– Знаете что? – сказал я.
– Что?
– Из вас вышел бы превосходнейший детектив.
– Правда?
Я кивнул.
– Почему?
– Вы, во-первых, не слишком бросаетесь в глаза. Те самые черты характера, на которые вы сетуете и которые заставляют вас прятаться в офисе по углам, идеальны для детективной работы. Вы способны повсюду расхаживать незамеченной. Вы владеете дедуктивным методом и обладаете замечательной наблюдательностью. У вас великолепная память, вы отлично судите о человеческой личности, в том числе о своей собственной.
Возвратившись в Лос-Анджелес, я разведаю обстановку и посмотрю, не подвернется ли что-нибудь. Когда у нас в следующий раз возникнет дело, где понадобится участие женщины-оперативницы, поглядим, может, вы пожелаете выбраться из бухгалтерского угла и по-настоящему окунуться в пучину жизни.
– Означает ли это, что я должна буду здесь отказаться от места? – спросила она.
Я кивнул и уточнил:
– Для вас это очень большая жертва?
– Не очень.
– Сумеете подыскать другое, если ничего не выгорит?
– Я смогу получить любую работу в любой момент. А как вас зовут на самом деле?
Я дал ей визитную карточку. Она приняла ее так, словно та была платиновой.
– Сколько времени вы проработали на нынешнем месте? – спросил я.
– Семь лет.
– Вот видите, – подчеркнул я. – Вы относитесь к тому типу людей, которые делают свое дело спокойно и эффективно. По этой причине Бернис и нравится жить с вами в одной квартире. При вас все идет как надо. Могу поспорить, в пятидесяти процентах случаев Бернис выскакивает, оставляя одежду разбросанной по всей квартире, а по возвращении видит застланную постель, сложенные и развешанные платья… И по-моему, в офисе вы делаете то же самое. По-моему, прибираете за другими девушками. По-моему, прикрываете их промашки. На мой взгляд, вы действуете так тихо и так успешно, что никто фактически не замечает вашей деятельности. Они знают только одно – когда им требуется информация, необходимые данные ложатся на стол по первому требованию, аккуратно отпечатанные и безупречно точные.
Полагаю, когда вы уйдете и на ваше место попробуют взять кого-то другого, воцарится полнейший хаос. Люди примутся бегать и рвать на себе волосы, а босс будет твердить: «Черт возьми, что стряслось с Эрнестиной? Верните ее. Верните, чего бы вам это ни стоило!»
Эрнестина смотрела на меня, и в глазах ее разгорался энтузиазм.
– Дональд, – выдохнула она, – я и сама часто об этом думала, только выбрасывала из головы подобные мысли, считая себя слишком самонадеянной.
– Ничего общего с самонадеянностью! – заявил я. – Почему бы вам не поэкспериментировать?
– Дональд, я именно это и собираюсь сделать. Я скопила немного денег. Какое-то время сумею прожить и… завтра же подаю заявление.
– Эй, минутку, сестричка, – возразил я. – Потише немножко. Не надо бросаться в первую же волну, которая накатила на палубу, и…
– Нет, Дональд, я так и сделаю. Это все время вертелось у меня в подсознании. Я даже не сознавала, как сильно все время мечтала об этом, пока… Ох, Дональд!
Она обхватила меня за шею и с силой прижала к себе. Я чувствовал через платье, как ее бьет дрожь.
– Дональд, – бормотала она, – дорогой, милый!.. Я еще покажу, на что способна, прямо сегодня вечером! Когда Бернис вернется, выкачаю из нее всю до капельки информацию об убийстве, обо всех гостиничных сплетнях… Выдою досуха!
Я крепко стиснул ее и похлопал по бедрам.
– Умная девочка.
Она глубоко вздохнула, замерла в моих объятиях, закрыв глаза, с улыбкою на устах. Я застал ее в самый подходящий момент. Она долгие месяцы двигалась к этому критическому порогу, а теперь вдруг решилась перешагнуть его и очутилась на седьмом небе.
Эрнестина, не сумев унять радостную лихорадку, пообещала прогулять завтра службу, сославшись на головную боль, освободиться и помогать мне.
К одиннадцати я устроился на ночь в турецких банях. Смекнул, что полиция будет разыскивать меня по отелям, но едва ли потрудится заглядывать в турецкие бани.
И не поленился назвать свое настоящее имя и адрес.
Я неторопливо позавтракал фруктовым соком, яичницей с ветчиной, выпил кофе с горячими булочками. Мне хотелось пуститься в путь, наевшись как следует, – неизвестно, когда еще выпадет шанс перекусить.
Фотомагазин «Приятная неожиданность» открывался в девять. Я вошел в дверь в одну минуту десятого.
Увидел линзы очков в роговой оправе, сверкающие ряды зубов – японец, продавший мне фотокамеру, рассыпался в любезных приветствиях.
– Извините, пожалуйста, – тарахтел он. – Я Такахаси Кисарацу. Большие неприятности. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Она могла оказаться из купленной вами коробки. Извините, пожалуйста. Очень сожалею.
Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.
– К этому мы перейдем через минуту, – посулил я. – Где ваш партнер?
Такахаси Кисарацу кивнул на уроженца Востока с деревянной физиономией, который раскладывал фотоаппараты в витрине.
– Позовите его сюда, – попросил я.
Кисарацу отрывисто что-то пролопотал, и другой мужчина приблизился.
Я открыл бумажник, предъявил два небольших снимка Ивлин Эллис и спросил:
– Вы знаете эту девушку?
Партнер долго-долго исследовал фотографии. Я быстро поднял глаза. Такахаси Кисарацу взирал на него чрезвычайно пристально, а затем сообщил:
– Это я снимал.
– Ну конечно же, – подтвердил я, – это вы снимали. Здесь стоит ваше имя, а на обороте штамп с названием фотостудии. Вы знаете эту девушку.
– Разумеется, – признал он. – Рекламные фотографии. У меня там, позади, студия, изготовление портретов. Не желаете ли посмотреть?
– Вы знаете эту девушку, – напирал я.
– Да, безусловно, – кивал Кисарацу. – Я ее знаю.
– Вам известно, где она проживает?
– У меня в архиве хранится адрес. Объясните, пожалуйста, почему вы расспрашиваете об этом снимке?
Я обратился к партнеру:
– Когда я покупал здесь фотокамеру, тут присутствовала молодая женщина. Это она изображена на фотографии?
Тот примерно секунду держал голову абсолютно неподвижно. Скользнул взглядом по Такахаси Кисарацу, после чего покачал головой:
– Нет. На снимке не та женщина.
– А вам знакома та покупательница? Вы когда-нибудь раньше ее видели?
– Извините, пожалуйста. Я не знаю. Она смотрела камеры, она задавала вопросы, но она ничего не купила.
– Сколько еще она пробыла здесь после моего ухода?
– Вы ушли, и она ушла.
– Прямо сразу?
– Почти сразу.
Я посмотрел в глаза Кисарацу и сказал:
– Теперь слушайте. Я не знаю всех хитросплетений этого дела, но не покончу с ним, пока не узнаю. Если вы намереваетесь…
Я заметил, что глаза его уставились мне через плечо, а блуждавшая по физиономии улыбка превращается в застывшую гримасу.
– Ладно, малыш, – проговорил голос сержанта Селлерса, – шутки кончены.
Я обернулся и посмотрел на него.
С Селлерсом был мужчина в штатском. Он еще ничего не сказал мне, а я уже понял, что это офицер полиции Сан-Франциско.
– Ладно, – повторил Селлерс. – Теперь мы командуем, Дональд. Следуй за нами. Тебя с нетерпением ждут в управлении.
– По какому обвинению? – полюбопытствовал я.
– Сперва в воровстве, – сообщил он, – а впоследствии дойдем до убийства.
Повернувшись к Кисарацу, Селлерс спросил:
– Что этот парень пытался выяснить?
Кисарацу затряс головой.
Мужчина, пришедший с Селлерсом, отвернул лацкан пиджака, предъявил значок и велел:
– Говорите.
– Спрашивал про фотографии, сделанные с модели, – признался Кисарацу.
Селлерс помрачнел.
– А не пытался запудривать вам мозги насчет происшедшего в тот момент, когда он покупал фотокамеру?
– О чем идет речь?
– Насчет случая с фотобумагой?
– А, с бумагой, – разулыбался Кисарацу. – Очень забавно. – Он позволил себе сопроводить улыбку легким смешком. – Некто вскрыл под прилавком коробку с фотобумагой. Весьма странно. Когда мистер Лэм покинул помещение, мы обнаружили на полу фотобумагу – семнадцать листов, двойных, белых, глянцевых. Тот же сорт, что покупал мистер Лэм, пока стоял у прилавка, когда я отходил за фотокамерами.
Кисарацу несколько раз кивнул, и голова его закачалась, словно пробка на морской волне.
– А, будь я проклят, – ругнулся Селлерс.
Кисарацу продолжал кивать и улыбаться.
Сержант вдруг принял решение.
– Ладно, Билл, – обратился он к пришедшему с ним мужчине, – забирайте этого парня в управление и не выпускайте. Я собираюсь перетряхнуть тут все вверх дном. Тут что-то есть… Мозговитый мерзавчик.
Мужчина, которого он назвал Биллом, впился мне в бицепс натренированными пальцами и сказал:
– О’кей, Лэм, пошли.
Пригнул плечо и подтолкнул меня к двери. Я услыхал позади прощальную реплику Кисарацу:
– Мне очень жаль, мистер Лэм. Извините, пожалуйста.
