украшен каракулем. Все это, разумеется, я наблюдал лишь мгновение, поскольку сразу вскочил и пошел к двери. И тут меня ждало первое потрясение этой ужасной ночи. Напрасно я дергал за ручку — кто-то запер меня снаружи.
Мгновение я стоял, как в столбняке, по-прежнему глядя на круглое окно, за которым, естественно, уже никого не было; и тут явилось объяснение. В окне возник еще один профиль, устремленный вперед, как у гончей. В тот же миг я догадался, кто передо мной. Мститель, убийца или будущий убийца, долго преследовавший старого миллионера на суше и море, настиг его в конце длинного пирса между морем и сушей. И я понял, что именно он запер дверь.
Человек, которого я увидел первым, был высок ростом, но второй — еще выше, хотя впечатление несколько смазывалось тем, что он ссутулил плечи и выставил голову вперед, словно хищный зверь, из-за чего казался исполинским горбуном. И все же в двух профилях, мелькнувших за окном, безошибочно читалось фамильное сходство. Нос преследователя тоже напоминал птичий клюв, однако его я сравнил бы не с орлом, а со стервятником. Я видел, что это человек совершенно опустившийся: щеки покрывала многодневная щетина, шея была замотана грубым шерстяным шарфом. Описание мелких подробностей не передает ощущение неотвратимого рока, исходившее от сгорбленной фигуры. Вы видели рисунок Блейка, который иногда чуть легкомысленно называют «Призрак блохи», а иногда, более выразительно, «Видение кровавой вины»? Там изображен такой же кошмарный исполин с ножом и чашей. У преследователя их не было, но, проходя мимо окна во второй раз, он вытащил из-под шарфа пистолет и крепко сжал в руке. Его бегающие глаза горели в лунном свете, и казалось, он может выдвинуть их наподобие светящихся рожек, как некоторые ползучие гады.
Трижды преследуемый и преследователь один за другим прошли за окном, прежде чем я очнулся от столбняка и понял, что надо действовать. Я изо всех сил затряс дверь; затем, вновь увидев лицо ничего не подозревающей жертвы, метнулся к окну и попытался его выбить. Однако оно находилось в глубокой амбразуре, и я не мог дотянуться до прочного двойного стекла. Чтимый клиент не обращал внимания на сигналы, которые я силился ему подать, и роковая пантомима двух масок по-прежнему вращалась перед моими глазами, так что на меня накатили головокружение и дурнота. И внезапно они перестали появляться. Я ждал, зная, что развязка близка.
Дальнейшее можно не излагать. Вы сами вообразите, как я сидел, беспомощный, пытаясь представить то, что происходило снаружи. Довольно будет сказать, что в рокоте волн я различил лишь два звука: громкий выстрел и глухой всплеск.
Моего клиента убили в нескольких ярдах от меня, а я не сумел подать ему знак. Не буду обременять вас рассказом о том, что перечувствовал. И даже если бы я мог оправиться от пережитого убийства, мне не уйти от гнетущей загадки.
— Да, — очень мягко произнес отец Браун. — О какой загадке вы говорите?
— О таинственном исчезновении убийцы, — отвечал сыщик. — Как только людей вновь пустили на пирс и меня освободили из заточения, я кинулся к воротам узнать, кто вышел из них после открытия. Не буду утомлять вас подробностями. Важно, что это большие железные ворота, и, пока они заперты, невозможно выбраться с пирса или проникнуть на пирс. Сторожа не видели никого, хоть отдаленно похожего по описанию на убийцу, а внешность у него довольно примечательная. Даже если он сменил платье, ему не удалось бы скрыть огромный рост или избавиться от фамильного носа. Доплыть до берега он не мог, поскольку в ту ночь были большие волны. И видя лицо этого демона даже не один, а шесть раз, я не поверю, что он просто утопился в миг своего торжества.
— Я вполне вас понимаю, — заметил отец Браун. — Кроме того, такой поступок противоречил бы его угрозам извлечь из убийства разнообразные выгоды. Осталось прояснить еще одно обстоятельство: как насчет балок под пирсом? Пирсы часто держатся на ажурных металлических конструкциях, по которым ловкий человек может пролезть, как обезьяна по деревьям.
— Да, об этом я подумал, — откликнулся частный сыщик, — но, увы, пирс построен довольно необычно. Он очень длинный; фермы опираются на столбы, разнесенные так далеко, что с одной на другую не перебраться.
— Я упомянул это лишь потому, — задумчиво произнес отец Браун, — что здесь есть один странный проповедник, который часто забирается на ближайшую ферму. Как я понимаю, в прилив он ловит там рыбу. Очень необычный рыбак.
— Что вы имеете в виду?
— Понимаете… — очень медленно проговорил отец Браун, теребя пуговицу и рассеянно глядя на зеленые волны в последних лучах заката. — Понимаете, я пробовал заговорить с ним по-дружески… по-дружески и не слишком шутливо, что он, как в древности, совмещает проповедь с рыбной ловлей. Мне казалось, сравнение с ловцами живых душ напрашивалось само собой, но этот человек запрыгнул обратно на свой железный насест и крикнул оттуда хрипло: «Что ж, по крайней мере, я вылавливаю мертвые тела».
— О Боже! — воскликнул Магглтон, тараща глаза.
— Да, — сказал священник. — Меня тоже удивил такой ответ на полушутливое замечание незнакомца, который прыгает на пляже с детьми.
Сыщик некоторое время смотрел на него пристально, потом воскликнул:
— Вы же не думаете, что он как-то связан с трагедией?
— Я думаю, — ответил отец Браун, — что он может пролить на нее свет.
— Я уже ничего не понимаю, — признался сыщик, — и не верю, что кто-нибудь способен пролить свет на эту загадку. Она как хаос бурных волн в кромешной тьме, тех волн, в которые… в которые он упал. Полнейшая бессмыслица: рослый человек исчезает, как мыльный пузырь, и никто… — Он внезапно оборвал свою речь и уставился на священника, который по-прежнему теребил
