Ого, подумал я, кажется, он собирается не только утереть Кремеру нос, но и наградить отменным синяком! Дэниел что-то забормотал, Брейди подхватил, но Вулф сделал им обоим знак замолчать.
— Дабы польстить вам, мисс Николс, — продолжал он, — хочу отметить, что ваша виновность была отнюдь не очевидна. К окончательному выводу я пришёл лишь сегодня утром, после того как мистер Гудвин позвонил мне с Ривердейл, хотя, конечно, ещё девять дней назад, во время визита сюда мистера Хадлстона, заметил его шестигранные часы и заподозрил, что в них могла храниться ваша фотография. Однако сегодняшний спектакль был верхом идиотизма. Вероятно, вчера вы просто оцепенели от ужаса, когда увидели, что мистер Дэниел Хадлстон выкапывает дёрн, и, поняв, какими могут оказаться последствия, решили инсценировать покушение на себя. Надеюсь, теперь понятно, к чему я клонил, когда некоторое время назад спрашивал доктора Брейди, почему вы не отдёрнули щётку сразу, как только почувствовали, что осколок ранит вам руку, и он, как ожидалось, ответил, что вы попросту не заметили?
Она молчала.
— В том-то и дело, — продолжал Вулф, — что вы отдёрнули щётку, не проведя ею по руке и трёх сантиметров, именно потому, что знали: в щетине находится осколок и он вас режет. Знали, так как сами его туда поместили. В противном случае, порез оказался бы значительно длиннее, приблизительно в половину руки. Вы видели, как мистер Гудвин манипулировал щёткой. Так ею пользуются все. И, уж конечно, никто не перемещает её на три сантиметра и тут же останавливается. Но даже без этого ваша инсценировка чьей-то попытки убить вас была неправдоподобной. После всего случившегося каждый знал, что, даже обработав рану поддельным йодом, вы наверняка сделаете затем укол антитоксина, чем обречёте преступный замысел на полнейшее фиаско. Да и сами вы, инсценируя покушение, были уверены, что доза антитоксина избавит вас oт возможной опасности. Вы действительно…
— Прекратите! — произнесла Джанет всё тем же голосом.
Я не мог смотреть на неё.
И это было ошибкой. Потому что без всякого предупреждения она вдруг превратилась в молнию. Всё произошло так быстро и неожиданно, что, когда она схватила осколок со стола Вулфа, я ещё сидел на своём стуле, а когда поднялся, она уже неслась на Ларри, нацелив ему в лицо зажатый в пальцах осколок. Остальные тоже пришли в движение, однако никто не смог это сделать достаточно быстро, даже сам Ларри. Наконец Дэниелу удалось обхватить Джанет, прижав её запястье к туловищу, а я вцепился в другую руку, но на щеке Ларри уже виднелась красная полоска, начинавшаяся под глазом и спускавшаяся до самого подбородка.
Все, за исключением Джанет, стали производить звуки, некоторые из которых были словами.
— Замолчите! — рявкнул Вулф. — Арчи, если ты уже кончил дремать…
— Идите к чёрту, — ответил я. — Не все же такие гении, как вы. — Я чуть сильнее сдавил запястье Джанет. — Брось бяку, детка.
Она уронила осколок на пол и стояла теперь неподвижно, наблюдая. Брейди обследовал щёку Ларри.
— Рана поверхностная, — констатировал он, разворачивая носовой платок. — Вот, приложите-ка.
— О Боже, — простонал Ларри, — неужели останется шрам?..
— Это была неправда, — произнесла Джанет. — Ты солгал!
— Что? — Ларри уставился на неё.
— Она имеет в виду, — пояснил Вулф, — что вы солгали, сказав, будто никогда не хотели и не собирались на ней жениться. Я согласен с мисс Николс, что атмосфера здесь и без того была достаточно мерзкой. Вы питали её страсть, её надежды. Она обожала вас, одному Богу известно — за что. Когда ваша тётя встала у неё на пути, она ударила. Чтобы взять реванш? Да. Чтобы предостеречь: «Отдай его мне, или я тебя уничтожу»? Вероятно. Или чтобы погубить её, а потом спасти вас из-под обломков? Возможно. Или всё вместе, мисс Николс?
Джанет стояла к нему спиной, смотрела на Ларри и не отвечала. Я был начеку.
— Однако, — продолжал Вулф, — ваша тётя предпочла обратиться ко мне, и это напугало Джанет. Более того, побывав тем же вечером здесь и обнаружив у меня фотографию, которую вы обычно носили в часах, она не только испугалась, но и пришла в ярость. Будучи девушкой очень сентиментальной…
— Бог мой! — вырвалось у Брейди. — Сентиментальной!
По телу Джанет пробежала дрожь. Я взял её за руку и подвёл к красному кожаному креслу, в которое она упала точно подкошенная.
— Арчи, блокнот! — рявкнул Вулф. — Хотя, нет… сперва фотоаппарат.
— У меня нет больше сил это терпеть! — закричала Мариэлла, вставая. Она потянулась, чтобы за что-нибудь ухватиться, и так было угодно судьбе, чтобы это оказалась рука Брейди. — Я не могу!
Вулф нахмурился:
— Доктор, отведите её в оранжерею, пусть посмотрит орхидеи. Три пролёта вверх. Да прихватите с собой этого раненого и хорошенько заштопайте. Фриц принесёт всё необходимое. Йод советую сначала понюхать.
В шесть часов вечера я сидел за своим столом. В кабинете царили тишина и покой. Вулф всё обстряпал — во! Кремер вломился словно лев с отрядом полицейских и ордером, а удалился как ягнёнок с ворохом показаний, признаний, убийцей и апоплексией. Но, даже учитывая эти заслуги и ту любовь, какую я питаю к инспектору Кремеру, услышав звук спускающегося из оранжереи лифта, в котором ехал Вулф, я решил притвориться слишком увлечённым своей писаниной и не поднимать головы. Будто я его не замечаю. Решение предложить Мариэлле он мотивировал тем, что при сложившихся обстоятельствах ей нет никакой возможности вернуться на Ривердейл, а больше податься ей было некуда. Пф!
Однако мне так и не удалось сразить его своим ледяным презрением, ибо, выйдя из лифта, они направились прямиком на кухню. Я остался верен письменному столу. Время шло, я злился, и работа не клеилась. Около семи в дверь позвонили и, пойдя открывать, я обнаружил на крыльце доктора Брейди. Он сказал, что приглашён, и я проводил его на кухню.
Там было тепло, светло и витали аппетитные запахи. Фриц нарезал ломтиками спелый ананас. Вулф сидел на стуле возле окна, дегустируя содержимое дымящейся кастрюльки. Мариэлла, скрестив ножки, пристроилась на краешке длинного стала и потягивала джулеп[2]. Она приветственно помахала Брейди кончиками пальцев. Он замер как вкопанный и теперь, мигая, смотрел на неё, на Вулфа, на Фрица и вновь на неё.
— Что ж, — наконец выдавил он, — я рад, что у вас у всех такое праздничное настроение. В теперешней ситуации…
— Глупости, — оборвал Вулф. — Тут нет ничего праздничного. Мы готовим пищу. А мисс Тиммс нашла занятие получше. Вам что, необходимы истерики? У нас состоялась дискуссия относительно приготовления подового хлеба, и вот сейчас в духовке две партии: замешанная на двух яйцах — и на трёх, на молоке комнатной температуры — и на кипящем. Мисс Тиммс протягивает вам джулеп, возьмите. Арчи, джулеп?
Брейди взял у неё джулеп, осторожно поставил на стол, обвил её руками и крепко обнял. Она не вырывалась и не царапалась. Вулф, притворившись, что ничего не замечает, мирно снимал очередную пробу с кастрюльки. Фриц нарезал ананас.
— Кажется, мне надо взда-ах-нуть, — судорожно произнесла Мариэлла.
— Джулеп, Арчи? — любезно спросил Вулф.
Я не ответил, развернулся и вышел в холл. Отыскав шляпу, я хлопнул дверью с наружной стороны и зашагал к находившемуся на углу заведению Сэма, где взгромоздился на табурет возле самой стойки. Вероятно, я что-то бормотал, потому что Сэм спросил из-за стойки:
— Подовый хлеб? Что за чертовщина — подовый хлеб?
— Никогда не говори, пока с тобой не заговорят, — сказал я ему. — И дай-ка бутерброд с ветчиной и стакан токсина. Если нет токсина, сойдёт молоко. Старое доброе орангутанье молоко. Мне довелось играть в пятнашки с обнажённой убивицей. Знаешь, как распознать убивицу, если встретишь? Надо замочить её на ночь в йоде, затем слить через марлю, добавить фунт свиной требухи… Что? А-а, ржаную водку и никаких маринадов. Кажется, мне надо взда-ах-нуть.
О некоторых вещах я ему никогда не напоминал и не собираюсь. Однако на их счёт у меня есть десяток собственных теорий. Вот несколько:
1. Он знал, что я пойду на похороны, и послал букетик орхидей, просто чтобы меня подразнить.
2. Объяснение в его прошлом. Когда он был молодым и стройным, а Бесс Хадлстон ему под стать, они могли… м-м… водить знакомство. Что же до того, что она его не узнала, то я сомневаюсь, как бы поступила нынче на её месте его родная мать. А прошлое… Их у него множество — пятнадцать или двадцать наверняка. Это всё, что мне о нём известно.
3. Он оплачивал долг. В первый же день по какой-то детали, по оброненному кем-то слову он понял, что её попытаются убить, но был слишком ленив или увлечён приготовлением фрикасе из солонины, чтобы этому воспрепятствовать. Затем, когда она умерла, он осознал, что в долгу перед ней, и послал — что бы вы думали? Несколько чахлых орхидей? Нет, сэр. Чёрные орхидеи! Это были первые в истории человечества чёрные орхидеи, которые украсили чей-либо гроб. Долг погашен. Уплачен сполна. Получите расписку.
