— О да. Я бы описала его как лучший образец английского джентльмена. Но скажите, дорогая моя, могу я поговорить с лордом Брейсом?
— Не можете. Лорд Брейс завтракает с женой и тестем из Штатов.
— Завтракает? — переспросила Илейн.
Теплое солнце сияло прямо над головой. Взглянув на часы, Илейн увидела, что сейчас уже без двадцати двенадцать. Завтрак в такое время мог бы послужить еще одной темой для лекции. Но сдержанность Илейн испытывал также непрекращающийся стук, как будто дюжина пьяных колотила молотками по свинцовым трубам. В действительности звуки издавали только два водопроводчика, и оба были трезвыми.
— Входите, мисс, — пригласила неожиданно оттаявшая Полли. — Вот сюда. В маленькую комнату справа.
— Благодарю вас.
— Они все не спали почти до утра. Ночью здесь такое творилось! Утром приходил человек из лондонского банка — хотел забрать чашу, — но я его отослала. Не могу ничего обещать, мисс, но узнаю, сможет ли лорд Брейс повидать вас.
Стук продолжался.
Хотя Полли смягчилась, но намеревалась дать высокомерной особе остудить пятки, прежде чем передать сообщение хозяину. Решив спокойно выкурить сигарету, чего бы не позволил отсутствующий Дженнингс, будучи поборником строгой дисциплины, она направилась мимо двери столовой в заднюю часть дома.
Тем временем в просторной столовой, сверкающей старинным серебром, конгрессмен Уильям Т. Харви заявлял, стоя во главе стола и подняв указательный палец:
— …И в моих словах нет никаких противоречий. Я всего лишь говорю, что этот парень, Мастерс, разумный человек. Следующей ночью, Джинни, я сам собираюсь дежурить в Дубовой комнате.
Вирджиния и Том, закончив завтрак, сидели развалясь, насколько позволяли неудобные высокие стулья времен Якова I.
— Сядь и пей свой кофе, папа, — сказала Вирджиния. — Ты хочешь тоже получить по голове?
— Чепуха, Джинни! Никто не станет бить меня по голове.
— Не могу с вами не согласиться! — горячо воскликнул Том Брейс. Хотя он провел еще одну бессонную ночь, его худое лицо светилось здоровьем и счастьем. — Вы всего лишь будете ходить во сне, как я и добрый старый Мастерс, и стукнете себя чем-нибудь по голове.
Конгрессмен Харви воздел к потолку оба кулака:
— Том, мальчик мой, неужели мы должны начинать все заново? Ты называешь старшего инспектора безумным?
— Я не говорю, что он безумен. Просто немного со странностями.
— Это не смешно, мой мальчик! Где старший инспектор сейчас?
— Все еще в постели, — быстро вмешалась Вирджиния в отчаянной надежде сохранить мир. — И мы не должны его беспокоить. Пусть бедняга поспит.
— Да! — подхватил Том. — Пускай поспит, а когда проснется, мы позвоним доктору в Лондон. Заметьте, я говорю «доктору», но не обязательно имею в виду психиатра.
— Повторяю, мой мальчик, это не смешно.
Выражение лица Тома изменилось.
— Это никогда не было смешно, — сказал он. — Даже когда я думал, что, возможно, проделал это сам. — Но он не мог оставаться серьезным больше пары минут, и в его глазах вновь блеснуло озорство. — Слушайте, сэр, я когда-нибудь рассказывал вам о моей тете? Она жила в Тернем-Грин и…
Стук! Стук! Стук!
— Господи! — завопил конгрессмен Харви, зажимая руками уши. — Это место хуже палаты представителей! Повсюду водопроводчики! Дворецкий, который оказывается знаменитым мошенником… Не то чтобы я этому верил…
— А я верю каждому слову! — заявил Том. — Дженнингс вовсе не археолог-любитель и не безупречный дворецкий, любящий традиции Суссекса. В действительности он дядя старшего инспектора. Мастерс говорит, что Дженнингс орудовал в Штатах, так что он, возможно, был вашим клиентом.
— Нет, не был. Это все та же ошибка, — сказал конгрессмен Харви, обращаясь к серебряной сахарнице, — которую совершают люди в этой стране, говоря об Америке. Они не осознают размер Соединенных Штатов. Им говоришь, что ты из Пенсильвании, а они тут же спрашивают, не знаком ли ты с кем-то, кто живет в…
— Тернем-Грин, — подхватил Том, — где жила моя тетя. Дядя Мастерса родился в Колни-Хэтч.[48]
— К дьяволу Тернем-Грин! К дьяволу Колни-Хэтч! Ты можешь для разнообразия говорить разумно?
Вирджиния постучала по столу ножом:
— Можете употреблять любые выражения в присутствии меня, викария или даже слуг. Но не могли бы вы оба хоть немного следить за своим языком при Томми? Он в самом впечатлительном возрасте и подбирает все, что слышит.
— Томми? — Лицо мистера Харви сразу прояснилось, став глуповатым. — Кстати, где он?
— Вышел поиграть с луком и стрелами. Полли говорит, что дала ему завтрак в восемь, и… Нет, папа! Честное слово, нет!
— О чем ты?
— Я знаю, что ты думаешь. Но Томми не станет стрелять никому в зад. Он пообещал не делать этого. Сегодня утром Томми приходил в нашу комнату. Том должен был натянуть для него тетиву.
— Я покажу ему, как пользоваться луком! — с энтузиазмом заявил Том. — Чтобы натянуть его, нужны особый поворот запястья и немного силы, хотя он не такой тяжелый, как шестидесятифунтовый. Так что не волнуйтесь.
— Вообще-то я нисколько не волнуюсь, — отозвался мистер Харви. — У мальчика прекрасные манеры, и говорит он на хорошем анг… американском. Что еще ему нужно? Утверждаю без всякого пристрастия, что он один из лучших…
Стук! Стук! Стук!
На сей раз звуки издавали не водопроводчики. Казалось, по коридору несется кавалерийский отряд круглоголовых, преследующий сэра Бинга Родона. Казалось невозможным, чтобы такой грохот исходил от девятилетнего мальчика, но тем не менее так оно и было.
Десятый виконт, грязный и растрепанный, ворвался в столовую как ураган. Но, поймав недовольные взгляды взрослых, он тут же стал казаться тихим и послушным.
С натянутым луком, вдвое превосходящим его по размеру, и колчаном с шестью снабженными яркими перьями стрелами на ремешке через плечо грязной куртки, мальчик выглядел так, словно забрел сюда случайно.
У Томми были светлые волосы, как у отца, и серые глаза, как у матери. Он гордился своим луком, который нравился ему куда больше другого дедушкиного подарка — игрушечного пистолета, стреляющего легкими деревянными стержнями с резиновой присоской на кончике. Хотя пистолет тоже можно было использовать для прицельной стрельбы в чьи-нибудь штаны, как Томми объяснил вчера толстому и заинтересованному слушателю, резиновая присоска держалась только на плоской поверхности. К тому же пистолет уступал луку по весу и мужественности облика.
Взрослые, в свою очередь, постарались выглядеть солидно.
— Доброе утро, Томми, — хором поздоровались они.
— Привет, мама. Привет, папа. Привет, дедушка.
Сияющий мистер Харви подобрал кофейную чашку, чье содержимое он еще не попробовал.
— Жаль, что я встал поздно. Но прошлой ночью твоему дедушке пришлось засидеться, изучая дело об убийстве.
Десятый виконт, хотя и был заинтригован, скользнул взглядом по столу, на котором — по крайней мере, еще недавно — была еда. Его лицо стало задумчивым. Казалось, он что-то вспоминает.
— Кстати, — бодро продолжал конгрессмен Харви, — сегодня утром мы еще не играли в вопросы и ответы… — Он сделал паузу. — В чем дело, старина? Что у тебя на уме? Говори! Можешь сказать своему старому деду.
Десятый виконт мог и сказал. Его голос звонко прозвучал в комнате:
— Гореть мне в аду, дед, но я смогу хоть что-нибудь пожрать в этом чертовом доме?
Наступило жуткое молчание.
Следует с прискорбием отметить, что Том и Вирджиния, несмотря на их благие намерения, были не слишком строгими и правильными родителями. Вирджиния, поспешно приложив ко рту салфетку, чтобы скрыть выражение лица, опустила голову. Том повернулся и стал смотреть на ряд открытых окон, за которыми виднелись розы, трава и деревья.
Только дедушка с кофейной чашкой у рта застыл как вкопанный, словно кофе был раскаленным, а не чуть теплым. Но его зеленоватые глаза свидетельствовали, что он ищет тактический подход.
— Томми, — внезапно заговорил он, — я твой старый дедушка. Ты ведь знаешь, что я никогда не буду говорить тебе неправду, верно?
— Да, дедушка.
— Умница! Тогда скажи, какая величайшая страна на земле?
— Британская империя, дедушка!
Вирджиния еще ниже опустила голову. Том, не поворачиваясь, начал что-то насвистывать. Но конгрессмен Харви, познавший толк в тактике, всего лишь улыбнулся.
— Ну, Томми, это спорный вопрос, — терпеливо произнес он. — Конечно, ты вправе придерживаться своего мнения. Но я должен предупредить тебя насчет терминологии. В наши дни, старина, мы говорим не «Британская империя», а «Содружество наций».
Том Брейс повернулся:
— Вот как? А почему он не должен говорить «Британская империя»?
