преступление и для успеха этого преступления Водрей нужен живым.
— А, ясно, — сказал отец Браун.
— Я неплохо знаю Сибиллу Рай, и многое в том, что мне предстоит рассказать, объясняется ее характером. Она одновременно очень благородная и очень ранимая, очень совестливая — без той брони привычки и житейского опыта, которую многие совестливые люди обретают с возрастом, почти болезненно чуткая и начисто лишенная эгоизма. История по-своему примечательная: сэр Артур взял ее в дом нищей сиротой и воспитал довольно заботливо, что многих удивляло, поскольку — не в обиду ему будь сказано — добротой он не отличался. Все объяснилось, когда девочке исполнилось семнадцать: опекун предложил ей выйти за него замуж. Вот тут я и подхожу к примечательной части истории. От кого-то — вероятно, от доктора Эббота — Сибилла узнала, что сэр Артур Водрей в бурной молодости совершил некое преступление или, по крайней мере, поступил с кем-то очень дурно, чем навлек на себя серьезные неприятности. Что именно он сделал, я не знаю, но на сентиментальную девушку известие подействовало ужасающе: сэр Артур стал в ее глазах чудовищем; во всяком случае, она уже и помыслить не могла о браке с ним. С героической отвагой Сибилла дрожащим голосом созналась опекуну, что питает к нему болезненное отвращение и, сознавая все безумие этого чувства, ничего с собой поделать не может. К ее удивлению и радости, он благородно принял отказ и больше к разговору не возвращался. Дальнейшие события еще больше убедили мисс Рай в его великодушии. В ее одинокой жизни внезапно появился другой, столь же одинокий человек. Он поселился на острове в палатке, как отшельник, и, думаю, загадочность добавила ему привлекательности. Впрочем, надо признать, он вполне привлекателен и сам по себе: джентльмен, остроумный, хотя и очень меланхоличный, что, видимо, еще усилило романтику. Разумеется, это был Дэлмон. Я по-прежнему не знаю, обручены ли они, но, по крайней мере, дело дошло до того, что мисс Рай попросила у опекуна разрешения представить ему Дэлмона. Подозреваю, что она ждала разговора со страхом, не зная, как старый волокита воспримет появление соперника. И вновь сэр Артур показал себя с неожиданно хорошей стороны: принял Дэлмона со всем радушием и не стал чинить молодым никаких препятствий. Дэлмон и сэр Артур охотились и рыбачили, как старые друзья. И тут Сибиллу ждало новое потрясение. Дэлмон невольно проговорился: обронил между делом, что старый джентльмен «ничуть не изменился за последние тридцать лет». Стало ясно, что оба лишь притворялись, будто незнакомы. Вот почему Дэлмон приехал сюда скрытно и вот почему сэр Артур благожелательно отнесся к его ухаживаниям. Что вы думаете?
— Я знаю, о чем думаете вы, — с улыбкой отвечал отец Браун, — и это представляется вполне логичным. У нас есть Водрей с давней темной историей; возникает загадочный человек, которому он явно ни в чем не может отказать. Проще говоря, вы считаете, что Дэлмон — шантажист?
— Да, — подтвердил Смит, — и эта мысль мне отвратительна.
Отец Браун на мгновение задумался, затем произнес:
— Думаю, мне пора пойти в дом и задать несколько вопросов доктору Эбботу.
Вышел он из дома часа через полтора, но не с доктором Эбботом, а с мисс Рай. Это была бледная рыжеволосая девушка, и один взгляд на ее тонкий, почти трепетный профиль целиком подтверждал рассказ Смита. Она напоминала леди Годиву и некоторых дев-мучениц: лишь робкие способны так отринуть стыд ради правды. Смит двинулся им навстречу, и некоторое время все трое беседовали на лужайке. Солнце, которое с утра светилось ярко, теперь поднялось выше и даже припекало, однако отец Браун по-прежнему был с черным свернутым зонтом и в черной, похожей на зонт шляпе, застегнутый на все пуговицы, будто перед грозой. Впрочем, может, так подсознательно проявлялся склад его характера, а может, гроза была нематериальная.
— Самое ужасное, — тихо говорила Сибилла, — что уже пошли обиды: все подозревают всех. Джон и Эван хотя бы могут подтвердить, что были вместе, а вот доктор Эббот недавно страшно поскандалил с мясником. Тот счел, что его обвиняют, и в ответ обвинил доктора.
Эван Смит глянул на нее смущенно, затем выпалил:
— Послушайте, Сибилла, я не могу сказать все, но, думаю, в обвинениях нет смысла. История очень гадкая, однако я убежден, что… что все было мирно.
— Так у вас теория? — спросила девушка и глянула на священника.
— Я выслушал теорию, — ответил тот, — и звучала она очень убедительно.
Некоторое время он сонно смотрел на реку, пока Смит и Сибилла говорили между собой быстрыми приглушенными голосами, потом в задумчивости двинулся прочь и углубился в осиновую рощицу на почти нависающем берегу. Сквозь редкий полог листвы зеленым пламенем пробивалось солнце, птицы пели так, будто у каждого дерева по тысяче языков. Через минуту-две до Эвана Смита донеслось его собственное имя, произнесенное негромко, но очень отчетливо. Он быстро зашагал в ту сторону. Отец Браун уже шел навстречу.
— Не пускайте сюда девушку, — сказал он почти шепотом. — Отошлите ее под любым предлогом — кому-нибудь позвонить или что придумаете, а потом возвращайтесь.
Эван Смит, напустив на себя беззаботный вид (актер из него был никудышный), направился к своей спутнице; по счастью, ее всегда несложно было отвлечь просьбой сделать что-нибудь для других. Очень скоро она уже скрылась в доме. К этому времени отец Браун вновь исчез в рощице. Смит разыскал его за деревьями, где в береговом обрыве был овражек, спускавшийся к песку у воды. Отец Браун стоял на краю и смотрел вниз; шляпу он, случайно или нарочно, держал в руках, хотя жаркое солнце пекло ему голову.
— В интересах следствия вам лучше посмотреть самому, — грустно произнес он. — Но говорю заранее: приготовьтесь.
— К чему? — спросил Смит.
