В это время с улицы донесся голос:
— Эй, Вадим Евгеньевич! Вы не спите?
«Еще один ночной гость, — подумал я. — Надеюсь, без лома».
Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Навстречу мне шла Жанна, помахивая сломанной веточкой.
— Ночь-то какая чудесная! — сказала она. — Пойдемте погуляем?
— Спасибо, уже нагулялся, — отозвался я, поворачиваясь к ней своим синяком.
— Ой! Что это с вами?
— Налетел на дерево. А дерево оказалось с кулаками.
— Ну вам просто страшно не везет! То электрические провода под боком, то… А кто это был? У нас в поселке вроде бы нет хулиганов.
— Значит, завелись. Хотите выпить?
— Хочу, — подумав, ответила Жанна.
Мы прошли на кухню, и я приготовил свой фирменный коктейль «Полынья».
— Пейте, пейте. Это вкусно. Сразу увидите скрытые пружины многих явлений в этом мире.
Она выпила свой бокал маленькими глотками, озорно поглядывая на меня.
— Какой у вас сейчас смешной вид! Как у пирата, пострадавшего во время абордажа. Знаете что: давайте сюда вашу аптечку, я все-таки медсестра. И обязана оказывать первую помощь.
Она обработала мой синяк свинцовыми примочками, смазала йодом поцарапанную щеку и разбитую губу. Потом строго приказала:
— Раздевайтесь.
— Рановато еще в постель, — отозвался я. — Давайте, Жанночка, немного поболтаем да выпьем. Это от нас никуда не уйдет.
— Дурачок, — улыбнулась рыжая ведьмочка. — Я хочу посмотреть, где вас еще настигло кулачное дерево.
Пришлось скинуть рубашку. На груди, боках, спине было довольно много синяков и подтеков, и Жанночка занялась их обработкой. Я держал в руке стакан и периодически прихлебывал. Надо было отдать должное ее профессиональному умению облегчать страдания больных. Здесь вообще, как погляжу, жили одни профессионалы. И били и лечили не хуже, чем в Москве.
— Ну все! Одевайтесь, — сказала она наконец.
— А стоит ли? Все равно потом придется снова освобождаться от одежды. — Я подошел к ней вплотную, мы молча обнялись и поцеловались.
— Не стоит, — прошептала она, расстегивая кофточку.
Утром я проснулся поздно. Жанны рядом со мной уже не было. Она улетела из моей постели, как ранняя зеленоглазая птичка, оставив смятые подушку и простыни — символы нашей ночной любовной борьбы. А я подумал: «Что это со мною происходит? В этой Полынье я превращаюсь просто в какого-то Казанову…» Прежде ничего подобного со мною не было. За все годы супружеской жизни я изменял Милене всего пару-тройку раз, и то не по какому-то там страстному увлечению, а находясь в тривиальном опьянении. А тут… Всему виною климат, решил я. И… наличие рядом с домом Волшебного камня.
Умывшись, я долго рассматривал в зеркало свой синяк. Благодаря стараниям Жанны он перескочил через стадию кровавого посинения и сразу вступил в фазу желто-лимонного вздутия. Хуже обстояло дело с ребрами, которые начинали ныть при каждом резком движении. Я наскоро позавтракал,( а потом стал собираться в город, куда в двенадцать часов дня прибывал рейсовый автобус с железнодорожной станции. На нем-то и должны были приехать мои гости. Но перед тем у меня произошла еще одна важная встреча. Когда я брился, в дверь дома громко постучали.
— Не заперто, входите! — крикнул я, повернувшись.
На пороге стоял бородатый и обросший мужчина с красным, обветренным лицом. В руке он держал ведерко, в котором плескалась рыба.
— Принимайте! — произнес он. — Это вам подарок от всех нас. Свежая, только что поймана. Я — Валентин, мой брат вам рассказывал обо мне.
— Очень рад… Но зачем же? Я заплачу.
— Нет. Пусть это будет как бы в память об Арсении. Он очень много для меня сделал. Можно сказать, на ноги поставил, когда я плашмя лежал.
— Ну, спасибо… Хотите выпить?
Рыбак отрицательно покачал головой.
— О чем вы хотели меня спросить?
— О деде. Ведь это вы обнаружили первым его труп? В камышах?
— Я.
— И что дальше?
— Пошел к Громыхайлову. Мы его вместе и вытащили на берег, где посуше. Там он и лежал с полчаса, пока джип не подъехал. А потом его увезли на ледник, к доктору Мендлеву. Вот, собственно, и все. — Валентин замолчал, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Не хочет или боится кого-то?
— Валентин, давайте начистоту: вам что-нибудь показалось странным в утопленнике? Вспомните, это очень важно. Я подозреваю, что моего деда убили. А потом сбросили в воду. Были какие-то следы на трупе?
Рыбак тяжело вздохнул, поглядел на меня выцветшими на солнце бледно-бледно-голубымиглазами. В нем шла какая-то внутренняя борьба.
— Оставьте вы это, — сказал он наконец. — Ну да, была вмятина на виске… Я еще подумал, что его волной об камень ударило. Труп-то ведь долго в озере был. И носило его, и кидало, как мячик.
— А могли и живого стукнуть, — промолвил я.
— Могли, — согласился он. — Только кому это надо?
— А тому, кто вас предупреждал не рассказывать об этом. Ведь вас предупреждали? Кто?
— Люди Намцевича… — неохотно отозвался он. — Которые тело увезли.
— Почему?
— Не знаю. Сказали, чтобы я рот на замке держал.
— Слушайте, Валентин, а почему они у вас тут всем распоряжаются? Словно опричники. Чего вы терпите?
Рыбак пожал плечами, как будто это положение было вполне естественным. И если Советскую власть сменила власть Намцевича, то так и должно быть. Кто-то всегда доберется до шеи и усядется там, свесив ножки.
— Пойду я, — сказал он. — Будьте здоровы…
Я проводил его до калитки, а затем отнес ведерко с судачками к тетушке Краб. Она пообещала запечь их к обеду в тесте. А разглядев мой синяк, всплеснула руками:
— С кем это ты подрался, Вадим?
— Лошадь копытом звезданула, — ответил я.
— Это какая же лошадь? Микиты, что ли? У нас только она одна в поселке и есть. Только ведь старая уже, еле ноги волочит. Чем же ты ее раззадорил?
— Пучок горящей соломы под хвост сунул. Хотел посмотреть, что из этого выйдет.
— Врешь ты все, охламон, сочиняешь!
— Вру, тетушка, вру. Весь мир на лжи держится…
В одиннадцать часов я пешком отправился в уездный городок N. Солнце припекало, вдоль дороги тянулись высоченные сосны, а вокруг не было ни души. Если кто собирался меня убить, то идеальнее места не сыщешь. Как-то неуютно было идти, чувствуя, что где-то в зарослях может таиться враг. Я пожалел, что оставил дома ракетницу, которую прихватил из Москвы. Вещица почти безобидная, но пугнуть могла. Где-то на полпути я услышал за спиной тарахтенье мотоцикла. Повернувшись, я отступил к обочине. Вскоре показался и сам владелец этого незаменимого в сельской местности транспорта. Петр Громыхайлов в милицейской форме затормозил рядом со мной.
— Куда путь держишь? — строго спросил он. — По ягоды собрался? — Удивительно, но милиционер был совершенно трезв.
— В город, — ответил я, настороженно глядя на него. Я не забыл, что это именно он тащил тяжелое тело (деда?) вместе с кем-то из охранников Намцевича к озеру. И следователем по этому делу был его близкий приятель. Все здесь было как-то взаимосвязано, переплеталось, и концы клубка надежно укрывались от моих глаз.
— И мне туда же. Садись в коляску, подвезу… Откуда синяк? — спросил он, когда мы поехали.
— С водонапорной башни свалился.
— Это ничего, бывает… А может, вмазал кто?
— Может, и вмазал.
Я вдруг подумал, что одним из тех, кто на меня напал минувшим вечером, вполне мог оказаться и сам Громыхайлов. Судя по всему, он крепко сидел на крючке у Намцевича. Какую наживку он проглотил?
— Петя, а ведь ты влип, — неожиданно произнес я.
Громыхайлов слегка покосился на меня. Его борцовская шея напряглась.
— Ну-ка? Договаривай…
— Кое-кто видел, как ты тащил что-то в мешке к озеру. С одним из барбосов Намцевича. Накануне исчезновения деда.
Наверное, мне не стоило открывать свои карты раньше времени, но я не мог остановиться. Мне хотелось поскорее разрубить этот гордиев узел. Здесь, на пустынной дороге, мы были одни и… будь что будет.
— Кхе-кхе!.. — хохотнул милиционер. — Шутник ты, Вадим. Юморист эстрадный. А если мы козу в озеро бросили?
— Зачем?
— Бодливая была очень.
— Это не я шутник, Петя, а ты. Жванецкий прямо.
— А кто же нас видел? — поинтересовался милиционер.
— Девушка-Ночь.
— Кхе-кхе… Ладно, сам догадался. Не иначе как Мишка-Стрелец. Один он по ночам не спит… Нет, Вадик, ошибаешься ты. Я к смерти твоего деда не имею никакого отношения.
— А кто имеет?
— А вот этого я не знаю.
— Не знаешь или не скажешь?
— Слушай, дружок, ты, часом, не в прокуратуре работаешь?
— Ага, в ней самой.
— Так у нас прокуроров не любят. — Громыхайлов вдруг затормозил так резко, что я чуть не вылетел из коляски. Он повернулся и молча положил свою тяжелую руку на мое плечо. — Тебя сейчас удавить или попозже? Мало вчера досталось? — с какой-то ласковой интонацией спросил милиционер.
