— Да, разумеется, но Пико больше контактировал с бомбой. — Понтель вздохнул. — И он видел, как бедняга Эрнст унес ее отсюда.
— Кто видел, как вы пришли сюда утром?
— Ночной сторож. Так как я пришел раньше восьми, то воспользовался черным ходом.
— Вы несли что-нибудь? Понтель улыбнулся.
— Сегодня утром я ничего сюда не принес. Мои руки были пусты. — Он широко растопырил пальцы. — При мне не было даже портфеля.
Прибыла группа полицейских, чтобы допросить присутствующих в доме, поэтому Холмс велел Понтелю вернуться к своему столу, посоветовав следить, чтобы никто не уходил.
Полицейские сняли показания у каждого, кто находился в здании с того момента, когда открыли двери, и до того, когда унесли подозрительный пакет. К трем часам Холмс получил рапорт о том, что им удалось узнать. Ночной сторож был допрошен дома и подтвердил, что видел, как пришел Понтель. Эрнст был опознан в качестве жертвы взрыва. Согласно показаниям двух видевших его сотрудников, утром он явился на службу в четверть девятого вместе с одним из сотрудников, Эрнст говорил о своей невесте, на которой собирался жениться к Рождеству. Служащие характеризовали его как скромного молодого человека, не имевшего политических убеждений.
— Едва ли это можно назвать описанием анархиста, — заметил Холмс, прочитав рапорт. — Эти люди слишком фанатичны, чтобы успешно притворяться.
Клерк принес чай и печенье, и мисс Тарбеллу снова присоединившаяся к нам, отложила блокнот. Холмс продолжал говорить, обращаясь ко мне, но, конечно, зная, что американка находится рядом.
Расследуя дело, Холмс мог обходиться без еды и питья, но в качестве уступки мне и мисс Тарбелл он принял участие в чаепитии. Я привык есть медленно, зная, что в противном случае от пищи не будет никакой пользы, но мисс Тарбелл расправилась с чаем и печеньем в таком темпе, словно боялась, что их у нее отнимут. Когда поднос опустел, она с удивлением положила руку на живот.
Холмс возобновил пересказ полицейского рапорта.
— Понтель имеет давние связи с фирмой. Его отец, который недавно скончался, был врачом, лечившим рабочих компании на северо-востоке страны. Понтель обратился с просьбой о месте в прошлом мае и был тут же нанят. — Холмс с удовлетворенным видом отложил рапорт. — Он ничего не сказал о своих занятиях химией. Давайте-ка снова повидаем этого джентльмена.
Секретарь просматривал какие-то бумаги, когда появился Холмс в сопровождении мисс Тарбелл, меня и полицейского. Холмс потребовал у него связку ключей. Понтель посмотрел на полицейского, словно призывая о помощи, и передал Холмсу связку. Ключей было пять — по словам Понтеля, они относились к входной двери его дома, его комнате и внутреннему и наружному офисам его шефа. Дойдя до пятого, самого маленького ключа, он немного помедлил:
— Это ключ от дома моих родителей. Я храню его по сентиментальным соображениям.
Холмс вызвал Пико, но тот отсутствовал, отправившись из морга домой, однако помощник консьержа заявил, что ключ похож на те, которыми открывают комнаты посыльных. Холмс повел нас на экскурсию по этажу, пробуя открыть маленьким ключом каждую дверь. В итоге пятый ключ Понтеля подошел к кладовой. Внутри ее вместо ожидаемых принадлежностей для уборки мы обнаружили химикалии и проволоку, в которых было легко опознать компоненты для изготовления бомбы.
— Мсье Понтель, вы разоблачены! — воскликнул Холмс. — Полицейский, арестуйте этого человека.
Инстинктивное сопротивление убийцы осталось бесполезным.
Когда его уводили, он ни в чем не признался, но позднее стал более разговорчивым, и мы узнали, что Понтель затаил злобу против компании, которая дурно обошлась с его отцом и оставила его семью разоренной. Он бунтовал против общества, жестокого к своим слабейшим членам, но избрал своим орудием убийство и встретил смерть на гильотине под своим подлинным именем — Юре.
Когда Шерлок Холмс и я вернулись в Лондон, никто из нас не вспоминал об американской журналистке Иде Тарбелл, покуда в один прекрасный день ее редактор, Сэм Мак-Клур, не посетил нас на Бейкер-стрит. Мак-Клур, шумливый, как уличный мальчишка из Нерегулярной команды с Бейкер-стрит, был обуреваем идеей нового журнала с сообщениями о недавних чудесах и открытиях — рентгеновских лучах, лекарстве от дифтерии, только что обнаруженных портретах Наполеона. Конечно, Холмс уже слышал об этом. Затем Мак-Клур показал Холмсу гранки статьи мисс Тарбелл. Она благоприятно истолковала его невежливые замечания на ее счет и свела к минимуму свою роль в раскрытии дела. Не сомневаюсь, что Холмс так или иначе разоблачил бы Понтеля-Юре, но преступник был так быстро схвачен благодаря сообразительности мисс Тарбелл.
Холмс отложил статью.
— С меня хватит одного Босуэлла — Уотсона, — сказал он.
— Но мисс Тарбелл написала отличный отчет, — запротестовал Мак-Клур. — Вы станете одним из самых знаменитых людей в Америке, даже если проведете всю жизнь в Лондоне!
— Тем не менее, — отозвался Холмс, — у Уотсона целый ящик рукописей, и только он будет продолжать описывать мои приключения. Советую вам опубликовать одну из его историй вместо статьи мисс Тарбелл. Если вы это сделаете, я уверен, что он продаст вам остальные с правом эксклюзивной публикации в Америке.
— Но что я скажу мисс Тарбелл?
— Скажите ей, что я верен своим друзьям. Она не будет на вас сердиться, если вы выплатите ей все, что должны. Не только за эту статью, но и за все остальные. Вы ведь должны ей, не так ли? — Мак-Клур смущенно заерзал в кресле. — И почему бы вам не предоставить мисс Тарбелл работу в Америке? Париж не место для одинокой женщины.
Вот таким образом мои истории, опубликованные в журнале Мак-Клура, представили Шерлока Холмса в Америке, создав ему там почти что культ. Отказ Холмса от публикации статьи Иды Тарбелл об убийце с бульваров пошел мне на пользу, сделав мою многообещающую литературную карьеру более прибыльной. Знала она об этом или нет, но Холмс компенсировал ей свой отказ, убедив Мак-Клура обеспечить ее работой в Америке. Мисс Тарбелл стала одним из самых знаменитых американских журналистов, написав увлекательную биографию Авраама Линкольна, использовав интервью с теми, кто знал его в детстве и кого ей удалось отыскать. После этого она обратила свой опыт против Джона Д. Рокфеллера.
Я встретился с мисс Тарбелл много лет спустя в Нью-Йорке. Она сидела у себя в офисе, читая корректуру одной из своих статей. В волосах у нее появились седые пряди, но она была все такой же худощавой и энергичной. Мисс Тарбелл разглядывала гранки сквозь маленькие очки, прикрепленные цепочкой к блузке, и говорила помощнице, какую правку нужно внести в ее экземпляр. Хотя я прервал ее, она посмотрела на меня с дружелюбной улыбкой, потом поняла, кто я, и прищурилась.
— Доктор Уотсон, после стольких лет! — воскликнула мисс Тарбелл. — Вы ответственны за великую перемену в моей жизни. После того дня, когда я познакомилась с вами и мистером Холмсом, я уже никогда не закрашивала черными чернилами вылинявшие швы на платье.
Теперь, когда Холмс обеспечил ее хорошей работой, ей было уже незачем носить ветхую одежду, но я счел благоразумным об этом не упоминать.
— Знаете, доктор Уотсон, — сказала она, словно выговаривая школьнику, — Холмсу следовало позволить опубликовать мою историю.
В своих мемуарах Уотсон упоминает «трагедию Эддлтона и необычную находку в старинном кургане», которые он признает заслуживающими внимания читателей. Тем не менее он отказался от публикации этой истории в пользу «Пенсне в золотой оправе». В свете более поздних сообщений становится ясно, что Уотсон не стал ее публиковать по более веским причинам, нежели недостаток сенсационных элементов, которыми она изобилует.
Терри Мак-Гэрри
ДЕЛО СТАРИННОГО КУРГАНА
Холодная зима 1894 года на несколько дней сменилась краткой меланхоличной увертюрой к потеплению. В один из этих дней я ехал в наемной карете по Оксфорд-стрит на восток, в сторону Блумсбери. Кучеру было велено поторапливаться, и стук колес о булыжную мостовую отдавался чувствительными толчками в спину через сиденье. Я опасался, что не сохраню в целости свои зубы до прибытия к месту назначения.
— Ричард Эддлтон, — Шерлок Холмс, нахмурив брови, кивнул на спешно нацарапанную записку. Она дрожала в его руке, становясь полностью неудобочитаемой. — Мелкий служащий антропологического отдела Британского музея.
— Что ему нужно?
— Он столкнулся с серьезной проблемой и надеется, что я помогу ему решить ее, но был вынужден вызвать меня к себе, так как боится ходить по улицам. Я чувствую, Уотсон, что на нас надвигается нечто древнее и мрачное, хотя сам не знаю, почему. — И Холмс погрузился в молчание, устремив невидящий взгляд на серый пасмурный день за окном кареты.
