С этими словами Рультабий оставил меня одного на западном валу. Здесь меня и нашел папаша Жак, который принес мне телеграмму. Прежде чем прочесть ее, я заметил ему, что он хорошо выглядит, хотя, как и все мы, он провел ночь без сна. Жак объяснил мне, что удовольствие видеть свою госпожу счастливой делало его моложе на десять лет. Затем он попытался расспросить меня о причинах странного караула, а также исключительных мер предосторожности, принятых для того, чтобы не впускать посторонних. Жак даже прибавил, что, если бы этот ужасный Ларсан не умер, он мог бы подумать, что опасаются его возвращения.
Я ответил ему, что сейчас не время рассуждать и что, если он честный малый, его долг, как и всех других слуг, стоять на своем посту, не пытаясь ни в чем разобраться и тем более что-либо оспорить. Он поклонился мне и удалился, покачивая головой. Очевидно, старика сильно заинтересовало происходящее, и я был доволен, что он подумывает о Ларсане, занимая столь ответственный пост, как северные ворота; он также едва не стал жертвой Ларсана и не забыл этого.
Я не спешил вскрывать телеграмму; впрочем, я сильно заблуждался на ее счет, так как она оказалась в высшей степени интересной. Мой парижский друг, однажды уже известивший меня о Бриньоле, сообщал, что вышесказанный Бриньоль покинул Париж накануне вечером. Он уехал с поездом в десять часов тридцать пять минут. Как писал мой друг, были все основания предполагать, что Бриньоль взял билет на Ниццу.
Но зачем Бриньолю ехать в Ниццу? Что ему там делать? Вот вопросы, которые я задавал себе и которые в приливе самолюбия не обсудил с Рультабием, в чем потом сильно раскаивался. Последний посмеялся надо мной, когда я показал ему первую телеграмму с известием, что Бриньоль не выезжал из Парижа, что я решил не делиться с ним второй, извещавшей о его отъезде. Раз Бриньоль был ему неинтересен, я не стану больше приставать к нему с этим! Рассуждая таким образом, я с самым безразличным видом подошел к Рультабию, находившемуся во дворе Карла Смелого. Он был занят укреплением дубовой крышки колодца с помощью железных брусьев: если бы колодец и сообщался с морем, то, кто бы ни пытался проникнуть в замок этим путем, приподнять крышку уже не представлялось возможным.
Рультабий обливался потом, засучив рукава, с тяжелым молотком в руках. Я находил, что он уж слишком старается над таким сравнительно простым делом, и не мог удержаться, чтобы не высказать ему этого. О, глупец, который не видит дальше своего носа! Неужели так трудно было угадать, что этот мальчик изнурял себя добровольно и отдавался физической усталости лишь для того, чтобы забыть горе, сжигавшее его отважное сердце? Но нет! Я понял это лишь через полчаса, застав его распластавшимся на камнях полуразрушенной часовни в тяжелом сне и уловив сорвавшееся с его губ слово, простое слово, которое сразу объяснило мне состояние его души: «Мама!» Рультабий видел во сне даму в черном!.. Быть может, он видел, что целует ее, как целовал прежде, когда был ребенком. Я приостановился на минуту, с беспокойством спрашивая себя, следует ли оставлять его здесь и не выдаст ли он случайно во сне свою тайну? Но, облегчив этим восклицанием свою душу, он стал мирно и звонко похрапывать. Мне думается, что с тех пор, как мы приехали из Парижа, Рультабий в первый раз по-настоящему спал.
Я воспользовался этим, чтобы выйти из замка, не предупредив никого, и вскоре с телеграммой в кармане сел в поезд на Ниццу. Здесь я имел случай прочесть следующую заметку на первой странице «Пти Нисуа»: «Профессор Станжерсон прибыл в Гараван, где рассчитывает провести несколько недель у мистера Артура Ранса, купившего форт Геркулес и с согласия прелестной миссис Ранс предложившего своим друзьям пожить в этом роскошном средневековом уголке. Только что мы узнали, что дочь профессора Станжерсона, чья свадьба с Робером Дарзаком была отпразднована в Париже, также прибыла в форт Геркулес вместе с молодым и уже знаменитым профессором Сорбонны. Эти новые гости приехали к нам с севера в ту пору, когда все нас покидают. Как они правы! Во всем мире нет лучшей весны, чем на нашей Ривьере!» В Ницце, скрываясь за буфетным окном, я поджидал прибытия парижского поезда, которым мог приехать Бриньоль. И действительно, я увидел его выходившим из вагона! Мое сердце сильно билось. Глаза меня не обманывали: Бриньоль прятался. Опустив голову, он шел в толпе путешественников к выходу быстрой, воровской походкой. Но я следовал за ним по пятам. Он вскочил в закрытый экипаж, я бросился в не менее закрытую карету. На площади Массены он вышел из экипажа, прошел до набережной и взял другого извозчика; я по-прежнему следовал за ним.
Его уловки казались мне все более грубыми. Наконец, карета Бриньоля выехала на дорогу, называемую Корниш; я осторожно ехал сзади. Многочисленные повороты дороги давали мне возможность видеть, оставаясь невидимым. Я обещал хорошо заплатить моему вознице, если он поможет мне выполнить мое намерение, и он прекрасно справлялся со своей задачей. Так мы добрались до вокзала Больё. Тут я очень удивился, увидев, что экипаж Бриньоля остановился и сам он выходит, расплачивается с извозчиком и направляется на вокзал. Он сядет в поезд. Как быть? Если я вздумаю сесть в тот же поезд, он заметит меня на этом маленьком вокзале, на этой пустынной платформе. Тем не менее я должен был попытаться.
Если он увидит меня, я изображу удивление и не отпущу его, пока не узнаю, зачем он сюда приехал. Но мне повезло: Бриньоль меня не заметил. Он сел в поезд, отходивший к итальянской границе. В конце концов, каждый шаг Бриньоля приближал его к форту Геркулес. Я сел в соседний вагон и на всех станциях наблюдал за движением пассажиров.
Бриньоль остановился только в Ментоне. Очевидно, он не хотел приехать туда с парижским поездом из опасения встретить на вокзале кого-нибудь из знакомых. Я видел, как он вышел из вагона, поднял воротник пальто и надвинул на глаза фетровую шляпу. Окинув взглядом платформу, он успокоился и направился к выходу. Выйдя с вокзала, он бросился в дряхлый дилижанс, стоявший у тротуара. Из пассажирской залы я наблюдал за ним. Зачем он явился сюда? И куда ехал в этом древнем и пыльном ковчеге? Обратившись за разъяснением к одному из служащих, я узнал, что дилижанс ходит в Соспель.
Соспель — маленький прелестный городок, затерянный в отрогах Альп, в двух часах езды на лошадях от Ментоны. Туда нет железной дороги. Это один из самых заброшенных и неизвестных уголков Франции. Но дорога, ведущая к нему, одна из самых красивых в мире: чтобы добраться до Соспеля, нужно обогнуть невероятное количество гор, двигаясь вдоль бездонных пропастей, и проехать до Кастильона через узкую и глубокую долину Карей, то дикую, как пейзаж Иудеи, то зеленую и цветущую, плодоносную и ласкающую взор серебристыми купами бесчисленных оливковых деревьев. Я ездил в Соспель несколько лет тому назад в компании английских туристов в огромном фургоне, запряженном восемью лошадьми, и сохранил от этого путешествия ощущение головокружения, которое живо воскресло во мне при одном напоминании о Соспеле.
Что Бриньоль собирался делать в Соспеле? Необходимо было выяснить это. Дилижанс заполнился и тронулся в путь, загремев железом и пляшущими стеклами. Я сел в один из экипажей, стоявших на площади, и в свою очередь спустился в долину Карей. Ах! Как я раскаивался уже, что не предупредил Рультабия! Странное поведение Бриньоля навело бы его на нужные мысли, тогда как я не умел «рассуждать» и мог лишь следовать за Бриньолем, как следует собака за хозяином или полицейский за выслеженным преступником. Ни за что на свете нельзя было выпускать его из виду — мне, возможно, предстояло сделать потрясающее открытие! Я позволил дилижансу опередить меня из предосторожности, которую считал необходимой, и приехал в Кастильон минут на десять позже Бриньоля. Кастильон расположен на самом высоком месте между Ментоной и Соспелем. Мой кучер попросил разрешения дать лошади немного передохнуть и напоить ее. Я вышел из кареты, и кого же я увидел у входа в туннель, под которым нужно было проехать, чтобы достичь противоположного ската горы? Бриньоля и Фредерика Ларсана!
Я застыл, как пригвожденный к земле, молча и неподвижно. Я был поражен этим зрелищем как ударом грома! Мало-помалу ко мне вернулась способность мыслить. О! Я все-таки был прав! Я один догадался, что этот дьявол в образе Бриньоля представлял страшную опасность для Робера Дарзака! Если бы меня послушали, профессор давно бы расстался с ним! Бриньоль! Порождение Ларсана, сообщник Ларсана!.. Какое открытие!
Я же утверждал, что несчастные случаи в лаборатории — вовсе не случайность! Я надеюсь, мне поверят теперь! Итак, я видел Бриньоля с Ларсаном, споривших у входа в Кастильонский туннель. Я видел их… но теперь они исчезли. Куда же они пошли? В туннель, очевидно. Я ускорил шаг, оставив на месте кучера, и сам вошел в туннель, нащупав в кармане револьвер. Я страшно волновался! Что скажет Рультабий, когда я сообщу ему об этом?.. Мне удалось накрыть Бриньоля с Ларсаном!..
