— О чем вы сегодня с дедом болтали? — допросным тоном поинтересовался полковник. — Быстро и без утайки!
Сердце у Лехи екнуло. Конечно, знать бы наверняка, что Воронков ни черта не слышал и американская глушилка забила всю его подслушку намертво, можно было бы и поспокойней себя чувствовать.
Но ведь хрен его знает, наши чекисты тоже не вчера родились и эту самую глушилку вполне могли нейтрализовать. Это у них на борьбу с оргпреступностью технической оснастки не хватает, а вот для защиты этой самой преступности вполне может и хватить… Начнет сейчас Леха сказочки про строительство храмов и повышение духовности на душу населения рассказывать, а полковник послушает-послушает и рявкнет: «Долго ты мне мозги полоскать будешь?» И — в рыло, чтоб знал, как начальство за нос водить.
Но колоться с самого начала Леха не собирался.
Поэтому он прикинулся наивной девочкой и убедительно изобразил удивление:
— А вы что, не слушали, Владимир Евгеньевич?
— Слушал, — проворчал Воронков, — но не слышал. Может, ты объяснишь почему?
— Здрассте, — пробормотал Леха, — откуда ж мне знать, что у вас там в технике не заладилось? Так что, вы, значит, беседу не слышали? А я-то думал, чего это вы никаких ЦУ по телефону не даете…
— А сам почему не звонил?
— Так не надо было. У нас же там про банк разговор не шел. Он спрашивал, как там в Сибири, в Якутске. Я говорю: «Нормально, уже снег идет». — «А как Лена?» — спрашивает. «Какая, — говорю, — Лена, Александр Анатольевич? У меня невесту Оля зовут…» Он засмеялся и объяснил, что он про реку спрашивал, на которой Якутск стоит. Я сказал что-то типа того, что большая, мол, река, впечатляющая, только смотреть мне на нее было некогда. Все дела, дела, дескать. Чего-то соврал насчет того, будто акции приобретали, с золотом связанные… Атак, в общем, он на эту тему сильно не приставал. Я его больше насчет свадьбы и так далее. Потом его повело на строительство храмов. Он все нажимал на то, что я должен обязательно этот самый храм Александра Невского поставить и школу имени Коровина организовать, иначе наследство от меня уйдет.
— А насчет полета в Москву он там вопрос не поднимал?
Леха постарался ответить без колебаний:
— Нет. Я только сейчас об этом услышал. Сами видели, как растерялся. Думал сперва, что вы с Георгием Петровичем против будете, начал упираться, а оказалось, что наоборот — надо. Вы б хоть какие-то знаки давали, когда надо соглашаться, а когда — нет.
Воронков сидел с непроницаемым лицом. Не очень это было приятно, догадываться, какие у него там, в черепе, шарики-ролики крутятся, чего он знает, а чего нет.
— Ладно, — сказал полковник строго, — ты все сказал?
— Вроде бы все.
— Ничего больше не забыл? — Это было уже совсем угрожающе произнесено.
— Нет, — у Лехи сердце начало прибавлять обороты.
— Зачем врешь? — Воронков спросил это тихо и даже не грубо, скорее, с укоризной какой-то.
— Видно же по тебе, что ты с дедом говорил совсем о другом. Это вы Пантюхову можете мозги пудрить. А мне, извините, нет. Я двадцать пять лет с такими брехунами дело имею и уже по вашим глазенкам бегающим все прочесть могу.
— Ну и читайте, — бухнул Коровин, ощущая жуткую пустоту, которая перед ним, фигурально говоря, разверзалась. Правда, оставалась кое-какая надежда. Например, на то, что гражданин начальник блефует, сидя без козырей и делая умный вид, когда ловить нечего.
— Мне читать не надо, — усмехнулся Воронков, — я все слышал. От и до. Дядюшка твой все-таки слишком уж американец. На технику надеется. Глушилка, конечно, хорошая, чисто давит все, что связано с электроникой. Но есть, дорогой Алеша, и такая наука, как акустика. Колебания воздуха изучает. Слышать, строго говоря, можно и без всяких гам «клопов-жучков», если эти самые колебания воздуха, которые вы с дядюшкой производили, направить в нужное время в нужное место. Так что, дорогой, не трать фантазию, чтоб еще придумать. Конечно, интересно послушать, но некогда.
У Лехи уши горели от стыда, а внутри промораживал чудовищный холод смертного страха. Да, тут уж точно ловить было нечего. Эх, Александр Анатольевич, Александр Анатольевич! «Жучки» электронные вы, конечно, подавить сумели, а вот о том, что советский полковник Воронков на этот случай попросту дырок в комнате навертел, а потом сидел около них с фонендоскопом в ушах и все слушал «от» и «до», как-то не подумали. И что ж теперь будет-то?
— Стыдно, Алексей, — пожурил Воронков, — нечестность — это так плохо в нашем деле! Просто ужас. Ведь поверил вам Георгий Петрович. Очень крепко поверил. Я вот даже не знаю, как ему об этом докладывать…
— А вы еще не докладывали? — с удивлением спросил Леха, чуя, как ледяная глыба в душе начала подтаивать.
— Не решаюсь, — сказал полковник, — очень большое разочарование будет для него. Вообще на него много чего свалилось в данный момент. Подруга твоя и подельница, Галочка Митрохина, из сумасшедшего дома убежать сумела. Барон Антонов с Королем Сурковым по какой-то причине друг дружку перестреляли. По слухам, очередь на примерку костюма в ателье не поделили. Олечка, невеста твоя нареченная, очень важную вещь сказать не хочет. В таком нервном состоянии можно черт-те что сотворить…
— Это точно, — поддакнул Леха, вдруг сообразив, что ежели Воронков о такой заподлянке, как заговор дядюшки и племянника не доложил раньше, то надеется с этого что-то поиметь. Например, миллион долларов или виллу на Канарах.
Лехины мозги стали соображать так быстро, что ему самому страшно стало. Прогадать было нельзя, никак нельзя.
— Зря вы так рискуете, Владимир Евгеньевич, — вздохнул Леха, удивляясь, откуда и взялась наглость такая, — надо ж было сразу доложить. А то, неровен час, кто-нибудь из ваших помощников в обход и через голову перекинет. И получится, будто мы с вами оба неискренние. На меня, понятно, он еще трижды подумает, бросаться или нет. Дядюшка импортный, с ним без шума не получится, а насчет ваших задумок он в курсе, стало быть, и меня, если поняли, пока прослушивали, так просто не отдаст. А вот вам, товарищ полковник, от всей этой катавасии может быть много неприятностей. Не полюбит Пан, если почует, что вы за его спиной шахер-махеры разводите.
— Не беспокойся, — сказал Воронков, — я один слушал, мимо меня не проедет. И уж будь покоен, если я захочу вашу поездку по маршруту «Москва — Штаты — далее везде» отменить, то сделаю это в лучшем виде. Ты, между прочим, загранпаспорта не имеешь. И российского, по-моему, у тебя при себе нет. Тебя можно задержать на тридцать суток по подозрению в совершении минимум трех убийств. А стоит тебе в СИЗО угодить — считай, что жизнь кончилась. «Скончался от побоев в драке между заключенными». И хрен кто докажет, что к этому я или Пантюхов имел какое-то отношение.
— Однако ж, Владимир Евгеньевич, отчего-то на вас сомнения напали, — заметил Леха. — Нет бы меня принародно за руку ухватить: «Вот он, изменщик коварный! Держи его!» А вы как-то скромничаете, на душевный разговор приглашаете… Непонятно это. Особенно такому дураку, как я.
— Ну, насчет дурака, ты это дяде Васе с автобазы рассказывай, — усмехнулся Воронков. — Придуриваться ты любишь, но дураком тебя считать нельзя. Просто опасно. Потому что ты, сукин сын, уже цену себе набил. Дядюшке нужен, потому что племянник, Пантюхову — как жених для сестренки, Ольге — как дядюшкин наследник… А как ты думаешь, отчего ты мне понадобился?
— Понятия не имею, — грустно вздохнул Леха, — голову ломаю, аж трещит, а понять не могу. Может, вам тоже на Запад слинять охота? Я, правда, сам лично туда не очень рвусь. Это дядюшка переживает, чтоб меня здесь сразу после свадьбы не хлопнули.
— Вообще-то, — с легкой доверительностью в голосе заметил полковник, — если очень захотят, то достанут и на Западе. Ручки-то длинные, дотянутся. Но! Могут и не дотянуться, если не захотят. Понимаешь? Особенно если будет при тебе человек умный, знающий и понимающий кое-что.
— Ну, стало быть, так и есть, — сказал Леха. — Собрались, значит, товарищ полковник, изменить Родине?
— Это, Алексей Иваныч, не я Родине, а она мне изменила, — хмыкнул Воронков. — Я-то ей служил как барбос, на задних лапках, а она вон какие финты выдрючивает… Боюсь, понимаешь, как бы не вертанула она меня с обрыва на камешки при каком-то очередном крутом развороте. Прошлый раз Егор помог, честь ему и слава, но вот теперь, боюсь, он для меня не парашют, а грузило.
— Но ведь обидеться может, Георгий Петрович-то. К тому же сейчас заподозрить кое-что может. Мы уже вон сколько разговариваем. Я б на его месте задумался, насчет чего и почему.
— А я его предупреждал, что у меня с тобой небольшая беседа будет. Насчет друзей твоих, — Воронков щелкнул себя по горлу, — закадычных. Ивана Ерохина и Всеволода Буркина.
