Бланка хлюпнула носом.
– Эй, не вздумай плакать! Я ведь только-только добралась до самого интересного… Ладно, забегая вперед, скажу, что эта история закончилась хорошо, и плакать не о чем. Знаешь сказку о Снежной Королеве? Помнишь, та обещала подарить Каю весь мир и новые коньки в придачу? Вот и девочка, о которой я рассказываю, получила подарок в этом роде.
Да, я забыла одну важную подробность: кроме захудалого курорта поблизости был еще поселок коммунистов-ленинцев. Тоже религиозная община. Если не слышала, они поклоняются мертвому богу Ленину и верят, что, когда он воскреснет, все станет общим и частной собственности больше не будет. Странноватое учение, но тоже древнее. Ну вот…
– Подожди, – перебила Бланка. – Где сейчас Дина Вански? Если она еще жива, можно ведь полететь на Ниар и добиться, чтобы она хотя бы жила в нормальных условиях. Ты знаешь, как ее найти? Надо что-нибудь для нее сделать…
– Можешь кое-что для нее сделать прямо сейчас.
– Да? – Бланка удивленно моргнула. – Что именно?
– Не перебивай ее. И не заливай слезами бархатную обивку в ее машине.
– То есть…
– Это была я. И я только что рассказала тебе о своем так называемом детстве. Отвратительнее всего было то, что мои родители считали себя кругом правыми. Будто бы они произвели на свет заступницу перед богом, ту самую девочку, чья слезинка смывает людские грехи… Короче, Омелас решили устроить! Не читала? Это из древней земной литературы. Я в то время массу всего перечитала – в Сети, разумеется, дома цензура на книги была та еще. Они заранее спланировали, что у них будет ребенок-жертва! Идея жертвенности – это у них было самое любимое после господа бога. Ненавижу эту идею.
– Чеус ведь тоже пожертвовал собой, – робко напомнила Бланка.
– Не сравнивай, тут совсем другое. Он умер за тех, кого любил больше собственной жизни – за Поля и Марсию, это был добровольный выбор сильного человека. А из меня пытались сделать жертву во имя давно протухшей идеи: невинная девочка-заступница, искупающая грехи целой планеты. Никто не спрашивал, хочу ли я быть той самой девочкой! Я не хотела, однако это их не интересовало. И ниарские власти тоже хороши… Меня надо было сразу после рождения усыпить, как замученного котенка, без оглядки на мнение родителей. Мне ведь, черт побери, было больно! Мне все время было больно. Что такое жизнь без боли, я узнала только потом, когда меня забрали из этого гадючника.
– Но тебя же все-таки вылечили!
– Нет. Меня невозможно было вылечить. Но если нет ни окон, ни дверей, остается одно – проломить стенку. Вот и здесь решение нашлось в этом роде… Только давай я расскажу все по порядку, не лишай меня удовольствия, ладно? Между прочим, дальше будет интересней. Остановилась я на поселке коммунистов. Полсотни хибар, построенных из чего попало, но добротных, лодки и рыболовные сети, коптильня, вдалеке от моря – огороды. Они живут натуральным хозяйством, потому что отвергают экономику мира частной собственности, но кое-какая техника у них есть, ее собирают из деталей, найденных на свалках.
Во время своих прогулок я довольно часто встречала одну девушку из их поселка, она бродила с корзиной, искала моллюсков на отмелях. Она была старше меня на несколько лет. Миловидная, стройная, ловкая, каштановые волосы коротко острижены. Одежду коммунисты тоже находили на свалке, но даже в обносках она выглядела привлекательно. Летом ходила босиком, у нее были красивые ноги – длинные, гладкие, загорелые, с мускулистыми икрами. Она мне очень нравилась. Мне так хотелось быть ею… Это даже не зависть, просто я готова была все отдать, чтобы стать этой девушкой, понимаешь? Хотя, мне и отдавать-то было нечего, кроме многофункционального инвалидного кресла и экзоскелета. Я не оправдываюсь, что сделано – то сделано, просто пытаюсь поточнее описать свое тогдашнее состояние. Угадаешь, как ее звали?
Бланка помотала головой.
– Лейла. Я слышала, как ее называют другие коммунисты.
– И ты взяла себе ее имя?
– Если бы только имя! – Лейла глотнула еще коньяка. – Именем дело не ограничилось, я забрала у нее все, что было… Мы с ней ни разу словом не перемолвились, я наблюдала за Лейлой, выдерживая дистанцию. Обычно мой вид действовал на людей угнетающе – я имею в виду приличных людей, а не тех набожных отморозков, с которыми общались мои родители. Разговаривая со мной, люди смущенно прятали глаза, испытывали неловкость, а чтобы кто-то, кроме врачей, подошел с улыбкой и сказал «привет!» – мне это казалось таким же невозможным, как встать и прогуляться босиком по мокрому песку на линии прибоя. Однако я ошибалась… Выпей, наконец, свой коньяк!
Послушно кивнув, Бланка проглотила жгучую жидкость, закашлялась, машинально взяла из коробки на черном лакированном столике шоколадную конфету.
– У меня там было любимое место – заросли плавницы высотой в человеческий рост. Как будто напротив моря, за полосой мокрого темного песка вперемешку с галькой, простирается еще одно море, только травяное. Листья у плавницы узкие и длинные, сверху серебристые, с изнанки темно-серые, и все это переливается, колышется на ветру. Однажды осенью, вскоре после своего шестнадцатого дня рождения, я застала там незнакомого молодого человека, он стоял и смотрел на мою плавницу. Вообще-то, сначала я не поняла, он это или она. Длинный плащ из дымчатой «зеркалки», фиолетовые волосы с отдельными высветленными прядями сколоты на затылке узорчатой золотой пряжкой. В первый момент мне больше всего понравилась эта пряжка. Мои родители не любили красивых вещей – по их мнению, красивое отвлекает людей от богоугодных помыслов.
Человек почувствовал мой взгляд, обернулся. Парень, но глаза накрашены. Я решила, что не уйду: место мое, и если его смущает мой вид, пусть сам убирается ко всем чертям.
Вдруг он подходит ко мне, улыбаясь, как ни в чем не бывало, и говорит:
«Привет! Очаровательное место, правда?»
Мы разговорились, перешли на «ты». Когда новый знакомый узнал, что мое заболевание неизлечимо, он выразил вежливое сочувствие, но видно было, что ему меня не жалко. И это, знаешь, было хорошо: мы общались так, словно он не замечал, что я инвалид – до сих пор такие непринужденные диалоги получались у меня только в Сети.
Долго болтали, до сумерек. Его поразило и заинтересовало, как можно жить, будучи существом вроде меня. Кончилось тем, что я много чего ему высказала – и о муторной общине моих родителей, и о гуманных врачах, которые не захотели меня убить без согласия этих праведных отморозков, и о гуманных властях, которые на мою просьбу о помощи ответили, что я прошу о бесчеловечном и незаконном. Тут, пожалуй, надо кое-что пояснить… Ты что-нибудь слышала о «двойном саркофаге»?
– Кажется, какая-то запрещенная машина, да? Не знаю, настоящая или придуманная…
– Еще какая настоящая! Лярнийская машина для обмена телами. Или для обмена душами – как ни скажи, результат один. В то время из-за этого «двойного саркофага» весь Ниар стоял на ушах. Как раз выяснилось, что Лиргисо, преступник с Лярна, таким образом занял место одного ниарского бизнесмена и выдавал себя за него целых четыре года. Потом его разоблачили, и вскоре после этого подмененного бизнесмена нашли мертвым, но был это сбежавший Лиргисо или его новая жертва, с которой он поменялся телами – никто не знал. Население предупреждали: кто обнаружит так называемый «двойной саркофаг» – сразу сообщать на горячую линию, вознаграждение гарантировано. Народные умельцы на этом денег заработали…
– Как?.. – удивилась Бланка, слегка оглушенная коньяком.
– Соорудят что-нибудь похожее на пресловутую установку и звонят в полицию: приезжайте, нашли! Хоть и ложная тревога, а если мошенничество не доказано, все равно полагается выплатить награду. Ну, и массовый психоз имел место, как же без него… Народ боялся стать жертвой преступника, обладающего настоящим «двойным саркофагом», одна я ничего не боялась – кто бы захотел со мной поменяться? Да я бы за это только «спасибо» сказала. Я тайком от родителей через Сеть послала письмо президенту Ниара, попросила, чтобы мне устроили пересадку сознания в тело какой-нибудь террористки или бандитки, совершившей тяжкие преступления. Ответ – вежливый отказ, несколько страниц сочувственных рассуждений, до сих пор вспоминать тошно.
