, у второго — неприятное удивление, но не больше того.
— Ты знаешь, дядь Саш, — сказал Леха с нерешительной заминкой, — тут у меня перед свадьбой дел много, да и банк так просто не оставишь, тем более что мы только-только из Сибири прилетели…
Боюсь, что трудновато будет выбраться.
— Жаль, — вздохнул дядюшка, причем так убедительно, что его племяннику показалось, будто Александр Анатольевич и впрямь принял Лехино заявление за чистую монету. — Очень жаль! Мне бы хотелось, чтобы по первопрестольной со мной ходил родной человек, а не наемный гид, отрабатывающий доллары…
— Да ведь я, если на то пошло, — сознался Леха, — Москву знаю слабовато. Гида из меня не получится…
— Ах, разве ж в этом дело? — Старший Коровин умело придал голосу патетический акцент. — Я понимаю, что парализованный старик — это не лучшая компания для поездки в столицу…
— Ну что ты, дядь Саш! — пробормотал Леха. — Зачем ты так? Разве ж я отказываюсь?
Ну а как прикажешь понимать твое заявление? — Голос дядюшки приобрел весьма заметную строгость.
— Да я просто имел в виду, что, может, нам лучше будет в Москву не до свадьбы съездить, а после… — Сию фразу Коровин промямлил весьма натурально.
— Если бы речь шла о том, что эту поездку можно отложить, то я не поднимал бы сейчас этот вопрос, — еще более сурово произнес Александр Анатольевич. — Вообще мне кажется, что мое отношение к тебе меняется…
Поскольку весьма вероятным продолжением этой дипломатической фразы могло быть не менее дипломатическое: «…И представляется, что решение вопроса о наследстве было несколько преждевременным», то в рядах прогуливающихся возникла тихая паника.
Пантюхов обеспокоенно поглядел на старика, который так творчески сыграл глубокую обиду, потом перевел глаза на Воронкова, заметно поежившегося от этого взгляда, и обратился к Лехе:
— Неужели уж так заняты, Алексей Иванович? Неужели не сможете пару суток провести с дядей?
Это было как раз то, что надо. И дяде, и племяннику. Хотя на лице полковника Воронкова читалось некое напряженное, недоверчиво-сожалеющее выражение, глава уже принял решение, и его воля, воля губернаторская, была, стало быть, непреклонна.
Но нужно было еще чуточку поупираться, чтоб Пантюхов был убежден целиком и полностью: Леха в Москву поехал исключительно с его санкции и против своей воли.
— Вообще-то выкроить время можно, только вот как Олечка? — задумчиво произнес Леха, поглядев на свою нареченную. — Наверно, надо бы ее с собой взять?
— О! — вскричала Ольга. — В Москву — я согласна!
— А я — нет, — твердо сказал Пантюхов. — Хватит того, что в Сибирь прокатились. У тебя еще подвенечное платье не готово. И вообще, нечего лишний раз носиться туда-сюда…
Конечно, аргументы прозвучали не слишком убедительно. Но и Лехе, и Ольге, и Воронкову было ясно, что Пантюхов ни за что не отпустит в Москву свою сестрицу. Правда, почему не отпустит, все знали в разной степени.
Тем не менее Леха решил сделать еще одно заявление в пользу бедных:
— По-моему, Георгий Петрович нам надо ехать или вместе с Ольгой, или вообще не ехать. Что ей мешает?
— Пока еще, господин Коровин, это моя младшая сестра, — сердито напомнил Пантюхов, — хотя и совершеннолетняя. У меня есть мнение, что ей ехать нельзя. Если хотите со мной поссориться — действуйте вопреки этому мнению.
— Ну хорошо, тогда я тоже останусь. — Это Лехино заявление вызвало такой строгий взгляд Георгия Петровича, что младший Коровин всерьез забеспокоился: не переиграл ли? Пантюхов прокатился своим тяжким, как танковые гусеницы, взглядом по всей фигуре обнаглевшего племянника богатого дядюшки, словно бы хотел вдавить его в асфальт napковой аллеи по самую шляпу. Дескать, ты что, козел, забыл, кто ты есть на самом деле? Оперился? Возражать осмеливаешься? Да если сейчас твой дядька пошлет тебя к хренам и лишит наследства, я тебя в куски изрублю и собакам выброшу!
Вслух, конечно, Пантюхов сказал более вежливую, но оттого не менее угрожающую фразу:
— Это ваше право. Но с точки зрения морали вы поступите очень неэтично. И вообще — недальновидно.
— Ладно. — Ольга вымолвила именно ту фразу, которую так нужно было произнести в данной ситуации: — Ребята, давайте жить дружно. Леша, будь добр, съезди с дядей Сашей, не ссорься с Егоркой…
— Как скажешь, — солидно кивнул Леха и, скрывая совсем уж бурную радость, поцеловал невесту в щечку. — Я ведь тебя, лягушечка, боялся обидеть, а дядю Сашу, конечно, уважить надо…
— Рад, что тебе пришла в голову такая идея, — суховато объявил старший Коровин. — Если действительно собрался лететь, то будь готов к шести вечера.
— Ну вот, — веско сказал Пантюхов, — а шуму-то было. Слетаете на пару суток, в пятницу вернетесь…
Александр Анатольевич при этих словах легонько пожал племяннику запястье: все о’кей!
Прогулка продолжилась, Пантюхов с Коровиным-старшим продолжили свои беседы о России, о святом, вечном и так далее. Леха сейчас думал о вещах совсем простых, но гораздо более насущных. Например, о том, не столкнется ли самолет дяди Саши с кометой и не появится ли на взлетной полосе корова или коза?
Конечно, сосредоточиться на этих размышлениях Лехе не дали. Уже через минуту сзади послышался умеренно подобострастный голос полковника Воронкова:
— Алексей Иванович, вас по моему сотовому разыскивают! Что ответить?
— Пусть перезвонят через двадцать минут в номер, — сказал Леха, наглея, хотя прекрасно знал, что Воронкову он нужен немедленно.
— Говорят, что очень срочно! — Полковник потряс радиотелефоном, и Леха понял, что идти так или иначе надо.
— Извини, дядь Саш, опять я кому-то понадобился…
Леха отпустил спинку коляски, за которую тут же уцепилась Ольга, и направился к Воронкову. Полковник, отстав от процессии, пригласил его присесть на скамеечку, стоявшую чуть в стороне от аллеи, па полукруглой площадке, обрамленной подстриженными кустами.
Само собой, что никакого телефонного вызова и в помине не было. Но разговор предстоял серьезный, это у Владимира Евгеньевича прямо-таки на морде читалось.
