— Надо узнать, чего нанюхались? Кто их научил? — настаивал Потапов.
— Отцы у всех — алкаши!
— Не надо зря говорить! Мусульмане не пьют спиртное! Им это Кораном запрещено! — вставил Алеша
— То-то рафитовские бандюги не пили! Весь стол в бутылках был! Еще как пьют! Не меньше нас. Только мы — открыто. А они — только с первой звездой. Раньше — нельзя! Зато как дорвутся!..
— Не загибай, Сашка! Я мусульман знаю. Кальян могут курить. Чай и кофе уважают. Но спиртное в рот не берут. Разве только вырожденцы! Так эти и среди христиан имеются!
— Ты это к чему? — насторожился Семен.
— Да к тому, что по Библии запрещено убивать, воровать и, между прочим, прелюбодействовать! — глянул на сибиряка.
— О! Поймал за самое живое! Ты всего пять лет женат. А я со своею уже больше тридцати… Понял? Все равно, что три срока на Колыме оттянул! Нешто после этого на свежину не потянет? К перемене! Чтоб хоть одну ночь не слышать про болячки и хворобы! Не натыкаться в ночи на бигуди, не видеть спозаранок раскиданное белье. Любовница всегда за собой следит. Не появится в ночной рубахе, снятой с пугала. Не станет при тебе расчесывать парик, штопать нижнее белье. Любовницы нам подарены самой природой, чтобы мы раньше времени импотентами не стали! — говорил Семен.
— И много их у тебя в Сумгаите?
— Ишь чего? Может, еще адрес дать? — рассмеялся Семен. И помолчав немного, заговорил: — Вы все знаете Фаризу. Ну, медсестрой она работала в больнице. Красивая баба! Грех такую не приметить. Вот я и стал к Ней клинья бить. Целый год ей подмигивал, вздыхал так, что на другом конце улицы не то люди, ишаки мне сочувствовали, а барбосы от жалости ко мне с цепей срывались. Сколько роз к ее окну перетаскал! Сколько шоколадок оставил на подоконнике — счет потерял! За это время я уже не один батальон баб уломал бы! А эта… Улыбается мне, приветливая при встречах на улице. Но дальше этого — ни шагу! Я уже о себе хреново думать стал. Но смотрю в зеркало — не лысый, все зубы на месте, морщин немного. За что ж меня баба видеть на пороге своем не хочет? Все время ее дверь для меня закрыта на крючок. Оказалось, у нее хахаль имелся. Из местных. Фаризе — по плечо. Сам, как арбуз. Пузатый, рыхлый. Ноги в баранку закручены. Видать, его на верблюде мать родила. Так вот она с ним шашни крутила. Я как узнал, кому меня предпочла, враз от нее отшился. А когда он ее через год бросил, она сама меня нашла… Давай глазки строить, заигрывать. Ну, я для понту поломался. Потом, так и быть, уговорила… Ну и женщина! Огонь! Скакун!
— Чего ж ты от нее сбежал? Иль до финиша не дотягивал? — рассмеялся Артем громко.
— Старуха моя в гости подвалила внезапно! И мои соседи указали, где нынче ночую. Плохого не хотели. У них, у мусульман, в порядке вещей — многоженство! А моя чуть на шашлык меня не извела. Месила в котлету всем, что под руку попало. Выдавливала, как лимон, дубасила по голове так, что я не только Фаризу, свое имя позабыл. Не только налево свернуть, о правой стороне позабыл. С тех пор говорю: самое страшное для нас мужиков — дать волю бабе!
— А что ж ты ее не остановил? Или она сильнее тебя?
— Да где там? Но не стану ж я ее колотить, когда сам виноват? Стерпел. Но в памяти живет Фа-риза. До последнего дня ее буду помнить. Все можно отнять у человека. Отбить! Но память — всегда при нас. Она и в мужиках держит. Не дает сойти с дистанции раньше времени. Лягу со своей старухой, а перед глазами — Фариза. И снова жизнь — в радугу!
— Значит, всего одна была?
— Если б вторую заимел, бабка и вовсе бы убила! Я после Фаризы целый год в себя приходил.
— Послушай, Семен, а с кем ты счастлив был? — спросил Потапов.
— Конечно, со своей старухой! С нею вся жизнь! Дети и внуки! Беды и радости. Не всегда она бабкой была. По молодости красивее во всей Сибири не сыскать. Остальные — на миг. Как звезды на ночь. Чуть рассвело, они растаяли. А моя, как солнышко, всегда над головой. Только теперь на луну похожа стала. Такая же желтая и морщатая. И тоже — на карауле. Только никогда не знаешь, чем огреет. За то и люблю ее! Что и поныне она надо мной — генерал. Не предавала, не бросала и не отвернулась никогда. Верней ее в свете нет. Она, как наказанье, обязательно появится. Потому любовницы на миг, а жены — навсегда…
Потапов, слушая Семена, тихо посмеивался. Многого мог бы добиться этот человек, если б не пресловутая мужская слабость к женскому полу. Ох и горел он на ней! Ох и влетало ему! Но однажды именно это качество Семена здорово выручило всех.
Узнали чекисты, в каком из домов спрятана большая партия героина.
По сведениям, хозяин дома торговал наркотиками не первый год и нажил целое состояние. К нему в дом входил далеко не каждый. Лишь те, кому доверял. А и попасть туда было мудрено. Дом огорожен высоченным глухим забором. Его не перелезть, сквозь него ничего не увидишь. Сам хозяин из дома почти не выходил. Тяжеленную калитку открывал двухметровый верзила, который рассматривал каждого пришедшего через узкую щель. Незнакомым, случайным здесь не открывали. Никто не мог войти в дом без согласия хозяина А уж об обыске и говорить было нечего. В доме том, по слухам, человеку несведущему заблудиться было просто.
Поговаривали в городе, что не всякий вошедший в дом вышел оттуда. Случалось, люди будто исчезали там.
Конечно, чекисты понимали, что слухи преувеличены. Но, несмотря на все усилия, проникнуть им в дом никак не удавалось. Что только ни придумывали, все ухищрения чекистов разбивались о неприступный забор, из-за которого виднелась вдали крыша дома.
Пытались проникнуть под видом почтальонов, газовщиков и сантехников, инспекторов пожнадзора и экологов, даже наркоманом прикидывался Армен. Никто не смог войти в калитку.
И вот тогда вызвался понаблюдать за домом сибиряк. Вскоре Семен приметил женщину, приходившую в дом ранним утром и покидавшую его уже затемно. Семен смекнул, что баба не живет здесь, а только работает. Ей, едва она появлялась, тут же открывали калитку. Раза два или три ей помогали донести тяжелые сумки две женщины. И сибиряк понял, что баба эта работает здесь кухаркой или прачкой.
Сибиряк проследил за нею. Пару раз увязался. Наговорил перепуганной кучу комплиментов, удивив ее до немоты. Она и по молодости не слышала о себе таких восторженных слов. Старый муж, куча детей, заботы о семье, тяжелая работа — давно сдули с нее все, что имела по молодости. Муж даже в первые дни совместной жизни не баловал ласковыми словами. А тут на пятом десятке стала персиком, солнышком, звездочкой, черешней. И баба растаяла. Поверила в то, во что хотелось верить.
А уже через две недели провела его в дом под видом помощника, загруженного тяжеленными сумками, сетками. Еще через неделю верзила-охранник привык к сибиряку и впускал его даже одного.
Вот так однажды и угостил сторожа Семен домашним вином. Когда тот проснулся, обыск дома уже закончился. Информация оказалась очень верной…
— Завтра в Москве будем! Слышите? Сосед! Ну и засоня наш попутчик! — смеялся старик, радуясь, что скоро он станет жить в кругу семьи, среди своих. И ночи перестанут длиться бесконечно. О нем будут заботиться, он станет самым нужным своим внукам. Он едет домой…
— Послушай, сынок! Служивый! Иль ты опять спишь?
— Нет. Я не сплю. Душа отогревается. Скоро своих увижу. Жену, дочку, сына. Три месяца в разлуке с ними жил. Как это трудно…
— Э-э, сынок! Пока у меня была семья, сыновья, Ламара, одолевали заботы. Ни минуты отдыха не имел. Все мечтал в отпуск на родину съездить, отдохнуть. А теперь понимаю, что это были самые счастливые годы моей жизни. Я был нужен и любим. Я жил. Но понял все, когда остался один. Не о ком стало заботиться. И обо мне никто не печалится. Дом враз могилой показался. Слишком большой для одного. И все, что делал, строил, опустело. И руки враз ослабли. Жизнь не стала нужной. Так бы и помер, если б не сын. Дорожи семьей, сынок! Не оставляй их надолго одних. Потом всякую минуту рад станешь вернуть, да не сможешь…
— Нет! Хватит разлук! Больше никуда от своих. Буду жить, как все люди! — думал Потапов.
Друзья и сослуживцы всегда считали его заводным, упрямым. И нередко отговаривали от опасных заданий.
— Зачем головой рискуешь? Ведь у тебя, как и у всех, — жизнь одна… Пусть с этим справится милиция или погранотряд. Не подставляй свою голову под пули. К чему это тебе, ведь и звание, и должность имеешь хорошие. Спокойно до пенсии живи…
— Мне до пенсии еще полжизни надо прожить! С чего в тираж списываете?
— Детей своих жалей. Им ты и через двадцать лет нужен будешь. Все рискуем, но не столь дерзко. Ты словно самой смерти вызов бросаешь. Играешь с нею в догонялки.
— Да хватит отпевать загодя! У всякого своя судьба! От нее не уйдешь!
— Пока тебя проносит на виражах! А может судьба бережет. Выиграл ты у нее везенье! Но смотри — случаются проколы. Береги себя. Не горячись.
