— Прошу прощения! — взревел Вулф. — Вы что, пытаетесь изменить тему разговора?
— Нет! — Саварезе выглядел удивлённым и слегка обиженным. — Разве? А что была за тема?
— Смерть Сирила Орчарда и ваше отношение к ней.
— О, конечно. — Он виновато улыбнулся и развёл руками. — Может быть, всё-таки вернёмся к нашему разговору позже? Это одна из моих любимых идей — применение математических законов вероятности и ошибки к детективным проблемам. Возможность обсудить её с вами — это золотой шанс.
— В другой раз. А пока, — Вулф постучал пальцем по общему закону ошибки, — я сохраню это. Кто из людей, находившихся в студии, поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом?
— Не знаю. Было бы интересно сравнить ваш подход с подходом полиции. Без сомнения, вы стараетесь дальше продвинуться от вероятности к уверенности. Скажем, вы начинаете с того, что существует один шанс из пяти, что Орчарда отравил я. Если считать, что у вас нет субъективных предубеждений, то ваша цель заключается в том, чтобы как можно быстрее двинуться с этой позиции. Направление вас не волнует. Всё, что я говорю или делаю, сдвинет вас в ту или иную сторону. В одном случае один из пяти превратится в один из четырёх, один из трёх, и так до тех пор, пока мы не поищем один из одного и микроскопическую дробь. Это будет настолько близко к позитивной уверенности, что вы сможете сказать, что я убил Орчарда. В другом случае, один из пяти станет одним из десяти, одним из сотни, одним из тысяч. Когда дело дойдёт до одной десятимиллиардной, то вы будете достаточно близки к негативной уверенности и скажете, что знаете, что я не убивал Орчарда. Эта формула…
— Без сомнения. — Вулф прекрасно держал себя в руках. — Если вы хотите сравнить меня с полицией, то должны время от времени позволять мне вставить слово. Вы когда-нибудь видели мистера Орчарда до дня передачи?
— О да! Шесть раз. Первый раз — за тринадцать месяцев до этого, в феврале 1947 года. Вы обнаружите, что я абсолютно точен. Это потому, что полицейские спрашивали меня обо всём этом много раз. Между прочим, я готов сделать всё, чтобы продвинуть вас в сторону положительной уверенности, тем более что субъективно вы бы предпочли именно это направление. Следует ли мне поступить именно так?
— Непременно.
— Я знал, что вам это понравится. Как математика меня всегда интересовало применение теории вероятности в азартных играх. Развитие нормального распределения…
— Потом, — резко сказал Вулф.
— Хорошо, хорошо. Есть причины, по которым вычислить вероятность в случае со скачками особенно сложно. Тем не менее люди проигрывают на скачках сотни миллионов долларов. Чуть более года назад, проверяя некоторые формулы, я решил изучать несколько изданий с информацией о бегах и подписался на три из них. В их числе был «Ипподром», издаваемый Сирилом Орчардом. Полицейские спрашивали, почему я выбрал именно его, но в ответ я мог сказать только одно: «Не знаю». Я забыл. Для вас и для них это факт подозрительный. Для меня факт самый заурядный. Не помню, и всё. Как-то в феврале прошлого года мне попалась газета, в которой были две статьи Орчарда, и я решил повидаться с ним. Он был достаточно умён, и, если бы он интересовался математическими проблемами, я бы хорошо его использовал. Но он ими не интересовался. Несмотря на это, я время от времени виделся с ним, а однажды мы вместе провели целую неделю в доме моего друга в Нью-Джерси. Всего же, до выхода передачи в эфир, я видел его, находился с ним рядом шесть раз. Подозрительно, не правда ли?
— Отчасти, — подтвердил Вулф.
Саварезе кивнул:
— Я рад видеть, что вы стараетесь, по возможности, сохранять объективность. Ну и что из этого? Как только я узнал, что популярная радиопередача, транслируемая на всю страну, поинтересовалась, стоит ли приглашать в качестве гостя ипподромного «жучка», я написал письмо, в котором настоятельно требовал этого. Я также просил о чести быть вторым гостем программы и рекомендовал, чтобы они пригласили Сирила Орчарда. — Саварезе просиял. — Ну и как теперь поживает ваша пропорция один из пяти?
— Я этой игры не принимаю, — проворчал Вулф. — Это вы занимаетесь вычислениями за меня. Я полагаю, письмо, которое вы писали, сейчас у полицейских?
— Нет, его нет нигде. Похоже, что сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию больше двух или трёх недель. По-видимому, моё письмо было уничтожено. Если бы я вовремя узнал об этом, то не был бы столь искренним, излагая полиции его содержание. А впрочем, не знаю. На моё отношение к этой проблеме, безусловно, повлияли вычисления вероятности быть арестованным по обвинению в убийстве. Но, чтобы принять свободное решение, я должен был знать, во-первых, что письмо уничтожено и, во-вторых, сотрудники мисс Фрейзер плохо помнят, о чём оно. Я узнал оба эти факта слишком поздно.
Вулф заёрзал в кресле.
— Что ещё вы можете предложить для продвижения к позитивной уверенности?
— Так-так, — задумался Саварезе. — Пожалуй, это всё, если только мы не перейдём к рассмотрению дистрибуции, но для этого нужна ещё одна формула. Например, мой характер, изучение которого, а роsteriori[1] покажет, что, возможно, я способен совершить убийство во имя революционной научной теории. Ещё одна деталь — мои финансовые возможности. Я получаю зарплату доцента, и этого едва хватает, чтобы жить вполне сносно, но я платил десять долларов в неделю за этот «Ипподром».
— Вы играете на скачках?
— Нет, никогда. Я знаю слишком много или, скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок на скачках делается в результате эмоционального порыва, а не работы ума. Я приберегаю свои эмоции для той деятельности, для которой они предназначены. — Саварезе взмахнул рукой. — Это даёт нам толчок в другом направлении, к негативной уверенности. Конечной точкой этого пути является заключение, что не я убил Орчарда, и мы можем спокойно перейти к этому. Аргументы таковы. Я не мог устроить так, чтобы яд достался Орчарду. Я сидел по диагонали напротив него и не помогал передавать бутылки. Нельзя доказать, что я когда-нибудь покупал, похищал, брал взаймы или хранил у себя цианид. Невозможно установить, что я выиграл, выигрываю или выиграю в будущем от смерти Орчарда. Когда я пришёл в радиостудию, в двадцать минут одиннадцатого, все остальные были уже там, и если бы я попытался подойти к холодильнику и открыть дверцу, меня наверняка бы заметили. Нет никаких свидетельств тому, что мои отношения с Орчардом носили иной характер, чем я их описал, содержали элемент враждебности или предубеждённости. — Саварезе улыбнулся: — Насколько далеко мы продвинулись? Один из тысячи?
— Я в эту игру не играю. — В голосе Вулфа не было враждебности. — Меня нет на этом пути, меня вообще нет ни на какой из дорог. Я смотрю по сторонам и интересуюсь различными вещами. Вы никогда не бывали в Мичигане?
За тот час, который оставался до свидания с орхидеями, Вулф расстрелял Саварезе вопросами. Тот отвечал кратко и по существу. Было видно, что профессор действительно хотел сравнить технику работы Вулфа и полицейских. Когда ему задавался вопрос, он его внимательно выслушивал, с таким видом, будто был судьёй, арбитром, а не подозреваемым в убийстве, проходящим через серьёзное испытание. Другими словами, сохранял объективность.
Он продолжал в таком духе до четырёх часов, когда встреча закончилась, и я проводил «объективность» до дверей. Вулф направился к лифту.
Чуть позже пяти прибыл Сол Пензер. Невысокого роста (мне он доставал лишь до середины уха) и хрупкого сложения, Сол и вовсе кажется крошечным в кресле из красной кожи, но он любит сидеть в нём. Плюхнулся он в него и на сей раз. Он также весьма объективен, и я редко видел его ликующим или огорчённым по поводу того, что случилось с ним, или того, что произошло с кем-то ещё в результате его действий. Но в тот день он был действительно не в духе.
— Я плохо рассчитал, — мрачно начал он. — Отвратительно рассчитал. Мне стыдно показываться на глаза мистеру Вулфу. У меня была наготове отличная история, и я был уверен: нужно лишь десять минут разговора с мамашей. Но я недооценил её. Я поговорил о ней с парой коридорных, пообщался с ней по телефону, и у меня была возможность как следует разобраться в ней, когда она появилась в вестибюле гостиницы и тогда, когда она вышла на улицу. И всё-таки я недооценил её. Я ничего не могу сказать о её уме или характере, но она точно знает, как отваживать собак. Я был чертовски близок к тому, чтобы провести день за решёткой.
Когда Сол окончил свой рассказ, я вынужден был признать, что это грустная история. Ни один частный детектив не любит, когда приходится возвращаться с пустыми руками, не выполнив простую работу. И Солу Пензеру это тоже явно не нравилось. Чтобы отвлечь его, я смешал ему коктейль и достал колоду карт, предложив сыграть по маленькой. В шесть часов, когда Вулф спустился из оранжереи, игра закончилась. Я выиграл три доллара.
