— Чудесный дом! — одобрительно заметил Аллейн, когда они вышли из перелеска и перед ними открылся вид на особняк Нанспардон. — Ты не находишь, Фокс?
— Очень красивый, — согласился тот. — Георгианский, верно?
— Верно. Построен на месте бывшего женского монастыря, отсюда и название. Пожалован Лакландерам, как водится, Генрихом Восьмым. А теперь, Бога ради, постарайся не шуметь. Интересно, где леди Лакландер завтракает: у себя в спальне или внизу? Внизу, — тут же ответил он сам на свой вопрос, увидев, как та выходит из дома в окружении своры собак.
— Она в мужских сапогах! — изумился Фокс.
— Наверное, из-за подагры.
— Господи Боже! Да у нее в руках трость-сиденье! — воскликнул Фокс.
— Верно. Но не обязательно то же самое, хотя кто знает… — пробормотал Аллейн и, сняв шляпу, помахал ей, чтобы привлечь к себе внимание.
— Она идет к нам. Нет, не идет.
— Проклятие! Она собирается сесть!
Сначала леди Лакландер действительно направилась в их сторону, но потом передумала. Помахав в ответ Аллейну рукой в перчатке для садовых работ, она раскрыла трость-сиденье и грузно опустилась на него.
— С ее-то весом, — сердито заметил Аллейн, — она вгонит его в землю целиком! Пошли!
Дождавшись, когда они подойдут поближе, леди Лакландер крикнула: «Доброе утро!» — и молча наблюдала за их приближением. Аллейн с досадой подумал, что она нарочно хочет поставить их в неловкое положение. Однако он выдержал ее взгляд и ответил приветливой улыбкой.
— Вам так и не удалось прилечь? — осведомилась она, когда они подошли. — Я это не к тому, что вы плохо выглядите. Как раз наоборот!
— Нам очень неудобно беспокоить вас в столь ранний час, но мы столкнулись с проблемой.
— Вас что-то беспокоит?
— И притом очень сильно. Вас не затруднит, — Аллейн пустил в ход все свое обаяние, которое его жена находила слишком уж незатейливым, — вас не затруднит оказать нам одну услугу?
— Интересно, что за услуга от меня понадобилась? — Заплывшие жиром глазки старой леди сверлили его взглядом.
Аллейн прибег к заранее заготовленной лжи.
— У нас появились основания подозревать, — сказал он, — что убийца Картаретта мог поджидать свою жертву, прячась неподалеку.
— Вот как?
— Да.
— Но я никого не видела!
— Я же сказал, что он прятался! Определить точное место его укрытия, к сожалению, пока не представляется возможным, поскольку мы еще многого не знаем. Мы полагаем, что оттуда должно было быть видно часть моста и ивовую рощу. И судя по всему, ту ложбину, где вы рисовали.
— Значит, вы ее нашли?
— Это не составило труда, поверьте. У вас был этюдник и складной стул.
— Который под тяжестью моего тела не мог не оставить следов, — заметила она, раскачиваясь, к ужасу Аллейна, на своем сиденье.
— Дело в том, что прятавшийся человек мог дожидаться вашего ухода и только потом покинуть свое убежище. Вы все время оставались в ложбине?
— Нет. Я несколько раз отходила назад, чтобы взглянуть на эскиз издали. Правда, толку от этого было мало.
— А откуда именно вы разглядывали свой эскиз?
— С пригорка между ложбиной и мостом. Наверное, вы не так уж внимательно все осмотрели, иначе бы точно не задавали этот вопрос.
— Правда? И почему? — осведомился Аллейн, мысленно постучав по дереву, чтобы услышать ответ, на который он рассчитывал.
— А потому, мой милый Родерик, что я использовала вот это сиденье в виде трости и вогнала его в землю так глубоко, что не стала вытаскивать и садилась на него несколько раз.
— И вы оставили его на месте, когда отправились домой?
— Разумеется! Чтобы слуге было легче найти мои вещи, которые я сложила рядом.
— Леди Лакландер, мне очень нужно точно восстановить, как все было там, когда вы ушли. Я могу позаимствовать у вас трость-сиденье и этюдник примерно на час? Обещаю, что будем обращаться с ними очень бережно.
— Не знаю, зачем вам все это, но вы все равно вряд ли сочтете нужным меня просветить. Так что делайте что хотите.
Она тяжело поднялась. Ограничительный диск внизу опорного стержня, не говоря уже об острие, так глубоко вошел в землю, что трость-сиденье осталось прочно стоять.
Аллейну очень хотелось вытащить его с максимальными предосторожностями, может, даже выкопать с дерном, чтобы потом, когда земля высохнет, она отвалилась сама. Но его мечте не суждено было сбыться: леди Лакландер повернулась и, резким движением выдернув сиденье из земли, протянула Аллейну.
— Держите, — сказала она равнодушно. — А принадлежности для рисования находятся в доме. Заберете их сами?
Аллейн ее поблагодарил и, взяв трость-сиденье за середину, последовал вместе с Фоксом за старой леди. В холле они увидели Джорджа. Утром он держался совсем иначе и теперь говорил с той приглушенной торжественностью, с какой люди его типа ведут себя при больном или в церкви. Еще раз напомнив, что он является мировым судьей, Джордж вел себя подчеркнуто сдержанно.
— Джордж, — обратилась к нему мать с насмешливой улыбкой, — меня вряд ли отпустят под залог, но я не сомневаюсь, что навещать меня в тюрьме тебе позволят.
— Что ты говоришь, мама!
— Родерику понадобились мои принадлежности для рисования под явно надуманным предлогом. Однако никаких прав он мне пока не зачитывал.
— Что ты говоришь, мама! — снова повторил Джордж, неловко улыбнувшись.
— Пойдемте, Родерик, — позвала леди Лакландер и привела его через холл в кладовую, где хранились зонтики, теннисные ракетки, клюшки для гольфа и бесчисленные пары самой разнообразной обуви: галош, ботинок и туфель. — Я держу их здесь, чтобы они всегда были под рукой. Лучше всего мне удаются цветы, чем, пожалуй, и исчерпываются мои таланты в акварели. Не сомневаюсь, что ваша жена наверняка бы с этим согласилась.
— Она вовсе не заносчивая особа, — мягко возразил Аллейн.
— Зато художник замечательный! Вот они! Забирайте!
Он поднял холщовый заплечный мешок, к которому был привязан этюдник и зонтик для рисования.
— А вы пользовались зонтиком? — спросил Аллейн.
— Уильям, наш лакей, раскрыл его, но он был не нужен, поскольку солнца в долине не было. Я оставила его, но сложила, когда пошла домой.
— Надо проверить, было ли его видно в ложбине.
— Родерик, а что за раны были на теле полковника? — неожиданно спросила леди Лакландер.
— Разве ваш внук вам не сказал?
— Если бы сказал, я бы не спрашивала.
— Черепные.
— Можете не спешить вернуть вещи обратно. Я сегодня не в настроении рисовать.
— Я вам очень признателен, что вы позволили их взять.
— Кеттл мне все расскажет подробно!
— Не сомневаюсь, — охотно согласился Аллейн. — И намного лучше меня!
— А почему вы решили поменять дипломатическую службу на такое малопривлекательное занятие?
— Это было давно, — ответил Аллейн, — но, помнится, мне нравилось иметь дело с фактами.
— Только нельзя их путать с истиной.
— Я по-прежнему считаю, что в основе истины лежат факты. Не буду вас больше задерживать. Еще раз огромное спасибо за помощь и понимание. — Аллейн поднялся и посторонился, пропуская даму вперед.
По дороге в перелесок детективы ощущали на себе взгляд тучной старой леди, неподвижно стоявшей на ступенях особняка. Аллейн нес трость-сиденье, продолжая держать его за середину, а Фокс тащил принадлежности для рисования.
— Готов держать пари, — заметил Аллейн, — что со спины мы смотримся так же нелепо, как снежки в аду.
Скрывшись за деревьями, они тут же осмотрели добытые трофеи.
Аллейн положил трость-сиденье на землю и опустился рядом на корточки.
— Ограничительный диск навинчивается на опорный стержень, оставляя заостренный выступ длиной в два дюйма. Все заляпано мягкой землей, комочки которой остались под диском. Но сам диск точно не отвинчивали по меньшей мере месяц. Это хорошо! Если это и было орудием, то его могли вымыть в реке, высушить и потом снова воткнуть в землю, но диск не отвинчивали. Так что под ним могли сохраниться следы крови. Нужно срочно передать Кэртису на анализ. А теперь взглянем на рисовальные принадлежности.
— Хотя нас они в общем-то и не интересуют.
— Как знать. Этюдник складной, с заостренными ножками, а зонт — составной и тоже с заостренным опорным стрежнем. Остриев набирается целый набор, но трость-сиденье подходит на роль орудия убийства больше всего. Теперь посмотрим, что тут у нас внутри. — Аллейн расстегнул ремни этюдника и заглянул внутрь. — Большая коробка с красками. Несколько листов акварельной бумаги. Набор кистей. Карандаши. Ластик. Баночка для воды. Губка. Тряпка. Тряпка, — тихо повторил он и наклонился понюхать. Затем он развернул тряпку: та была вся заляпана мазками акварельной краски, а посередине расплылось больше бурое пятно с разводами, как будто в нее что-то заворачивали.
