Самым что ни на есть дружелюбным тоном Рейс спросил:
— У вас были причины убивать Розмари Бартон? Сперва он думал, что она не расслышала вопроса. Она сидела неподвижно опустив глаза. Неожиданно она вздохнула, вскинула глаза и посмотрела прямо на него.
— О таких вещах никому говорить не захочется, — сказала она, — но я думаю, вам лучше узнать. Я была влюблена в Джорджа. Я была влюблена в него задолго до того, как он встретил Розмари. Не думаю, чтобы он это знал, — безусловно, не знал. Он ценил меня, очень ценил, но это было совсем другое дело. Я часто думала, что могла бы быть ему хорошей женой, могла бы сделать его счастливым. Он любил Розмари, но не был с ней счастлив.
Рейс вежливо поинтересовался:
— А вы не любили Розмари?
— Да, не любила. О, она была очень красивой, очень привлекательной, легко нравилась. Но ей никогда не хотелось понравиться мне! Я всей душой не любила ее. Когда она умерла, я была потрясена, даже напугана, но ничуть не переживала. Боюсь, даже была этому рада.
Она помолчала.
— Будьте добры, поговорим о чем-нибудь другом.
Рейс ответил незамедлительно.
— Мне бы хотелось, чтобы вы подробно рассказали все, что вспомните про вчерашний день, начиная с утра, особенно — что Джордж делал или говорил.
Руфь начала быстро перечислять все происшедшие в тот день, начиная с раннего утра, события — раздражение Джорджа, вызванное домогательствами Виктора, ее телефонный разговор с Южной Америкой, достигнутую договоренность, удовольствие Джорджа по поводу того, что дело уладилось. Затем — «Люксембург» суета и волнения Джорджа. Она изложила шаг за шагом все события, вплоть до трагической развязки. Ее показания совпадали с уже слышанными им ранее. Со смутным беспокойством Руфь поведала о терзавших ее душу сомнениях.
— Это не самоубийство — уверена, это не самоубийство, но откуда же взяться убийству? Я хочу сказать — как оно могло произойти? Ясно, никто из нас не мог бы этого сделать! Значит, какой-то неизвестный подсыпал яд в бокал Джорджа, пока мы танцевали? Но если это так, то кто же мог это сделать? Все кажется совершенно бессмысленным.
— Установлено, что во время танцев никто не приближался к столу, — заметил Рейс.
— Тогда дело становится еще более запутанным. Цианид сам по себе не мог оказаться в бокале!
— У вас нет никаких соображений — подозрений, что ли, — кто мог бы положить в бокал цианид? Вспомните весь прошлый вечер. Ничего не припоминаете? Какой-нибудь незначительный конфликт, который в какой-то степени пробудил бы ваши подозрения, какой-нибудь пустячок?
Лицо ее переменилось, в глазах промелькнула растерянность. Последовала крошечная, почти не воспринимаемая чувствами пауза, прежде чем она ответила:
— Ничего.
Но что-то все-таки произошло. Он в этом не сомневался. Она что-то видела, слышала или заметила, но по той или иной причине решила не говорить.
Он не настаивал. Знал, с такими девушками, как Руфь, это бесполезно. Если по какой-то причине она решила молчать, значит, от своего не отступится.
Но что-то все-таки произошло. Эта мысль подбадривала его и вселяла уверенность. Она свидетельствовала о том, что в возвышавшейся перед ним совершенно ровной стене можно было отыскать крохотную трещину.
После ленча он распрощался с Руфью и отправился на Эльвестон Сквер. Мысли о женщине, с которой он только что расстался, не выходили у него из головы. Виновна ли Руфь? В общем, она произвела на него благоприятное впечатление. Она, кажется, была совершенно откровенной и прямодушной.
Могла ли она совершить убийство? Большинство людей могут, если их к тому принуждают. Могут совершить не убийство вообще, но одно особое, имеющее для них личное значение убийство. В этой молодой женщине чувствовалась некоторая жестокость. И мотив налицо — мотив, о котором стоило подумать. Устранив Розмари, она получила хорошую возможность сделаться миссис Бар-тон. Не имело значения, выходила ли она за человека по любви или по расчету — в том и другом случаях требовалось прежде всего устранить Розмари.
Рейс склонялся к мысли, что для брака по расчету не было достаточных оснований. У Руфи Лессинг слишком холодная голова, и не стала бы она рисковать своей шеей ради красивой жизни, которую получила бы, сделавшись женой богача. Любовь? Возможно. Он подозревал, что при всей ее холодной сдержанности она способна на неразделенную страсть.
Любя Джорджа и ненавидя Розмари, она могла бы хладнокровно задумать и привести в исполнение свои дьявольские планы. То, что задуманное осуществилось без всяких помех и было единодушно, без каких-либо сомнений признано самоубийством, свидетельствовало об ее врожденных способностях.
А затем Джордж получил анонимные письма (От кого? Зачем? Эти вопросы непрерывно сверлили сознание, дразнили, вызывали раздражение и злость), и у него зародились подозрения. Он подстроил ловушку. И Руфь его прикончила.
Нет, совершенно не то. Концы с концами не сходятся. Так мог действовать лишь охваченный паникой человек, я Руфь Лессинг не из тех, кто способен паниковать. Она умнее Джорджа и смогла бы играючи увильнуть от любой расставленной им ловушки. Получалось, что Руфь ничего нового и не добавила.
Люцилла Дрейк очень обрадовалась, когда увидела полковника Рейса. Шторы были опущены, Люцилла, вся в черном, с прижатым к лицу платком, появилась в комнате и, подойдя к Рейсу, протянула ему дрожащую руку; разумеется, она не хочет никого видеть — решительно никого — кроме него, старого друга дорогого и любимого Джорджа. Как ужасно, когда в доме нету мужчины! Поистине, без хозяина дом сирота. Она сама — бедная одинокая вдова, Ирис — беспомощная девчонка, а Джордж всегда обо всем заботился. Дорогой полковник Рейс такой добрый, она так ему благодарна — не представляет, что бы они без него делали. Разумеется, всеми вопросами займется мисс Лессинг — в смысле похорон и тому подобного. Ну а как подвигается следствие! Не приведи господь иметь дело с полицией — полон дом. Правда, все в штатском и весьма вежливые. Но она сама не своя, ведь такой кошмар и во сне не приснится, и пусть полковник Рейс не думает, что это у нее на нервной почве — ведь, кажется, врачи все объясняют нервами? Бедняга Джордж в этом жутком заведении, в этом «Люксембурге», и гости те же самые, вспомнилось, как бедняжка Розмари умерла там — ну, должно быть, на него и накатило… если бы он только прислушивался к ее, Люциллиным, советам и принимал это замечательное средство доктора Гаскелла… иссушил себя, круглое лето — да, как пить дать, иссушил…
Наконец Люцилла выдохлась, и Рейс получил возможность говорить.
Он выразил свое глубокое соболезнование и добавил, что миссис Дрейк может полностью на него рассчитывать.
И снова Люцилла запричитала: дескать, как он добр и как это ужасно — все, что здесь сегодня творится и что еще завтра предстоит вынести… как это сказано в Библии, лишь распрямится трава, и вечером ее срежут — может, не совсем так, но полковник Рейс знает, что она имеет в виду… как это чудесно ощущать присутствие надежного человека. Мисс Лессинг, разумеется, вполне заслуживает доверия и очень она деловая, но уж больно много иногда себе позволяет, и по ее, Люциллиному, разумению, Джордж слишком ее разбаловал. Одно время она не на шутку боялась, не сделал бы он какой-нибудь гадости, чтобы потом не раскаиваться, а уж та бы ему показала, где раки зимуют, когда бы они поженились. Разумеется, она, Люцилла, понимала, куда ветер дует. Милая Ирис, она такая славная, совсем не от мира сего. Ведь полковник Рейс не станет отрицать, что девушка должна быть простой и неиспорченной? Ирис всегда выглядела моложе своих лет и тихоня она большая — никто не знает, о чем она думает. Розмари — та была хорошенькая и шумная сверх меры, а Ирис, как сонная, слоняется по дому… Разве такими должны быть девушки? Они должны учиться, как готовить еду, и еще неплохо бы шитью. Вот о чем им следует думать, это всегда пригодится. Слава богу, что она, Люцилла, смогла приехать и жить здесь после смерти бедняжки Розмари — такая ужасная у нее была инфлюэнца, совершенно необычная инфлюэнца, сам доктор Гаскелл это подтвердил. Удивительно умный и обаятельный человек.
Она хотела показать ему этим летом Ирис. Девочка выглядела такой бледной и осунувшейся. Нет, вы только послушайте, полковник, этот дом у меня из головы не выходит. Низкий, сырой, дышать нечем. Бедняга Джордж поехал и купил его, ни с кем не посоветовавшись — жалость какая. Сказал, что хотел нас удивить, но было бы лучше, если бы он посоветовался с опытной и практичной женщиной. Мужчины в домах ничего не понимают. А до Джорджа вообще не доходило, что она, Люцилла, могла бы его избавить от множества неприятностей. Что говорить, зачем ей теперь жить? Ее дорогой муж давно умер, а Виктор, ее любимый мальчик, далеко, где-то в Аргентине — а может, в Бразилии, нет, все-таки в Аргентине… Такой нежный и славный ребенок…
