Я все это выложила и сказала:
«Вас бы, моралистов, в мою шкуру, чтобы сами узнали, что такое памперсы для взрослых, и гнойные болячки во всех местах, и когда вместо ногтей пленочки, и ничего не можешь сделать самостоятельно! Помочь никто не хочет, потому что нехорошо и негуманно, а разрешить моей матери родить больного ребенка – это было хорошо! Гуманисты чертовы…»
Он засмеялся:
«За что же ты меня такими гадкими словами обзываешь, какой я тебе гуманист?»
«Ладно, – говорю, – не ты, извини».
Он ведь был ни при чем, и я это все-таки понимала, несмотря на свою тогдашнюю озлобленность.
Он продолжает:
«Я-то как раз мог бы тебе помочь… Если, конечно, захочешь принять мою помощь».
Я не поверила, что он говорит всерьез. Спрашиваю ехидно:
– Это как? Можно поконкретней?
Он усмехнулся и предложил встретиться завтра на этом же месте.
Опоздал на полчаса – наверное, нарочно, чтобы заставить меня помучиться: придет – не придет. Честно говоря, стервозности ему было не занимать. Он, вообще-то, был редкостным эгоцентриком, и несмотря на это решил мне помочь, вот что странно, хотя для него эта помощь была связана с определенным риском. Генри считает, все дело в том, что он разглядел во мне существо той же породы, что и он сам, попавшее в беду. Подобное тянется к подобному.
«Ты немного напоминаешь мою девушку, – сообщил он при следующей встрече. – Тебе не говорили, что ты похожа чертами лица на Мону Янг? У нее тоже лицо Моны Янг, сделала когда-то пластическую операцию. Вот, посмотри…»
И достает платиновый медальон, усыпанный мелкими черными алмазами, а внутри женский портрет – лицо точь-в-точь такое, как у тебя на брелке, и глаза те же самые.
«В первый момент я решил, что это она сидит в инвалидном кресле, хотя такого просто не может быть, – добавил он с грустной улыбкой. – Эта повальная мода на внешность топ-моделей – кошмарная вещь! Я то и дело встречаю кого-нибудь с ее лицом – на улице, в кафе, в лифте – и каждый раз вздрагиваю, это вездесущее наваждение смахивает на утонченную пытку».
Я поинтересовалась:
«А где сейчас твоя девушка?»
«Ее у меня отобрали, – он снова улыбнулся симпатичной обезоруживающей улыбкой, с такой щемящей печалью, что я сразу прониклась сочувствием. – Мы прожили вместе всего-то около трех месяцев, а потом появился ее гражданский муж – жуткий, надо сказать, тип, с ним лучше не связываться. Он забрал ее, а меня чуть не убили. Выволокли прямо с фуршета в бизнес-центре, не считаясь с приличиями и нормами цивилизованного общества. За компанию с этим типом, которого и человеком-то не назовешь, пришел его друг – наглый мальчишка, незадолго до этого я спас ему жизнь, о чем, кстати, не жалею, несмотря на все плачевные последствия. Он полез в драку, получил тяжелую травму и без медицинской помощи мог умереть, а я о нем позаботился, уложил в «кокон», вызвал врача. Подлец решил меня достойно отблагодарить и пришел с бластером, как на бандитскую разборку! И ведь чуть не пристрелил… А она стояла рядом и хоть бы слово сказала в мою защиту! Впрочем, она всегда была такая – некоронованная королева. Наше знакомство началось с экстремального турпохода по дикой местности, на ней была черная майка, потрепанные кожаные штаны и чужие ботинки совершенно непотребного вида – она говорила, что сняла их с трупа, и все равно ни одна из венценосных особ Гелиона или Рубикона никакого сравнения с ней не выдерживала. Казалось, она чуть-чуть обо мне сожалеет, но заступаться не стала – сама понимаешь, это было бы не по-королевски! К счастью, совершить смертную казнь они доверили, уж не знаю почему, самому культурному, чувствительному и неопытному из своей бандитской троицы. Мальчишка никогда в жизни не убивал. Двое других убивали не единожды и, видимо, давно забыли, как оно бывает в первый раз. Пока он, весь побелевший, собирался с духом, чтобы нажать на спуск, я воспользовался моментом и сбежал. Не сомневайся, я до него еще доберусь… В отличие от них, я не бандит, и ни один волосок с его головы не упадет, но нервотрепку я ему устрою не менее изысканную и сногсшибательную. Пусть справедливость – это иллюзия, иногда она должна торжествовать! У меня все время так: сначала дела идут превосходно, а потом какая-нибудь катастрофа, маленькая или большая, потом опять жизнь похожа на цветущий сад, потом опять катастрофа… Должно быть, это мой рок. Что ты об этом думаешь?»
Кстати, позже я услышала эту душераздирающую историю из другого источника и в немного другой трактовке, даже познакомилась со злодеями, которых он так красочно описал. Забегая вперед, скажу, что это были Стив, мой учитель, и Поль, отец Марсии, и основания для недовольства у них имелись, мягко говоря, достаточно веские.
А тогда я ответила:
«Думаю, если в твоей жизни столько всего происходит, ты должен быть счастлив. Я бы хотела поменяться с тобой местами, а ты бы со мной, наверное, поменяться не захотел».
Ему это понравилось.
«Какая прелесть, это куда лучше, чем банальные утешения! Ты права. Только меняться мы с тобой не будем, еще чего не хватало… Поменяешься с кем-нибудь другим. Если бы в твоем распоряжении оказался «двойной саркофаг» – меня убивает фантазия тех, кто придумал это название, – то какой бы ты хотела стать?»
И я рассказала о Лейле из общины коммунистов. Бланка, честное слово, я не знала, что тем самым выношу ей смертный приговор. Думала, что ни черта он на самом деле не сможет изменить, и у нас с ним просто игра такая… Он ведь до последнего момента вел себя так, что наши планы казались несерьезными, нереальными, и при желании можно было все обратить в шутку. Но если бы даже знала, не смогла бы я отказаться! Нельзя обрекать человеческого детеныша на такое существование, и если бы они это понимали, ничего бы не случилось.
Несколько дней спустя он сообщил:
«Двойной саркофаг» тебя ждет. Вообще-то, я люблю пугать, но, учитывая состояние твоего здоровья… Приготовься к телепортации».
Я только успела переспросить «что?», а он взялся за спинку кресла, и мы оказались в комнате с этим самым «двойным саркофагом». В одном из отделений лежала Лейла – неподвижно, как будто спала.
«Я ввел ей наркотик, – объяснил Лиргисо. – Не передумала?»
Я спросила, чисто из любопытства:
«А если передумала, что будешь делать?»
«Убью тебя, – он усмехнулся. – Помнится, ты говорила, что просила об эвтаназии… Так что выбирай между жизнью и смертью».
Я сказала, что хочу жить. Тогда он расстегнул крепления кресла, поднял меня и уложил в свободное отделение «саркофага», закрыл крышку. Очнулась я уже в «коконе». Сразу почувствовала – чего-то не хватает, что-то постоянное и привычное исчезло. Я больше не испытывала боли, понимаешь? Я впервые в жизни не испытывала боли! А Лейла Шемс из поселка коммунистов умерла в моем теле, не приходя в сознание. Ее в тот же день нашли мертвую в инвалидном кресле на берегу моря. Ты меня осуждаешь?
– Я не могу тебя осуждать. Плохо, что так бывает…
Бланка обнаружила, что сидит прямо и неподвижно, вытянувшись в струнку, и откинулась на бархатную спинку кресла. Ее собеседница разлила по рюмкам остатки коньяка.
– Я озлобилась, но не сдалась. Они так и не смогли сломить мою волю и навязать мне желательные для них умонастроения. Если бы я сдалась, черта с два он стал бы что-то для меня делать… Немного о дальнейшем. Пришлось многому учиться: владеть своим телом, двигаться, ходить, пользоваться предметами и так далее. Возился со мной Хинар – он, как и я, знал тайну Лиргисо, только мы двое и знали. Сама понимаешь, я влюбилась до потери сознания… А Лиргисо меня не любил. Так уж он был устроен, что мог любить по-настоящему только недоступное, то, что мерцает и ускользает, как лунные блики на воде, то, что никогда ему не достанется. Правда, ко мне он был по-своему привязан, отношения сложились такие, словно я его младшая кузина, о которой хочешь не хочешь надо заботиться.
Даже когда ему надоело этим заниматься, он и то не бросил меня на произвол судьбы, а пристроил в очень хорошие руки – отдал Тине Хэдис. Вот ее он любил до умопомешательства, и еще Поля, а они только и делали, что посылали его подальше. Видимо, за это и любил, – Лейла усмехнулась. – Девушка, о которой он рассказал мне в первый день – это была Тина. Он ухитрился переместить ее в тело Вероники Ло, которая была тогда еще не топ-моделью, а подзаборной паршивкой, нелегально прилетевшей на Нез с Кутакана. Веронику в теле Тины убить не успели, так что потом их к общей радости поменяли обратно. Его романтическая драма на тему несчастной любви на самом деле оказалась триллером криминального характера – вот что значит умелая расстановка акцентов!
