В это же воскресенье после обеда Сара Джонстон, наконец, вернулась в свою квартиру. Она знала, что едва ли когда-нибудь переживет нечто подобное, и с неохотой покинула отель, в котором все еще работала полиция. Но веревка, ограждавшая здание, была убрана, и не было полицейского у бокового входа в пристройку. Миссис Биньон (которая поначалу не собиралась отмечать Новый год в отеле, и которой пришлось остаться и помогать с обслуживанием из-за болезни половины персонала) лишь только этим утром сумела уехать на север к родителям в Лидс. В этот воскресный вечер в отеле были зарегистрированы едва пять-шесть гостей, несмотря на то, что болевшие сотрудники (как назло), вернулись на работу. В 15:30 Сара уже надевала пальто, когда зазвонил телефон на рецепции, и голос молодой женщины, весьма привлекательный, спросил можно ли поговорить с мистером Биньоном, если он, конечно, на месте. Но когда Сара спросила ее имя, связь внезапно прервалась.
Позже вечером, сидя перед телевизором, Сара вспомнила этот маленький инцидент. Но это же не важно, сказала она себе, вероятно, это просто обрыв на линии из-за технической неисправности или нечто подобное. Могло ли быть это чем-то важным? Главный инспектор Морс попросил ее порыться в памяти и найти там хоть что-нибудь, тогда ей и пришло в голову про значок на пальто миссис Баллард… Но было и что-то иное, она знала, и если бы только могла догадаться, что это. Но в данный момент не могла.
Двадцать пятая глава
Понедельник, бго января, до полудня
Работай старательно по восемь часов в день — выбьешься в начальство и получишь возможность работать по двенадцать часов в день.
Роберт Фрост
Глэдис Тейлор очень огорчилась бы, если бы ей пришлось оставить службу в «Экзаменационной Палате Оксфордского университета». Из-за заковыристого названия ей было сложно объяснять, когда ее спрашивали, где она работает, но помещения Экзаменационной Палаты — большая постройка из светлого кирпича с плоской крышей в Саммертауне — в течение девятнадцати с половиной лет, были для нее вторым домом. И глубоко в душе ей хотелось бы доработать до двадцати пяти лет. Но в «Палате», как было известно служащим, настаивали, чтобы с женщинами вроде нее — «внештатниками», как их называли — расторгали договоры в сессию после шестидесятого дня рождения. Этих «сессий» было по четыре-пять в каждом учебном году, причем каждая из них продолжалась от трех-четырех до девяти или десяти недель. Также разнообразна была и работа, которую нужно было выполнять в течение сессии. Например, нынешняя короткая сессия (последняя для Глэдис — так как ей исполнилось шестьдесят в прошлом ноябре) включала в себя три недели напряженной работы по статистической проверке отчетов.
В своих собственных глазах Глэдис не достигла, Бог знает, какого успеха в жизни. Закончив школу в пятнадцать лет в начале войны, она ничего не могла предложить работодателям, кроме безграничной уверенности в своем усердии и аккуратности. После преждевременной смерти супруга, который был водителем фургона и не только не отличался особой верностью, но и не успел оставить наследника, она попробовала поступить на работу в Палату — и ее приняли. В первые месяцы она относилась к своим обязанностям с педантичностью почти патологической, и часто просыпалась ночью в страхе — не допустила ли она какой-нибудь непростительной ошибки. Но постепенно успокоилась и работа ей даже нравилась. Ее сознательность была замечена начальством и коллегами, в результате чего она получила повышение — с легким запозданием — пост, требующий меньшей ответственности и связанный с обучением новых служащих. В последние шесть месяцев Глэдис посвящала одну молодую женщину в тайны всей этой сложной деятельности. Имя этой женщины было Маргарет Бауман.
Они работали вместе последние три сессии и в процессе работы очень сблизились и узнали (как часто случается у женщин) достаточно друг о друге. Вначале Маргарет была зажата и неуверенна, как и сама Глэдис когда-то. И именно эта — как бы ее назвать? — да, эта уязвимость породила у Глэдис симпатию к молодой женщине, и вскоре она начала воспринимать Маргарет как дочь, а не как коллегу. Но Маргарет никогда не делилась слишком интимными подробностями о жизни с Томасом, своим супругом. Никогда не говорила (уже осенью) и о тайной связи, которая возникла с каким-то другим мужчиной (Глэдис никогда не слышала его имени). Но человек не может не догадываться! Эта связь заставляла сиять глаза и окрашивала в розовый цвет щеки женщины. После, поздней осенью, Маргарет изменилась: появились непонятная раздражительность, неприсущая ей до этого небрежность, и (может быть самое тревожное) какая-то грубость и эгоистичность.
И все же их странная близость уцелела и дважды Глэдис пыталась ее расспросить, помочь, предложить нечто большее, чем формальное приятельство, но из этих попыток ничего не получилось.
Глэдис видела свою коллегу в последний раз в середине декабря, когда закончилась последняя сессия этого года. Она появилась после новогодних праздников 2-го января, и тогда уже совсем не надо было обладать талантом ясновидца, чтобы понять — что-то не в порядке. В комнате, где работали внештатные сотрудники, курение было запрещено, но некоторые женщины так привыкли к табаку, что с нетерпением ожидали утренний перерыв на кофе и послеобеденный чай, поэтому обе они ходили в столовую Палаты, где можно было курить. До сих пор — неизменно, с тех самых пор как Глэдис с ней познакомилась, — Маргарет спокойно курила по одной сигарете утром и после обеда. Но 2-го, а потом и 3-го января Маргарет выкурила в три раза больше, вдыхая дым глубоко и драматично. В первый же день после возвращения Маргарет допустила необычайную небрежность в работе, а ее неправильные вычисления давали результат, который означал бы для не особенно удачливого кандидата посредственную оценку вместо отличной.
На обед 3-го января Глэдис пригласила Маргарет в китайский ресторан на Бэнбери-Роуд. Вот тогда Маргарет и призналась, что ее муж уехал на какие-то курсы перед Новым годом, и что она чувствует себя очень подавленной. И какое огромное удовольствие испытала Глэдис, когда Маргарет приняла приглашение провести уикенд с ней — в доме Глэдис в Кэтслоу, Оксфорд.
Миссис Мэри Вебстер, старший администратор, всегда строго (даже враждебно) наблюдала за работой сорока женщин и обычно находилась на первом этаже в большой комнате с окнами на Подготовительный колледж Саммерфилд. 6-го января после утреннего кофе она не вернулась на рабочее место. Достаточно необычно! Но то, что узрела миссис Бенистер, бросило всех работавших в комнате в трепет.
— Полицейская машина! — прошептала она (но так, что услышали половина из дам в комнате).
— Двое мужчин! Прошли к секретарю!
— Хотите сказать, что они там внизу и разговаривают с миссис Вебстер? — спросила одна из недоверчивых коллег миссис Бенистер.
Дальнейшие комментарии и толкования были, однако, прекращены самой миссис Вебстер, которая внезапно появилась в дверях длинной комнаты. Пройдя между бюро и столами, она остановилась у стола Глэдис, находящегося в самом конце комнаты.
— Миссис Бауман, пройдите со мной, пожалуйста?
Маргарет Бауман ничего не сказала, спустилась по деревянной лестнице на шаг позади миссис Вебстер, а после проследовала за ней по главному коридору нижнего этажа прямо к комнате, на двери которой имелась внушительная табличка с надписью «Секретарь».
Двадцать шестая глава
Понедельник, бго января, до полудня
Самая жестокая ложь часто говорится молча.
Р.Л. Стивенсон
«Секретарь» было одним из милых архаичных титулов, которыми изобиловал Оксфордский университет. На первый взгляд подобная работа предполагала, что некая личность обладает сверх способностями в стенографии. Однако Секретарь Экзаменационной Палаты, мисс Гибсон, не была хорошей машинисткой, а способности ее выражались в исключительных академических и административных способностях, которые десять лет назад привели ее на руководящую должность. С бледным лицом и стиснутыми губами мисс Гибсон сидела на высоком стуле, ожидая миссис Маргарет Бауман. Перед ней стояли три красных кожаных кресла. Слева от секретаря сидел мужчина, с меланхоличным выражением лица поглаживавший волосы рукой с хорошим маникюром, и в тот момент (мисс Гибсон даже и предположить такого не могла) размышлявший, насколько приятной была Секретарь в молодости. Рядом сидел мужчина помоложе — тоже полицейский, тоже в гражданской одежде — но более плотный и с более приятным выражением лица. Маргарет Бауман постучала и вошла, ей предложили сесть, и мисс Гибсон представила ей обоих полицейских.