Помолчав немного, Пуаро добавил:
– Могу сообщить вам, мисс Гилкрист, что сотрясение мозга у миссис Лео Эбернети не такое уж серьезное, поэтому очень скоро она сможет сама рассказать нам эту историю.
– Я никогда ничего подобного не делала, – сказала мисс Гилкрист. – Весь ваш рассказ – ложь от начала и до конца.
– В тот день это были вы, – внезапно произнес Майкл Шайн, внимательно изучая лицо бывшей компаньонки Коры. – Я должен был догадаться раньше – что-то неуловимо знакомое было в вашем лице, и я чувствовал, что где-то вас уже видел, но люди обычно редко приглядываются к…
– Да, люди не приглядываются к лицам компаньонок! – сказала мисс Гилкрист дрожащим голосом. – Ведь это же простые рабочие лошадки! Почти слуги! Продолжайте, месье Пуаро. Продолжайте ваш идиотский рассказ!
– Предположение об убийстве, высказанное после похорон, было, естественно, только первым шагом, – снова заговорил сыщик. – В запасе у вас имелось еще много трюков. Вы были готовы в любой момент признаться в том, что подслушали разговор между Ричардом и его сестрой. Без сомнения, в этом разговоре он сказал Коре, что ему недолго осталось жить, – этим объясняется короткая фраза в письме, которое он написал ей после возвращения домой. «Монахиня» тоже была одним из ваших трюков. Монахиня – или, скорее, монахини, – которые собирали милостыню в день досудебного разбирательства, навели вас на мысль о монахине, которая вас «везде преследует». Это вы использовали, когда подслушивали, что миссис Тимоти говорила своей золовке в Эндерби-холле. Это же понадобилось вам, чтобы поехать в Эндерби, чтобы там, на месте, держать руку на пульсе событий. Что же касается отравления «не до конца» мышьяком, то эта штука стара как мир, – но должен сказать, что именно она заставила инспектора Мортона вас заподозрить.
– А картина? Что же это была за картина? – спросила Розамунда.
Детектив медленно развернул телеграмму.
– Сегодня утром я попросил мистера Энтвисла отправиться в «Стэнсфилд-Грейндж» и, действуя по поручению самого мистера Эбернети, – тут Пуаро пристально посмотрел на Тимоти, – «посмотреть среди картин в комнате мисс Гилкрист и найти один из этюдов Полфлексанского залива с тем, чтобы сделать для него новую рамку». Забрав этюд, он должен был наведаться в Лондоне к мистеру Гатри, которого я предупредил телеграммой. Тот полностью убрал поспешно нарисованный набросок залива и обнажил оригинальное изображение.
Эркюль Пуаро поднял телеграмму и громко прочитал: «Несомненно, это Вермеер. Гатри».
Неожиданно мисс Гилкрист быстро заговорила, как будто ее ударило током:
– Я знала, что это Вермеер. Я это знала! А она – нет! Говорить о Рембрандте и итальянских примитивистах – и не различить Веремеера, который был у нее прямо под носом! Все время трепаться об искусстве – и ничего о нем не знать! Это была удивительно глупая женщина. Все время ныла об этом месте, об этом Эндерби-холле и о том, как они жили здесь детьми, о Ричарде, и Тимоти, и Лауре, и всех остальных… Все время купались в деньгах. У них всегда было все самое лучшее. Вы даже не можете себе представить, какая скука часами слушать об одном и том же, день за днем, неделя за неделей! И время от времени повторять: «Да, миссис Ланскене» или «Неужели, миссис Ланскене?» И притворяться, что вам интересно. И умирать от скуки, скуки, скуки!.. А впереди не ждет ничего хорошего. И вдруг – Вермеер! В газетах я прочитала, что одну из его картин продали за пять тысяч фунтов!
– И вы так жестоко убили ее из-за каких-то пяти тысяч? – В голосе Сьюзан слышалось сомнение.
– Пяти тысяч, – заметил Пуаро, – хватило бы на то, чтобы снять и оборудовать чайную.
Мисс Гилкрист повернулась к нему.
– Ну, наконец-то! – сказала она. – Хоть вы поняли. Это был мой единственный шанс в жизни. Мне был необходим начальный капитал. – Голос женщины задрожал от всепоглощающей силы ее мечты. – Я бы назвала ее «Пальма». Меню ставилось бы в маленькие подставки в виде верблюдов. Иногда удается купить очень достойный фарфор, не импортный, но гораздо приличнее этого стандартного белого убожества. Я хотела открыть ее в приличном месте, где ко мне приходили бы приличные люди. Может быть, в Рае или Чичестере… Уверена, что заведение было бы очень успешным. – Она замолчала на мгновение, а потом продолжила мечтательным голосом: – Дубовые столики, небольшие плетеные стулья с красно-белыми полосатыми подушками…
На какие-то мгновения эта чайная, которой никогда не суждено было открыться, стала более реальна, чем викторианская основательность гостиной в Эндерби-холле…
Инспектор Мортон нарушил все очарование момента.
Мисс Гилкрист вежливо повернулась к нему.
– Ну конечно, – сказала она. – Сейчас. Я не хочу доставлять вам беспокойство. Ведь если «Пальма» мне не светит, то все остальное не так уж и важно…
И она вышла из комнаты в сопровождении инспектора.
– Никогда не представляла себе убийцу с манерами леди. Это просто ужасно! – Сьюзан, казалось, была совершенно потрясена.
– Не могу только понять историю с этими восковыми цветами, – сказала миссис Шайн, с укоризной глядя на Пуаро большими голубыми глазами.
Они находились в квартире Хелен в Лондоне. Сама Хелен отдыхала на софе, а Розамунда и Пуаро пили чай, сидя рядом с ней.
– Я не могу понять, как со всем этим связаны восковые цветы, – повторила артистка. – Или малахитовый столик.
– Малахитовый столик – никак, – ответил сыщик. – А вот восковые цветы были второй ошибкой мисс Гилкрист. Она заметила в разговоре, как мило они смотрелись на малахитовом столике. А ведь она, мадам, не могла их там видеть. Потому что они были повреждены и убраны до того, как она приехала с Эбернети. Поэтому она могла видеть их, только когда была в Эндерби-холле в качестве Коры Ланскене.
– Глупо с ее стороны, правда? – заметила Розамунда.
Пуаро погрозил ей пальцем:
– Это показывает, мадам, все опасности, которые таит в себе простая беседа. Я глубоко уверен, что если вы можете заставить человека достаточно долго с вами разговаривать – совершенно не важно, о чем! – то рано или поздно он себя выдаст. Вот мисс Гилкрист и выдала себя.
– Мне надо быть осторожнее, – задумчиво сказала миссис Шайн.
Потом она вдруг разулыбалась:
– А знаете что? У меня будет ребенок.
– Ах вот как! Так вот откуда взялись Харли-стрит и Риджентс-парк?
– Да. Вы знаете, я была так удивлена и расстроена, что мне просто необходимо было пойти куда-то, чтобы все обдумать.
– Помнится, вы говорили, что это не так часто с вами происходит.
– Просто так легче жить. Но в тот раз я должна была подумать о своем будущем. И решила оставить сцену и стать только матерью.
– Эта роль вам, без сомнения, подойдет. Я уже вижу ваши очаровательные фотографии в «Скетче» и «Татлере».
Женщина улыбнулась счастливой улыбкой:
– Да, это прекрасно. И знаете, Майкл просто в восторге! Честно сказать, такого я от него не ожидала.
Помолчав, Розамунда добавила:
– Сьюзан получит малахитовый столик. Я подумала, что, если у меня будет ребенок…
Она не закончила фразу.
– Думаю, что косметический бизнес Сьюзан будет успешен, – заметила Хелен. – Она создана для большого успеха.
– Да, она рождена для успеха, – согласился Пуаро. – Прямо как ее дядя.
– Думаю, что вы имеете в виду Ричарда, а не Тимоти, – пошутила Розамунда.
– Только не Тимоти, – сказал сыщик, и все рассмеялись.
– Грег куда-то исчез, – сменила тему миссис Шайн. – Сьюзан говорит: «лечение покоем».
Она вопросительно посмотрела на Пуаро, который ничего не сказал.
– Не могу понять, почему Грег утверждал, что это он отравил дядю Ричарда, – продолжила актриса. – Как вы считаете, это что, какая-то форма эксгибиционизма?
Но детектив вернулся к теме Тимоти.
– Мистер Эбернети прислал мне очень милое письмо, – сказал он. – Пишет, что удовлетворен качеством услуг, которые я оказал семье.
– По-моему, дядя Тимоти просто ужасен, – заметила Розамунда.
– Я еду к ним на следующей неделе, – сказала Хелен. – С садами у них вроде бы всё в порядке, а вот с домашней прислугой все еще проблемы.
– Думаю, что они страдают без этой ужасной мисс Гилкрист, – подала голос миссис Шайн. – Хотя мне почему-то кажется, что в конце концов она бы убила и дядю Тимоти. Это было бы здорово!
– Мне кажется, вы всегда находили в убийствах какое-то развлечение, мадам, – проговорил Эркюль.
– Нет, не совсем так, – туманно возразила Розамунда. – Но я думала, что это Джордж. – Она оживилась: – Вполне возможно, что он действительно убьет кого-нибудь в один прекрасный день.
– И это будет здорово! – заметил Пуаро с сарказмом.
– А разве нет? – возразила актриса и съела еще один эклер со стоявшей перед ней тарелки.
