– Ой! – Хабаров усмехнулся, с издевкой. – Ты поучи меня!
Грубо толкнув Лаврикова плечом, он стал подниматься по лестнице, но, не сделав и пары шагов, пошатнулся, судорожно ухватившись за перила.
– Саня, ты что? – Лавриков бросился к нему.
Мгновенно ставшее серым лицо Хабарова заставило Лаврикова отшатнуться.
– Сань, я врача … – испуганно предложил он.
– Не надо, – прохрипел Хабаров. – Пройдет…
Цепляясь руками за перила он сел на ступеньки.
– Может, воды? – робко предложил Лавриков.
Хабаров стер с глаз выступившие от боли слезы.
– Яду!
– Ты думаешь, приведешь домой бабу, Алина сразу разлюбит и уйдет от тебя? – Лавриков погасил о ступеньку докуренную до фильтра сигарету. – Дурак ты, Саня! Хоть и умный мужик.
Хабаров вздохнул, пожал плечами.
– Черт! Но это как-то лечится? Чего ты сидишь, командир? Надо же что-то делать!
Хабаров покачал головой, грустно усмехнулся.
– Позвонок… – Лавриков обнял его за плечи.
– Ребятам не говори.
– Алине скажи.
– Как? Я не смогу…
– Она же любит тебя. Она должна знать!
– Не смогу я, понимаешь Женька, подохнуть на ее руках. Нету у меня таких сил!
– Н-да-а, ситуёвина…
– Сомов меня в отпуск отпустил на сорок пять дней. А мне столько, наверное, и осталось…
Бутылка шампанского почти опустела.
– Валька, да что ты делаешь-то? Погоди. Не в машине же!
– А мне плевать! Мне так хорошо с тобой!
Разогретая шампанским и его ласками девушка обнимала и целовала Хабарова. Он нервно глянул на часы. Оставалось минут двадцать до возвращения Алины.
– Ты так классно целуешься, Санечка. Ну, поцелуй, поцелуй меня еще!
Хабаров целовал диспетчершу и чувствовал, какими нескромными стали ее объятия и руки.
– Все. Пойдем. Вылезай.
– Куда?
– Ко мне.
– К тебе? – она повисла у него на шее, засмеялась. – А я хочу к тебе! Да!
Выходя из лифта, он воровато оглянулся, не видит ли кто из соседей его с дамой. Но на площадке было пусто.
– Я в душ! – сказала девушка, сбросив шубку прямо на пол в прихожей.
– Не-не-не, – остановил ее Хабаров. – Это ты фильмов насмотрелась. В спальню, только в спальню, – он опять посмотрел на часы. – И как можно скорее!
Алина с трудом втащила в прихожую два тяжелых пакета с продуктами, захлопнула дверь и без сил прислонилась спиной к ее мягкой обивке. Она аккуратно сняла намокшую от снега шапку, встряхнула ее и стала расстегивать крючки шубы. Вдруг из спальни донесся женский смех. Заранее зная, что увидит, Алина пошла в спальню.
Смятая постель, обнаженные тела, объятия, поцелуи – все смешалось. Картинка дрогнула, поплыла. Чтобы не упасть, Алина оперлась рукой о косяк двери.
– Вот так сюрприз!
– Ой! Кто это? – Валя смущенно натянула на себя простыню.
Алина сбросила с плеч шубу, стянула шарф.
– Мне нравится эта малютка. Детка, как тебя зовут?
Алина сняла пиджак, расстегнула пуговицы блузки.
– Кто это? Что ей здесь надо, Саня?
– «Саня»? Для тебя он Александр Иванович, милая. Он не сказал тебе? – Алина сделала удивленное лицо и села на кровать. – Нас будет трое!
Она, как кошка, стала красться по кровати к Валентине.
– Алина, прекрати! – не выдержал Хабаров.
– Иди сюда, малышка. Раздень меня!
– Нет! Я не хочу!
Валя спрыгнула с кровати и, подхватив одежду, побежала в прихожую.
– Облом! – констатировала Алина.
Она обернулась к Хабарову.
– Девочку проводи. Заблудится девочка.
Хлопнувшая дверь заставила обоих вздрогнуть.
Алина закрыла глаза, запрокинула голову.
– Господи, как же я устала от этого бесконечного дня…
Хабаров сидел в большом кожаном кресле в гостиной и с отсутствующим видом переключал телевизор с канала на канал.
– Саша… – Алина тронула его за плечо.
Он никак не отреагировал на это прикосновение.
– Давай поговорим.
Он увеличил громкость до максимума. Она взяла телевизионный пульт из его рук. Экран погас. Комнату накрыла тишина.
– Ты стараешься обидеть меня. Это я поняла. Но я… Я не поняла… зачем? – В ее голосе звучали слезы, и последняя фраза далась ей с трудом.
Хабаров встал, подошел к окну, распахнул форточку, достал сигарету, щелкнул зажигалкой.
– Скажи, это обязательно: выяснять отношения? Невозможно без этого? – резко сказал он.
– Я только пытаюсь тебя понять.
– Ты пытаешься меня достать! Утром своим сопливым слизняком-гаишником, вечером своим пониманием!
– Вообще-то это ты притащил девицу в нашу постель.
Он резко обернулся.
– Чего ты от меня хочешь?! Я такой, какой есть!
– Спокойно, Саша. Я сейчас уйду. У меня же есть целый загородный дом! – она прикрыла рот рукой, стараясь не расплакаться. – Но я прошу тебя…
Алина положила руки ему на плечи, коснулась мокрой щекой его спины. Тонкая ткань пуловера тут же промокла, и Алина почувствовала, как его спина напряглась и сам он замер от этого прикосновения.
– Я прошу тебя, объясни мне. Наша первая ночь здесь, наши скитания по тайге, наша встреча в лесу у Перетрясова, твой визит в больницу… Ты помнишь, что ты мне говорил? Ты помнишь, как ты мне этого говорил? Как мне с этим жить?
Он не обернулся, не проронил ни слова.
Когда она ушла, Хабаров позвонил Тасманову.
– Леш, она ушла. Совсем. Я тебя очень прошу, поезжай к ней. Она в ужасном состоянии. Поезжай немедленно! Ты понял меня?! Леша, прямо сейчас!
По скупо освещенным бетонным плитам он шел к самому краю строящегося моста через Клязьму. Среднего пролета еще не было. На его месте чернела пропасть шириной метров в шестьдесят. У самого ее края Хабаров остановился. Где-то далеко внизу была река с торчащими из нее быками под средний пролет. Середина реки не замерзла и извивалась черной блестящей змеей.
«Метров восемьдесят, не меньше, – подумал Хабаров. – Секунды три свободного падения…»
Он сжал пальцами веки, противясь быстрой на слезы, расслабляющей жалости к себе. Он-то думал, что теперь, защищенный выстраданным счастьем, стал неуязвим для козней судьбы! Он ошибся. Разжав пальцы, он провел рукой по лицу, будто стирая нахлынувшие чувства.
«Бедная моя девочка…Что сейчас с тобою творится? Прости меня. Я принес тебе столько страданий…»
Он представил себе ее нежные, печальные глаза, ее ласковые теплые ладони на своем лице, ее безвольные губы под его поцелуями… Всего этого уже нет. Было. Когда-то. А теперь – нет. Когда-то давно он мог жить. Теперь жизни не осталось совсем. Вместо нее сожаление и боль…
Хабаров повернулся и быстрым шагом направился к брошенной у въезда на мост машине.
Тасманов укрыл ее пледом, взял из рук чашку с выпитым чаем, куда подмешал снотворное.
– Тебе надо поспать, сестренка. Утро вечера мудренее.
– Не мудренее, а мудрёнее, Леша, – зябко кутаясь в плед, сказала Алина. – А ты чего решил зайти? С Томочкой поругался?
– Есть немного, – соврал Тасманов.
– Помиритесь. Она у тебя замечательная.
– Я у тебя сегодня переночую. Можно?
Алина на секунду задумалась.
– Тебе Саша звонил, да?
– Не звонил. А что случилось?
– Дай мне еще одно одеяло. Мне все время так холодно. Потрогай лоб. Температура?
– Нет, – ответил Тасманов, проверяя лоб, а затем и пульс Алины. – Сердечко частит. Может, стресс…
– Мне было так же холодно, когда ты сказал, что в подземельях среди заложников и спасателей Саши нет. Потом он пришел ко мне в больницу, и вдруг сразу стало так жарко…
Алина зевнула, закрыла глаза.
– Поспи. Все будет хорошо.
Очень ясно, в цвете, Алина видела, что бежит по заснеженному полю к реке. Морозный воздух перехватывает горло. Тело коченеет от стужи. Ноги вязнут в глубоких сугробах. Бежать нету сил. Хриплый стон вырывается из горла. Он переходит в душераздирающий крик, когда она видит падающую с верхотуры моста машину. Точно безумная, она из последних сил бросается туда, к нему, на место падения. Искореженная, собранная гармошкой дверца джипа податливо отворяется, и его безжизненное тело падает ей прямо на руки. Она прижимается своей мокрой от слез щекой к его колючей окровавленной щеке, судорожно глотает слезы…
Теперь черная река разделяет их.
Хабаров стоит по колено в снегу. Его волосы треплет метель. На нем строгий черный костюм, белая рубашка с застегнутым воротом.
Она кричит:
– Саша! Ты как там оказался? Тебе же холодно!
Он грустно улыбается.
– Уже нет.
– Я… Я сейчас переберусь к тебе. Подожди. Ты только не уходи! Здесь где-то должен быть брод или лодка…
– Нет! – он делает протестующий жест. – Тебе нельзя сюда! А… а… я должен остаться.
– Не гони меня!
– Оставь меня. Так мне будет легче. Есть моменты в жизни, через которые человек должен пройти один. Сам. Понимаешь? Ты поможешь мне, если я буду знать, что ты не будешь жалеть и плакать обо мне. Ты сделаешь это ради меня: не будешь жалеть и плакать?
