– Зато человеком себя чувствуешь! – бодро откликнулся Локис. – Здоровым молодым мужиком! Защитником Родины! Не будет стыдно за бесцельно прожитые годы! А муштра в армии всегда была, чтобы в бою не сплоховать.
– В каком бою, Володя? – снова озабоченно поинтересовалась женщина. – Что ты все про бой, а?
– Да это я к слову, мама. – Володька опять взял в руку поллитровку. – Тяжело в учении – легко в бою. А вдруг завтра какая-нибудь нечисть решит объявить нам войну? Что тогда?
– Типун тебе на язык, – покачала головой мать. – Мелешь абы что.
– Вот, – подытожил Локис, – тост сам и родился. За мир на земле и согласие в семье.
Антонина Тимофеевна и Кондратьев покачали головами, но наступать тосту на горло не стали. После третьей, как водится, образовалась разговорная пауза, и инициативу в беседе взяла на себя Володькина мама.
– Сашенька, а чего же вы на службу эту пошли, коли она вам не нравится? – снова поинтересовалась Антонина Тимофеевна, внимательно глядя на гостя.
– Ма, с чего ты взяла, что Башке это не нравится? – вступился за товарища Локис. – Он ведь сам пошел, никто его силком не тащил. Не нравилось бы – не отмечали бы мы сейчас его сдачу.
– Я вижу, – коротко ответила женщина и снова посмотрела на сослуживца сына.
– Да нет, Антонина Тимофеевна. – Александр отвечал без тени кокетства или скрытности. – Мне не то чтобы не нравится. Какая разница, где и как зарабатывать деньги? Хоть стриптизером, хоть солдатом – лишь бы прилично платили.
– Так ты что, только из-за денег к нам пошел? – искренне удивился Локис. – В жизни не поверю. Не наговаривай на себя.
– Я не наговариваю, а смотрю на вещи трезвым взглядом, – парировал Кондратьев и пояснил: – Я не офицер, значит, военная карьера мне не светит. Не ходить же всю жизнь в младших сержантах. Это смешно. Да и со стороны выглядело бы очень нелепо: сорокалетний младший сержант.
– Так ведь можно же поступить в военное училище, – подсказала Антонина Тимофеевна.
– Он у нас в дипломаты метит, – ответил за друга Локис. – В МГИМО, в Гарвард или на худой конец в этот… как его?
– Оксфорд, – подсказал Александр.
– Во-во, в Оксфорд, – поддакнул Володя. – Кстати, а кого из этого твоего Оксфорда выпускают? Банкиров? Или, может, это высшая школа стриптиза? – беззлобно хохотнул Локис и разлил по рюмкам водку.
– Володя, – одернула сына хозяйка, – как не стыдно!
– Да ладно, ма, – отмахнулся спецназовец, – мы с Сашкой, можно сказать, огонь и воду прошли. Чего нам друг на друга обижаться? Это я так, для поддержания разговора ляпнул, – пояснил он. – Не об Оксфорде ж разговаривать. У меня от заумных разговоров нервный тик начинается.
– Ну, так включи телевизор, – осадила сына мать, – найди себе какой-нибудь боевик. Пощелкай каналами, наверняка найдешь. А мне, может, с гостем поговорить хочется. Все-таки новый человек, твой сослуживец.
– Про Оксфорд, что ли? – всерьез озаботился Локис.
– А хотя бы и про него, – поддакнула мать. – Человек, видишь, о будущем печется, думает, как жизнь свою дальше обустраивать.
– Ага, – согласился Володя, – сперва для банкиров танцевал, а теперь сам в банкиры метит. Ничего не поделаешь, законы эволюции. – Он со вздохом поднял свою рюмку и произнес: – Наш Коноваленко, капитан, который нас у болота встретил, – пояснил он Кондратьеву, – любит повторять: «Народ, который плохо заботится о своей армии, рано или поздно будет вынужден хорошо заботиться о чужой». Так вот – выпьем за нашу армию, – подытожил он и опрокинул содержимое рюмки в рот. – Я не против банкиров и бизнесменов, – продолжал он, переведя дух, – от них никуда не денешься. Хотя раньше как-то обходились. Я за настоящих мужиков, которые могут защитить и себя, и мать, и Родину, – с хмельным пафосом закончил Локис свой монолог.
– А я что, по-твоему, себя защитить не могу? – Александр воспринял выпад друга в свой адрес.
– Можешь, – признался Локис. – Я сегодня на спарринге лично убедился.
– И что, мне теперь, по-твоему, один путь определен? Всю жизнь бегать через болото по горло в вонючей воде? Премного благодарен. – Кондратьев театрально поклонился. – Это можно проделывать, пока здоровье позволяет. А потом что? Спецназовцы, как и спортсмены, долго в профессии не живут, – вынес он свой окончательный вердикт.
– Как это? – не согласился Локис. – А Комаров наш, Василий Игнатьевич, бывший наш командир роты? Он, кстати, в нашей части служит, тебя хорошо помнит и словечко за тебя замолвил. Капитан Коноваленко, опять же. Их, по-твоему, в расход списать надо?
– Это же офицеры, балда. – Кондратьев снисходительно глянул на непонятливого друга. – Отцы-командиры. Они небось кроссы каждый день не наяривают. Я же о рядовых толкую, о таких же парнях, как мы с тобой. О людях, которые не приказывают, а эти самые поставленные задачи выполняют. Ты представляешь себя в сорок лет, при полной амуниции бегущим по болоту, как сегодня? Я себя – нет.
– А че? – Володька на секунду задумался и потянулся за очередной порцией спиртного. – Мне в армии нравится. Надежные друзья, уважают меня по-настоящему, а не карьерным жополизством занимаются. Мир посмотреть можно…
– Какой мир? – встрепенулась Антонина Тимофеевна, доселе внимательно слушавшая безобидную перебранку сослуживцев.
– Мамуля, приготовь мне под сигаретку кофе, а? – попросил он маму, деликатно удаляя от мужского разговора. – Очень курить хочется.
Мать послушно двинулась на кухню, и, дождавшись ее ухода, Локис продолжал:
– Я, конечно, на красный «Феррари» на этой службе не заработаю, но не всем же на них ездить. И генералами не всем быть. Кто-то должен оставаться и простым исполнителем. Моя должность и звание на данный момент меня вполне устраивают.
– Вот именно, что на данный момент, – акцентировал Кондратьев.
– А чего заглядывать на годы вперед, а, Башка? – пожал плечами Володька. – Жизнь по-всякому повернуться может. Поживем – а там посмотрим.
– Хорошо тут у вас. – Тема разговора была исчерпана, и Кондратьев стал закругляться. – Вроде бы и Москва, а вроде бы и нет. Свой уклад, своя жизнь…
– Это точно. – Локис расплылся в широкой улыбке. – Балашиха – это отдельный разговор. Мне, по правде говоря, не очень нравится толкотня. Я больше простор люблю.
– А я вот к столице привык… – резюмировал Сашка. – Ну, давай на посошок. Время позднее, пора и честь знать.
– Какой-то у тебя друг… Непонятный. А я непонятных людей не люблю, – бросила сыну Антонина Тимофеевна, когда тот, проводив гостя, пришел на кухню выкурить под кофе сигарету.
– А чего в нем непонятного? – удивленно глянул на мать Локис. – Учиться пацан хочет. К нам пришел подработать. Для того и существует у нас контрактная система. Хочешь – продавайся на два года, хочешь – на пять. Можешь и на всю жизнь.
– Какой-то он… чересчур уж расчетливый и прагматичный, – покачала головой опытная женщина.
– Скажешь тоже! – не согласился с матерью сын. – Он же не подался опять в стриптиз, а к нам пришел. А службу в нашей части пряником никак не назовешь.
– И опять же, что это за профессия для мужика – стриптизер? – не унималась Антонина Тимофеевна.
– Профессия, ма, конечно, говно. Тут я с тобой согласен. – Володька кивнул головой. – Ну а что делать после армии пацанам без профессии? Я вон в литейке целый год корячился. Он в стриптизеры подался. В бандиты же не пошел и не воровал, вот что главное. Да я уверен, что он понял, в чем его призвание. Только для виду хорохорится, сопротивляется. Понятно, что поначалу тяжело. Ничего, привыкнет. Через пару месяцев ты от него услышишь совсем другую песню!
– Твои бы слова, сынок, да богу в уши… – озабоченно вздохнула мать и принялась убирать со стола остатки пиршества.
Виктор Викентьевич сладко потянулся в утробе тяжеловесного «Боинга-767» и посмотрел на часы. Спал он, оказывается, не так уж и много, и до конца полета оставалось еще добрых два часа.
Новоявленный мультимиллионер после сна протер влажной пахучей салфеткой лицо и с любопытством осмотрел салон бизнес-класса. За последние несколько дней он так измотался морально и физически, что, оказавшись в удобном кресле авиалайнера, тут же уснул.
Впрочем, любопытство господина Еременко носило очень даже персонифицированный характер. Его мало интересовали холодно-вежливые теперь уже коллеги – представители дипломатического корпуса из нескольких стран. Немного привлек своей экзотичностью «арабский шейх», так охарактеризовал для себя Виктор Викентьевич восточного типа человека, одетого в цивильный европейский костюм, но в белоснежном тюрбане, в котором гордо, хоть и одиноко, поблескивал крупный рубин.
Кроме дипломатов и шейха, в салоне летела пожилая парочка американцев, которые всю жизнь не покладая рук работали лишь для того, чтобы оплачивать счета по кредитам и вот теперь, в свои семьдесят лет, позволить себе попутешествовать по старушке Европе.
