— Если верить Розе Форсайт, у нее был роман с Ричардом Форсайтом.
Ледок поднял брови.
— Надо же! — Он вдруг улыбнулся. — Этот парень умер два месяца назад, а я ему все удивляюсь.
— И по словам Розы, — продолжал я, — именно она позвонила ей из отеля и сообщила о смерти Ричарда.
— Правда? — Он задумался. — Не припомню, чтобы об этом где-нибудь упоминалось.
— Неужели в полицейских отчетах об этом ни слова?
— Ни одного, насколько я помню. — Он взял папку, открыл и пролистал вложенные в нее страницы. — Нет. Вот тут только сказано, что управляющий отеля позвонил в полицию. А имя мадам Нортон нигде не упоминается.
— Интересно, — заметил я.
— Но почему… — Ледок замолчал, поскольку появился официант с подносом. Он водрузил перед Ледоком кувшин с водой, затем положил длинную ложку и поставил высокий стакан, наполненный на пять сантиметров желтоватым рикаром. Передо мной он поставил бутылку минеральной воды. Потом Ледок битых полчаса давал ему подробные указания по-французски, сопровождая свои слова жестами. Затем он нахмурился и отпустил его.
Когда официант отошел на приличное расстояние и не мог нас слышать, Ледок сказал:
— Так почему никто не упомянул мадам Нортон?
— Не знаю. Но, как я уже сказал, это интересно.
Он плеснул немного воды в свой рикар, отчего жидкость помутнела.
— Есть еще один вопрос, mon ami, не менее «интересный».
— Что она там забыла?
— Exactement.[20]
— Вы что-нибудь о ней знаете?
Ледок пожал плечами.
— Как я уже сказал, она сочиняет детективные романы. И, похоже, неплохо на них зарабатывает. — Он снова улыбнулся. — И еще, живя в Англии, она была замешана в скандале.
— Каком скандале?
— Это знаменитая история. Понимаете, она узнала, что ее муж завел интрижку. Разумеется, самое обычное дело. Но она разобралась с ним поразительным образом. Она знала, что ее муж собирается провести выходные в доме каких-то друзей, и что та, другая женщина, его любовница, тоже будет там. В пятницу она написала письмо в местное полицейское управление, сообщив, что находится в опасности. В какой именно, она не уточняла. Поздно ночью она пригнала свою машину к болоту и там бросила. Это болото, разумеется, по чистой случайности, пользовалось в округе дурной славой, потому что несколько бедолаг там утонули и тела их так и не нашли. В машине мадам Нортон оставила саквояж. Он был открыт, как будто там кто-то рылся. Сама же она исчезла.
— Она его подставила. Мужа.
Ледок улыбнулся.
— Exactement. На следующий день, когда слуга сообщили в полицию о том, что она исчезла, полицейские заинтересовалась ее мужем. Они нашли его вместе с любовницей в доме у друзей. Поскольку этот дом находился всего лишь в нескольких километрах от его собственного, полиция решила, что он мог спокойно улизнуть ночью, съездить к себе, убить жену, а ее тело спрятать.
— А она где была? — спросил я.
— Где-то на севере Англии. В каком-то пансионате. Зарегистрировалась под именем любовницы мужа. — Ледок усмехнулся.
— Мило, — заметил я.
— Не правда ли? — сказал он. — Ну, полиция неделю обыскивала болото, все заводи обшарила. И, понятно, не спускала глаз с ее мужа. Полицейские проверили его банковский счет, кстати, совместный, и обнаружили кое-что серьезное. Об этом, как и о его любовнице, раструбили все газеты. Это здорово подмочило его репутацию.
— И чем дело кончилось?
— Один музыкант в пансионате узнал беглянку. К тому времени ее фотография красовалась во всех английских газетах. Позвали полицию. На допросе она заявила, что ничего не помнит.
Ледок снова усмехнулся.
— Через месяц она подала на развод. И получила его. Вскоре она объявилась в Париже. Примерно год назад.
— А что сталось с мужем?
— Он женился на любовнице. — Ледок пожал плечами. — Думается, чтобы сохранить хоть каплю репутации, ему пришлось так поступить.
Я кивнул.
— Я прочел одну ее книгу, первую, — «Таинственное происшествие в Пайлзе». Занятная книжица, но желание читать другие ее опусы у меня пропало.
Ледок оглядел кафе, потом повернулся ко мне.
— Вы сказали, вам хотелось бы побеседовать с журналистом. С Эрнестом Хемингуэем?
— Да.
— Он уже здесь. Хотите, позову? — Он улыбнулся. — Но предупреждаю. Он — ходячее стихийное бедствие.
— В смысле?
— Сами увидите. Но если мы пригласим его за наш столик, он не выложит за заказ ни сантима. В этом смысле он стал человеком-легендой.
— Не беда. Давайте поговорим с господином Хемингуэем.
* * *
Отель «Несбыточное желание»
Сен-Мало, Франция
6 мая 1923 года
Дорогая Евангелина!
Вот я снова в моей славной комнатенке после долгого дня и короткого вечера, проведенного с детьми.
Maman Форсайт сущая ведьма. К этому научному заключению я пришла без всякого кошачьего предубеждения с моей стороны.
На чем я остановилась?
Да. Нил вот-вот появится за моим столиком перед кафе «Фигаро».
Должна признаться, я так увлеклась описанием всех этих глубоких философских рассуждений в предыдущем письме, что даже не услышала, как он подошел. Он объявился совершенно внезапно и стал за моим плечом.
— Гм, — произнес он. (Кстати, по-американски это значит: «Простите, мадам, не могу ли я вас побеспокоить?»)
Я подняла голову. В руках у него, как обычно, был Бодлер, а на нем самом — все черное: ботинки, носки, брюки и мешковатая хлопчатобумажная куртка, на которой вместо пуговиц было хитроумное американское изобретение под названием «молния» — два ряда мелких, цепляющихся друг за друга металлических зубчиков, по одному ряду с каждой стороны. «Молния» на этот раз была наполовину закрыта, или наполовину открыта — даже не знаю, как это говорится применительно к молниям.
Так или иначе, белыми на нем были только рубашка да кожа, причем то и другое почти одного оттенка. Но на самом деле он вовсе не противный мальчишка. Если бы не его игры в декаданс.
Я улыбнулась и с небрежностью вороватой банковской кассирши перевернула страницы моего глубокомысленного письма…
— Привет, Нил.
Мсье Гийом явно узнал Нила. По крайней мере, какое-то время он так и остался внутри кафе. Но через окно я видела, как он пристально наблюдает за нами из-за прилавка, готовый выпрыгнуть из-за него (или обежать кругом, учитывая его массу) и кинуться на мою защиту, если бы юноше вдруг взбрело наброситься на меня с похотью во взоре и пеной на губах. Ева, это так утомительно быть femme fatale.
— Можно сесть? — спросил Нил.
Femme fatale, даже под личиной фатальной няньки, никогда не должна осуждать чисто юношескую манеру выражения.
— Конечно, — сказала я.
Нил сел, огляделся и положил томик Бодлера на столик. Посмотрел на меня и отвернулся, переведя взгляд на собор. Он явно тосковал, так что поддерживать разговор, каким бы тягостным он ни был, выпало на мою долю.
— Как провели утро? — спросила я. Нил взглянул на меня.
— Вроде ничего, — ответил он. Ему почему-то было неловко смотреть мне в глаза, чего нельзя было сказать о том парне — рыбаке, пока этого смельчака не превратили в джем пополам с морской водой, и он отвел взгляд в сторону. Вдруг, видимо вспомнив про манеры, он посмотрел на меня и спросил:
— А как у вас дела, мисс Тернер?
— Очень хорошо, спасибо.
Нил снова отвернулся и загрустил. Я спросила:
— А где этим утром было все твое семейство? — Я начала чувствовать себя с ним больше нянькой, чем с Мелиссой и Эдвардом.
Юноша слегка нахмурился и пожал плечами.
— Мама была с детьми. Ходила по магазинам. — Он взглянул на собор и опять нахмурился. — Как обычно.
Я кивнула, по-моему, на редкость ловко скрывая свою зависть к его матушке.
— Тебе нравится в Сен-Мало? — спросила я.
Он взглянул на меня.
— В этом месте? — В его голосе прозвучала слегка пренебрежительная нотка. — Здесь ужасно скучно, вам не кажется? Я хочу сказать, здесь есть всего одна достопримечательность — могила этого, как там его зовут… ну, на острове.
— Шатобриана, — подсказана я. — На острове Гран-Бе. — Всегда можно положиться на няньку — уж она-то не преминет сообщить географические подробности.
— Ага, — сказал Нил, — да и туда можно попасть, только когда отлив. — Он посмотрел на меня, потом в сторону. — И этот Шатобриан такая скука.
— Ты любишь Шартр? — спросила я.
Юноша снова нахмурился.
— Любил, раньше. Но там больше нет Ричарда, моего кузена. У него там дом. Недалеко от нашего. Великолепное место. — Тут он, видимо, сообразил, что говорит в настоящем времени о жизни и об образе жизни, которые если и были, то только в прошлом. Он снова посмотрел в сторону и пожал плечами, как будто беспомощно, во всяком случае, мне так показалось, хотя старался выглядеть безразличным. Мне стало жалко его, к тому же меня мучила совесть по поводу моих мыслей о нем.
