Петтигрю пересказал то, что помнил из разговора с Иделманом, и что неотступно вертелось у него в голове с момента, когда он услышал показания патологоанатома.
— Я не упомянул о нем сегодня утром в разговоре с инспектором Моллетом, — объяснил он, — поскольку не думал, что оно может иметь к смерти мисс Дэнвил какое-то отношение.
— Не вижу в этом смысла, — лаконично заметил Джеллаби.
— Согласен, — слабо отозвался Петтигрю, — это кажется бессмысленным. Зачем бы Иделману заранее оповещать меня об орудии, с помощью которого он намеревался убить мисс Дэнвил? Но я и не утверждаю, что это сделал он. Однако у меня есть отчетливое ощущение, что, кто бы это ни сделал, он воспользовался именно упомянутым орудием. Спросите у патологоанатома. Впрочем, есть ли во всем этом деле вообще хоть какой-то смысл? Зачем, Боже праведный, кому бы то ни было убивать именно мисс Дэнвил?
Инспектор Джеллаби ничего не ответил. Выражение его лица красноречиво говорило о том, что его обязанность — задавать вопросы, а не отвечать на них.
— Можете ли вы еще что-нибудь рассказать нам, мистер Петтигрю? — спросил он.
— Только вот еще что. Когда я разговаривал с мисс Дэнвил во время обеда в день ее смерти, у меня создалось столь же отчетливое ощущение, что она пыталась мне что-то сообщить.
— Это вы нам уже говорили, сэр.
— Да, но я хотел бы сказать вот что. Причина, по которой я отказался выслушать ее — никогда себе этого не прощу, — состояла в том, что я был уверен: она хочет просто сделать то, что уже сделала накануне вечером: объяснить свой нервный срыв в пансионе «Фернли», который, несомненно, был проявлением ее душевной болезни. Но теперь я почти уверен в другом: она хотела сказать мне нечто другое и очень важное. Вероятно, тем утром что-то случилось или она о чем-то узнала.
— Понимаю, — с сомнением произнес Джеллаби, написал несколько слов в своем блокноте и замолчал. Беседа, похоже, была окончена, по крайней мере на настоящий момент. И тут Моллет, вынув изо рта трубку, откашлялся и сказал почти просительным тоном:
— Есть еще один-два момента, которые надо бы прояснить. Во-первых, меня очень интересует эта запертая дверь. Я имею в виду дверь комнаты, в которой была найдена мисс Дэнвил. Ее, кажется, открыл курьер?
— Да.
— А обычно ключ торчал в двери?
— Этого я не знаю.
— Озадачивает то, что дверь была заперта снаружи. Или ее могли запереть и изнутри? А что насчет окна? Оно было открыто?
— Могу сказать наверняка — оно не было распахнуто настежь. Но было ли оно плотно закрыто, с уверенностью сказать не могу.
Моллет цокнул языком.
— И все это случилось три дня назад, и об этом нет никакой возможности узнать точно. Теперь второй вопрос, — продолжил он. — До вечера четверга кто-нибудь в пансионе «Фернли» знал, что мисс Дэнвил лежала в психиатрической больнице?
— Насколько мне известно, нет. Правда, все считали ее в определенном смысле не совсем нормальной. Помнится, первым это отметил Вуд. Полагаю, писательский опыт сделал его особо чутким к такого рода вещам. Но уверен, что факт ее пребывания в клинике для всех присутствовавших явился неожиданностью.
— И все присутствовавшие в тот момент были в той или иной степени в плохих отношениях с ней?
— Я бы так не сказал, инспектор, потому что это подразумевает некую взаимность. Что же касается мисс Дэнвил, то нельзя считать, что до того вечера ее хоть сколько-нибудь заботило, что думают о ней другие. Однако справедливости ради надо признать, что если не считать меня, то к ней в той или иной форме не выражали неприязни Филипс и мисс Браун.
— А кто, по-вашему, демонстрировал наибольшую враждебность?
— Мне кажется, слово «враждебность» — слишком сильное для этого случая, если вы имеете в виду чувство, достаточно острое, чтобы стать мотивом для убийства. Я бы сказал, что у каждого было свое отношение к ней. Например, мисс Кларк со служебной точки зрения воспринимала ее лишь как стершееся пятно в общем пейзаже. От нее в департаменте было мало проку, а мисс Кларк не жалует слабых работников. Миссис Хопкинсон руководили более личные мотивы. Она злилась на мисс Дэнвил за то, что та поощряла отношения между Филипсом и моей секретаршей. По какой причине, судить не берусь. То ли потому, что мисс Браун, с ее точки зрения, собиралась загубить свою жизнь, то ли еще почему.
— А не была ли на самом деле враждебность миссис Хопкинсон направлена на мистера Филипса?
— Возможно. В сущности, неприятности в четверг вечером начались с того, что она, воспользовавшись отсутствием Филипса, принялась о нем злословить. Она почему-то вбила себе в голову, что он потенциальный двоеженец, и поведала бедной мисс Дэнвил такие подробности, что та расстроилась вконец. Если бы не это, мисс Дэнвил не сорвалась бы так, как сорвалась чуть позже.
— Вы не упоминали об этом в нашем утреннем разговоре, сэр, — укоризненно заметил Моллет.
— Простите, но тогда это казалось мне совершенно несущественным для дела. И кажется так до сих пор, но вам судить, что важно, а что нет.
— Все может оказаться важным, — сказал Джеллаби. — Значит, она думала, что у мистера Филипса есть живая жена, так?
— Жена и несколько детей, чтобы быть точным.
— А что навело ее на такую мысль?
— Просто неприязнь, полагаю. В том, что она говорила, не было ни слова правды, разумеется.
— Откуда вам это известно?
— Я не знаю, откуда это известно мистеру Петтигрю, — вставил Моллет, — но в том, что мистер Филипс вдовец, он совершенно прав. Я видел свидетельство о смерти миссис Филипс.
Петтигрю удивленно взглянул на него.
— Господи, зачем оно вам понадобилось, инспектор? — спросил он.
— Рутина, — ответил Моллет. — Я вам уже говорил, мне пришлось в связи с моим собственным расследованием изучить биографии многих сотрудников управления и проверить их персональные данные. В таких делах требуется тщательность.
— Ну, я не заходил так далеко, — сказал Петтигрю, — но для своих собственных целей… — Он покраснел от неловкости. — Я, так сказать, чувствую определенную ответственность за мисс Браун и по своим каналам тоже навел справки. Вот почему мне удалось урезонить миссис Хопкинсон и приободрить мисс Дэнвил.
— Для нее это оказалось большим облегчением? — поинтересовался Моллет.
— Очень большим. Она даже расплакалась и была вынуждена выйти из комнаты. Очень неловкая была ситуация. К сожалению, она вскоре вернулась, и очень не вовремя. К тому времени как раз появился Рикаби, который и спровоцировал ее срыв. Но это вам уже известно.
— Довольно о миссис Хопкинсон. Боюсь, она увела нас в сторону. Пора от нее перейти к мужчинам.
— Ну, Рикаби считал ее просто тронутой. Он из тех джентльменов, которые думают, что если существует на свете что-нибудь более смешное, чем старая дева, так это душевно больной человек, а уж если то и другое сочетается в одном лице, то тут уж просто смеха не оберешься. Мне казалось, мы уже переросли подобное невежество, но, судя по Рикаби, я ошибался. Об Иделмане нельзя сказать, что он демонстрировал какую-нибудь неприязнь к мисс Дэнвил. Однако он принадлежит к тому типу людей, которые никогда не показывают своих чувств. Он рассматривал ее как любопытный с психологической точки зрения экземпляр и, полагаю, был вполне готов причинить ей какое угодно страдание только для того, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Когда я говорю «страдание», я, безусловно, не имею в виду…
— Я понимаю, сэр. Продолжайте.
— Ну вот, остаются только Вуд и Филипс. Филипс, как я уже говорил, по всей видимости, относился к ней с симпатией, как и должен был. По совести говоря, он без нее едва ли снискал бы хоть какое-то расположение со стороны мисс Браун. Вуд же принципиально рассматривал ее как потенциальную героиню своей истории. Если он испытывал к ней неприязнь, а я думаю, что испытывал, то вызвано это было в основном тем, что она не одобряла его и его писаний. Боюсь, я изложил все слишком схематично, — завершил свой рассказ Петтигрю, — но труднее всего передать атмосферу «Фернли». Там сложилась откровенно антидэнвиловская партия, хотя каждого из ее членов привел в нее свой собственный мотив. Однако и мысли не могло быть, что кто-либо из них захочет убить несчастную женщину.
— Явных мотивов не имеется, — пробормотал себе под нос Джеллаби, что-то записывая. — Следующий этап — возможность.
— А вот здесь, вероятно, пригодится мое собственное расследование, — заметил Моллет. — Мне кажется, что лицо, которое имело возможность перехватить мой доклад на пути от мистера Палафокса к мистеру Петтигрю, имело также и возможность убить мисс Дэнвил. Эти события произошли на расстоянии всего нескольких ярдов друг от друга и в течение одного и того же очень короткого промежутка времени.
