Кабинет следователя находился в том же здании, что и служба прокурора Андерсона. Я вспомнил, как неделю назад безуспешно пытался заключить здесь пари на деньги Вулфа. Поэтому, подойдя к двери с табличкой «Окружной прокурор», я не удержался и скорчил рожу. Следователя на месте не было, но в его кабинете, к счастью, оказался врач, производивший вскрытие. Он подписывал бумаги. Перед тем как выехать сюда, я позвонил Саре Барстоу, поэтому доктор, узнав, кто я, подтвердил, что Лоуренс Барстоу предупредил его о моём визите к следователю и представил меня как доверенное лицо семьи. Про себя я с удовлетворением подумал, что пока это всё закончится, может статься так, что заносчивый Ларри скоро будет накачивать мне спустившие шины.
Однако с доктором я вытянул пустой билет. Он не сообщил мне ничего нового, чего бы я уже не знал из газет, зато порадовал кучей медицинских терминов, которые не решилась бы напечатать ни одна газета, опасаясь забастовки наборщиков. Я ничего не имею против профессиональной терминологии, потому что без этого не обойтись, но пространные объяснения врача с успехом можно было свести к короткому заключению: о яде ничего определённого не известно, ибо ни в одной из лабораторий анализы не дали ответа. Срезы тканей были направлены также в Нью-Йоркскую лабораторию, но ответа пока нет. Игла как вещественное доказательство находится у прокурора округа, и её предполагают исследовать в другом месте.
— Во всяком случае, — уточнил я, — можно с определённостью сказать, что он умер не от старости или какой-то болезни. А можно ли с той же уверенностью сказать, что он был отравлен, то есть умер насильственной смертью?
Доктор утвердительно кивнул.
— Да, с абсолютной уверенностью. Смерть от сильнодействующего яда. Гемолиз…
— Хорошо. А что вы скажете о враче, давшем в данном случае заключение о смерти в результате коронарного тромбоза?
Доктор выпрямился и застыл, словно его хватил столбняк.
— Я не уполномочен делать какие-либо заключения, мистер Гудвин.
— Я не прошу вас их делать, меня интересует ваше собственное мнение.
— У меня его нет.
— Вы хотите сказать, что оно у вас есть, но вы с ним ни за что не расстанетесь и оставите при себе как память о нашей встрече. Ну, ладно. Всё равно спасибо.
Покидая здание суда, я было подумал, не заглянуть ли ради шутки к адвокату Дервину и попросить ли у него телефон его приятеля Бена Кука. Но моя голова была занята делами поважнее. Когда я наконец снова добрался до клуба «Зелёные луга», было уже за полдень, и я начал подозревать, что день будет неудачным до конца, если мне не повезёт и я не встречусь с доктором Брэдфордом.
Мальчишки, подносчики мячей, вернулись с поля, и мастер представил их мне. Мы быстро договорились: я предложил им бутерброды, бананы и мороженое с пивом, если они посидят со мной где-нибудь в тенёчке. Там и перекусим и попьём пивка. Разумеется, я не оплачу им потерянное время. Они согласились, мы раздобыли еду и нашли подходящее тенистое дерево.
Один из парнишек, худенький, бледный, с русыми волосами, чаще других обслуживал Мануэля Кимболла, а другой был подносчиком мячей у Питера Оливера Барстоу. Это был коренастый, с шустрыми глазами и веснушчатым лицом мальчуган, которого звали Майк Аллен. Мы устраивались под деревом и ещё не приступили к еде, как он вдруг сказал:
— Знаете, мистер, нам не платят.
— Что ты хочешь сказать? Что вы работаете бесплатно?
— Нам не платят, когда мы не на поле. Так что никакого потерянного времени у нас нет. Мы всё равно сейчас не работаем.
— Неужели? Что-то ты слишком честен. Будешь так продолжать, место в банке тебе обеспечено. Ну-ка, ешь свой сандвич!
Пока они ели, я как бы невзначай завёл разговор о Барстоу и игравшей тогда четвёрке. По тому, как мальчишки бойко затараторили, я понял, что всё это они повторяли уже раз сто перед прокурором Андерсоном, сыщиком Корбеттом, приятелями по работе, перед родными дома и одноклассниками в школе. Мальчишки были словоохотливы и готовы отвечать на любой вопрос. Это не давало мне оснований надеяться, что они скажут что-то новое. В их сознании уже застыла некая картина, и они сами уже в неё поверили. Впрочем, я ничего особого и не ждал, но помнил поговорку Вулфа, что монетка, которую ищешь, может закатиться в самый тёмный уголок, куда не проникает свет. Версии, услышанные от Ларри Барстоу и Мануэля Кимболла, казалось, не могли иметь вариантов. Когда мальчишки всё съели, я, наблюдая за ними, пришёл к выводу, что бледнолицый уже ничего мне не скажет, и отпустил его. Майк остался. Это он обычно таскал на поле сумку Барстоу и собирал его мячи, к тому же он показался мне более смышлёным, и я надеялся, что, может, он что-нибудь заметил, например, как вёл себя доктор Брэдфорд, когда появился на поле. Но он меня разочаровал. Он только запомнил, как доктор запыхался от бега и как все его ждали. Когда Брэдфорд, осмотрев Барстоу, поднялся, то был очень бледен, но спокоен.
Я спросил о сумке с клюшками. Парнишка утверждал, что поставил её в машину Барстоу, прислонив к переднему сиденью.
— Ты был расстроен, Майк, и мог чего-то не запомнить, — убеждал его я. — В таких случаях люди всегда нервничают и расстраиваются. Может, ты поставил сумку в другую машину?
— Нет, сэр, я не мог этого сделать. Другой машины там не было.
— Или взял чью-то другую сумку?
— Нет, сэр, я не растяпа какой-нибудь. Когда работаешь здесь, то глаз уже намётан, всегда проверяешь по головкам, все ли клюшки в сумке. Когда я поставил сумку в машину, я пересчитал клюшки и заметил, что все они новые.
— Новые?
— Да, сэр, новые.
— Почему? Разве Барстоу поменял клюшки?
— Нет, сэр. Жена ему подарила новый набор клюшек.
— Что?
— Да, сэр.
Мне не хотелось его пугать своей бурной реакцией на его слова. Поэтому я сорвал травинку и стал медленно её жевать.
— Откуда ты знаешь, что его жена подарила ему клюшки?
— Он сам мне сказал.
— Когда он сказал тебе это?
— Когда я подошёл к нему. Он пожал мне руку и сказал, что рад меня снова видеть. Я тоже был рад, потому что в прошлом году он был моим корешем.
— Подожди, о чём ты говоришь, Майк? Что значит кореш?
Он улыбнулся.
— Мы так называем тех, кто, выбрав нас, уже не меняет.
— Понимаю. Ну и что дальше?
— Он сказал, что рад меня снова видеть, а когда я взял его сумку, то увидел, что все клюшки новые, от Хендерсона, высший класс. Он был рад, что клюшки мне понравились, и сказал, что это жена ему подарила их на день рождения.
Я протянул мальчишке оставшиеся два банана, и он стал снимать с них кожуру, а я молча смотрел на него. Спустя минуту я сказал:
— Ты знаешь, что Барстоу был убит отравленной иглой, которая выстрелила из ручки клюшки?
Он застыл с набитым ртом и молчал, пока наконец не прожевал.
— Я знаю. Это все говорят.
— А ты что, не веришь?
Он упрямо тряхнул головой.
— Пусть мне докажут.
— Почему ты так говоришь?
— Видите ли… — Он снова укусил банан. — Я не верю, что это возможно. Я держал в своих руках немало клюшек и не понимаю, как такое можно сделать.
Я улыбнулся.
— Ты великий скептик, Майк. Знаешь, что говорит мой хозяин по этому поводу? Он говорит, что скептицизм — это хороший сторожевой пёс, если знаешь, когда спустить его с поводка. Ты случайно не знаешь, когда у мистера Барстоу был день рождения?
Он этого не знал. Я ещё попытался расспросить его о чём-то, но ухватиться было не за что, да и перерыв кончался. На поле стали появляться игроки, и мой юный собеседник вскоре окончательно потерял ко мне интерес. Я только было собирался сказать ему, что наш пикник окончен, как он опередил меня. Вскочив с места так быстро, как позволяли ему его молодые ноги, он торопливо бросил:
— Простите, мистер, я там вижу моего игрока! — И был таков.
Я собрал обрывки бумажных пакетов и банановую кожуру и направился к зданию клуба. По сравнению с утром гостей в клубе прибавилось, и мне пришлось просить швейцара найти управляющего, потому что сам уже не мог его разыскать. Управляющий был занят, но всё же проводил меня в библиотеку и сказал, что она в моём распоряжении. Я скользнул глазами по книжным полкам и сразу же нашёл красный том справочника «Кто есть кто в Америке». Отыскать в нём то, что было нужно, не составило труда, потому что я уже заглядывал в него в библиотеке моего шефа. Я прочёл:
«Барстоу, Питер Оливер, писатель, педагог, физик; р. в Чэтхеме, штат Иллинойс, 9 апреля 1875 года…»
Поставив справочник на место, я вышел в холл, где были телефонные будки, и, позвонив Саре Барстоу, попросил разрешения заехать. Поместье Барстоу в двух милях от загородного клуба было всё равно по пути, а мне надо было выяснить детали новых обстоятельств, которые стали мне известны. Огибая веранду клуба и направляясь к тому месту, где я оставил свой родстер, я увидел на веранде Мануэля Кимболла. Он стоял в группе беседовавших людей и, увидев меня, кивнул в знак приветствия. Я тоже ответил ему кивком и по тому, как вся его компания повернулась и уставилась на меня, понял, о чём они разговаривали.
