— Это Микадо, — сказала она. — Когда он есть, никого рядом не терпит.
— Но как вам удается… как тебе…
— Выкручиваюсь… Во многом себе отказываю… Что ты хочешь? Не выкинуть же всех их!
Она вытащила из кармана котенка, поставила его на пол.
— Ну… Иди побегай!.. А ты расскажи мне о брате. Как он?
— Плохо. Знаешь, с ним случился удар…
— Я ничего не знаю, — сухо ответила Ольга. — Если б не Марилена, которая хоть раз в год мне писала…
Она наклонилась к Марилене и прошептала:
— Она страдала?
— Нет. Все произошло очень быстро.
Ольга опустила кота на пол, и тот улегся у ее ног. Достала из манжеты платок и протерла очки. Глаза покраснели, на них выступили слезы.
— Бедная малышка Марилена! Так вот умереть!.. Будь она со мной, не погибла бы… И я бы не стала такой старой ведьмой! — Она надела очки. — Ну-ка повернись… Знаешь, ты на нее похожа. В профиле есть что-то общее…
Она направилась к буфету, и за ней, мяуча, побежали несколько кошек.
— Они думают только о еде. Посторонитесь, мои маленькие… Я на вас наступлю…
Она принесла зеленую папку, закрытую эластичной застежкой, и села рядом с Мариленой.
— Вот. Смотри. Все, что у меня от нее осталось.
Полдюжины выцветших фотографий. На них был запечатлен ребенок, лежащий на подушке, держащий в руках меч, гуляющий в саду, играющий с куклой и, наконец, прижавшийся головкой к тете Ольге.
— Видишь, — сказала Ольга. — Конечно, ничего особенного, все же какое-то сходство есть… само собой разумеется. Ведь вы кузины.
Она села на край кресла, чтобы не мять серую пуховую накидку. Из глаз полились слезы. С какой-то яростью собрала фотографии.
— Все. Меня не особенно баловали. А как мне хотелось получить хотя бы фотографии вашего причастия. Полагаю, что Виктор не захотел… Приходится думать, что семья у нас не такая, как все… Только кошки меня и любят.
— Я тоже, тетя, — произнесла Марилена дрожащим голосом.
— Удивительно. Ну ладно. Ты пришла. Это лучше, чем ничего. Пойдем, я покажу тебе свою больницу… если тебе это не слишком противно.
Марилена ничего не ответила. Она боялась, что не совладает со своим волнением. Ей хотелось обнять тетю за плечи, сказать ей, что она не Симона, а та маленькая девочка из прошлого. «Сейчас слишком рано, — подумала она, — а вот потом, когда мы узнаем друг друга лучше… Когда я избавлюсь от страха…»
Она прошла за Ольгой в не очень-то опрятную кухню.
— Смотри себе под ноги!
Повсюду стояли тарелки, миски, чашки с молоком, валялись куски мяса, рыбные кости. Посреди разбросанной посуды прогуливались пять или шесть котов, подозрительно принюхиваясь к объедкам.
— Хороши, — сказала Марилена, пытаясь доставить удовольствие старой женщине.
— Ведь правда?.. Вот тот черный — это маленький Зулус… Просто негодяй… Эй, Зулус, какой же ты негодяй!.. А этот котище — Рыжик… Когда я его взяла, он был очень болен. А теперь не отходит от меня ни на шаг. Животные очень привязываются… А вот и приют.
В довольно просторном дворике с четырех сторон стояли клетки. Во всех сидели кошки.
— Самых диких я вынуждена запирать, — объяснила Ольга. — Из-за соседей. Они ведь так и норовят что-нибудь стащить.
Кошки встали, подошли к сетке, начали выгибать спину.
— Если бы у меня были средства, — продолжала Ольга, — я бы поселилась за городом, организовала бы настоящий пансионат… Но не с моими же доходами… И так мне с трудом удается их кормить… А вот Улисс.
Сиамский кот с косыми глазами подставил погладить свою треугольную мордашку.
— Не возьмешь его?
— О чем ты говоришь? — сказала Марилена.
— Ну конечно, у тебя отец. Если он не изменился, то ухаживать за ним нелегко… А как твой зять?
— Филипп?
— Да, Марилена была с ним счастлива?.. Хотелось бы его увидеть. Может, он рассказал бы о ней… Он хороший человек?
— Кажется.
— Кажется! Ты настоящая Леу. Кажется! Ты просто не обращала внимания!
Она открыла одну из клеток, вынула черно-белого кота, взяла его на руки, пощупала живот.
— Как сегодня дела, воробышек? Носик еще теплый. Придется показать тебя ветеринару.
Она осторожно положила его на подстилку из тряпок.
— Кошки очень беззащитны… Особенно когда лишены любви.
Она показала рукой на клетки.
— Все они бродяги, бедняжки! И я тоже… Ты не можешь гордиться своей теткой.
В глубине дворика Марилена заметила дверь. Она открыла ее и увидела небольшой участок необработанной земли.
— А это? Что такое?
— Это их кладбище, — ответила Ольга. — Они болеют, это часто случается… тиф, лишения… мне приходится их умерщвлять… Потом я их хороню… Но это только мое… Пошли…
Они вернулись в кабинет.
— Извини. Мне нечего тебе предложить. Если хочешь, могу угостить только молоком. Больше мы, они и я, ничего не пьем.
— Не надо, тетя, спасибо. Мне уже пора. Отца нельзя надолго оставлять одного. Но я еще вернусь.
— Всегда так говорят.
— Поверь мне. И… если позволишь, принесу тебе немного денег.
— Я не просила у тебя милостыню.
— Для котят.
— Для них — ладно… Но пусть это останется между нами. Брату необязательно знать… Понимаешь… Где вы поселились?
— На бульваре Перейр.
— Понятно. Там нельзя появляться с животными и торговать вразнос…
Она призвала в свидетели кота, запустившего когти в обивку стула.
— Слышишь? Нас оттуда выставят, мой бедный котик… Ладно. Девочка, желаю здоровья отцу…
Марилена подошла попрощаться с тетей. Они обменялись скромными поцелуями.
— Знаешь, тетя, я могла бы заменить Марилену.
— Не надо говорить глупостей. Давай иди. Отцу не понравится, если он узнает…
Она проводила Марилену до ворот. Их сопровождал неизвестно откуда появившийся кот, выделывающий на тропинке немыслимые трюки.
В последний момент Ольга схватила его за шкирку, не позволив вылететь на тротуар.
— Спасибо, что пришла, Симона. Теперь ты знаешь дорогу.
Она взяла кота за лапку и помахала ею.
— До свидания! До свидания!
До стоянки такси Марилене пришлось идти довольно долго. Наконец она втиснулась в машину. «Надо было поговорить с ней откровенно, — подумала она. — Я просто трусиха. Она бы обрадовалась, если бы я сказала всю правду. Но Филипп бы не простил. В любом случае, я могу ей помочь. С другой стороны, если я принесу слишком много, ей это может показаться подозрительным. Боже, что же мне делать! Я никогда из этого не выберусь».
Она посмотрела на часы. Она еще успевает заскочить в мэрию IX округа и оформить выписку из свидетельства о рождении Симоны, ведь документы надо получить как можно быстрей. Она велела таксисту ехать по другому адресу.
Почему она ведет себя так боязливо? Почему ее одолевают угрызения совести, нерешительность, почему она ищет окольные пути, лазейки? Почему она не сказала Ольге, что ее брат обречен? Не потому ли, что ей не хочется, чтобы эта старая неухоженная женщина нанесла им визит, поднявшись по парадной лестнице? Откуда же у нее вдруг появилось такое пристрастие к правилам хорошего тона? Неужели она наперекор себе становится Леу? Возможно. А может быть, она опасается, что, увидев Ольгу, дядя обретет ясность ума? Может, есть и другие причины, недоступные ее разумению, как будто бы в глубине души она каким-то таинственным образом остерегается Ольги и ее котов. А сама она разве уже не стала шальной кошкой?
Городской пейзаж, мелькающий за окном машины, немного отвлек ее от дурных мыслей. С напряженным любопытством она смотрела на бульвары, улицы, замечала неизвестные памятники, которые Филипп забыл ей показать… Ах! Филипп!.. Сбежал так быстро! Заставил ее расхлебывать всю эту заваруху. Ему наплевать на ее страхи. Он эгоист и не любит ее. Никто ее не любит. Но ведь и она сама уже стала никем.
Когда такси остановилось, она чувствовала себя грустной и подавленной. Бюро записей актов гражданского состояния располагалось в глубине двора. Нет ничего проще и обыденней, как попросить выписку из свидетельства о рождении. Но у окошка ее почему-то охватила дрожь. Она протянула служащей справку, выданную в Джибути. Та любезно улыбнулась, раскрыла толстую книгу записей и принялась заполнять формуляр. Никаких вопросов, никаких комментариев. Просто исполнение формальности.
Марилена немного успокоилась, пока служащая писала, вспомнила даже, что предложила Филиппу вновь жениться на ней. Почему бы и нет? Так она вернет свое настоящее имя: мадам Оссель. Так она снова станет собой.
Ей выдали документ с надлежащими подписями и печатями. По нему ей теперь выдадут удостоверение личности. Она сложила бумагу и вышла. Но на ступеньках вдруг остановилась. Это могло показаться нелепым, но у нее появилось желание проверить, что она теперь действительно Симона Леу. Она развернула листок.
