— А теперь уходи, — сказала Милена, когда мы уложили Ксению в постель. — Я сама ее раздену.
— Как угодно-с! — отозвался я. — Этим ты избавишь меня от лишних эмоций.
Я почему-то вернулся в зал, хотя мог пройти в свою комнату через коридор. Здесь уже никого не было, но свечи все еще горели. Эти безалаберные Барсуки позабыли их потушить!.. Один из подсвечников наклонился в опасной близости от вороха старых журналов, сложенных в углу. И свеча вот-вот должна была выпасть. Я подхватил ее, затушил и порадовался, что Бог надоумил меня возвратиться в зал. Потом, осмотрев подсвечник, я призадумался. Странно, он был укреплен достаточно надежно и не мог изменить своего вертикального положения. Если только кто-то не повернул его нарочно. Но кто? Да и как тут оказались старые журналы? Мне помнилось, что я выбросил их все на помойку, когда проводил в доме уборку. Последними из зала уходили Сеня и Маша, но с какой стати им устраивать в нашем жилище пожар? Нет, это невозможно, решил я. Но тогда подсвечник повернули после их ухода. И вновь передо мной замаячила тень кого-то восьмого, чьи явные и неявные следы ощущались повсюду. И либо я схожу от подозрительности с ума, либо эта хитрая бестия хочет нас всех тут угробить. Чего проще спалить дом со всеми гостями и хозяином, когда на них навалилась непонятная сонливость? Если бы я только знал, кто это и где его искать!.. Я беспомощно оглянулся, чувствуя, что силы наши не равны, со мной просто играют в прятки, и мне захотелось заорать во весь голос, чтобы этот Некто вышел, объявился, показал свое лицо… Но другой крик, страшный, истерический, ворвался в зал и оборвал мои мысли. Кричала женщина из комнаты номер три, там, где разместились Барсуковы. И я почему-то подумал, что ее убивают — убивает муж, Сеня, дознавшийся о связи своей жены с Колей Комочковым. Я знал о его ревнивом характере, и такое предположение могло иметь основания. Не раздумывая, я бросился в их комнату. Но моим глазам предстала другая картина: не окровавленная Маша, а бьющаяся в объятиях Сени, который успокаивал ее, как только мог.
— Там… там… — повторяла она одно слово и указывала рукой на застекленную веранду.
За моей спиной уже появились Милена и Комочков, прибежавшие на крик из соседних комнат, а вскоре появился сонный и злой Марков.
— Когда же это кончится? — сердито спросил он. — Сумасшедший дом какой-то! Что произошло на этот раз?
— Не знаю! — ответил я. — Ее что-то напугало на веранде.
— Так пошли поглядим!
Мы с Марковым и Комочковым обошли чету Барсуковых и открыли дверь на веранду. Здесь в кресле-качалке удобно устроилась моя резиновая кукла-монстр с изуродованным лицом трупа. Среагировав на звук, она повернула к нам свою голову и прошелестела заложенную в магнитофон фразу: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился — иди ко мне!» Потом раздался положенный по программе жуткий смех. У Комочкова отвисла нижняя челюсть, и даже Марков слегка побледнел, не разобравшись, кто перед ним сидит в кресле-качалке. Кукла вновь произнесла свою зловещую фразу и засмеялась. Я подбежал к ней и стукнул по голове, где находился выключатель. Кукла-монстр обмякла и замолчала, уставившись на нас с какой-то обидой, словно мы не оценили ее самых добрых намерений.
— Все в порядке, — сказал я, поворачиваясь к друзьям. — Это всего лишь кусок резины и моток проволоки с катушками.
Но одного я не мог понять: как кукла оказалась здесь, на веранде? Ведь после того случая с Мишкой-Стрельцом я выпустил из нее воздух и унес в свою комнату, засунув в платяной шкаф. Кто вновь «оживил» ее и притащил сюда? Никто из моих друзей не знал, что у меня имеется эта штука. Кроме Милены.
Мы вернулись в комнату. Я тащил за собой куклу, ухватив ее за ногу, и голова монстра мягко шлепалась об пол. Увидев это чучело вновь, Маша опять закричала, а Сеня закрыл ей рот ладонью.
— Это все твои проделки? — прошипел он в мою сторону. — Завтра же мы уедем отсюда!
— Да будет… будет вам, — попытался я их успокоить, а Марков грозно произнес:
— Вадим, убери этого своего гада куда-нибудь подальше. У меня самого мурашки по коже бегают.
— Нет, сначала я ему набью морду! — пообещал Сеня, непонятно кого имея в виду: «гада» или меня? Но я счел за благо побыстрее ретироваться вместе со своей ношей в мою комнату.
Так, не хватало нам еще всем здесь перессориться… Ну ничего, подумал я, утро вечера мудренее. Если, конечно, оно когда-нибудь наступит, вопреки прогнозу Ксении. Может быть, нам всем уехать завтра же из Полыньи? Погрозив кукле кулаком, я выпустил из нее воздух и снова засунул в платяной шкаф. А дверцу еще и запер на ключ. Теперь не выберется. Если только вновь ей не помогут этого сделать. Вскоре пришла Милена, держа в руке зажженную свечку.
— Маша успокоилась, — сообщила она. — Твои шутки порой заходят слишком далеко.
— Да не делал я этого! — разозлился я.
— А кто же?
— Не знаю! Может быть… здесь, в Полынье, климат такой — неодушевленные вещи оживают. А что? Сидела она себе в шкафу, надоело, встала и погуляла, приперлась на веранду…
— Не глупи. Давай лучше ложиться спать. Все уже разошлись по своим комнатам.
Но нас ожидал еще один сюрприз… Едва Милена откинула одеяло, как в ужасе отшатнулась и прижалась ко мне. На простыне лежала гадюка. Судя по всему, та самая, которую притащил с болота Марков.
— Только, ради Бога, не ори! — шепотом произнес я. — У меня уже уши болят от ваших криков. Вот сейчас я точно набью кому-нибудь морду!
— Он же знал, как я боюсь змей, — чуть не плача сказала Милена. — Ведь специально нам подсунул!
Я выскочил из комнаты, а Милена поспешила за мной. Маркова мы застали уже лежащего в постели. Тепленького. Я рывком сорвал с него одеяло.
— Ну, что там опять случилось? — рассвирепел он. — Вы дадите мне когда-нибудь спать или нет?
— А ты пойди погляди, что у нас в постели валяется! Зачем ты нам гадюку подложил? Хорек налоговый.
— Какую гадюку? — Марков недоуменно уставился на нас, потом полез к тумбочке, открыл дверцу и вытащил узорчатую змею. Теперь пришел черед удивляться нам.
— А… там? — Милену начала бить мелкая дрожь.
— Пошли посмотрим, — деловито предложил Егор, натягивая джинсы. — Но если вы меня разыгрываете — берегитесь!..
Мы вернулись в нашу комнату, и я посветил фонариком на постель. Змея не подавала признаков жизни и в точности походила на ту, которая лежала в тумбочке Маркова. Впрочем, все гадюки выглядят одинаково. Но вдруг… она шевельнулась… приподняла узкую головку. Изо рта высунулось раздвоенное жало…
— На-зад! — скомандовал Марков, отстраняя меня и Милену руками. — Чертовщина какая-то… Может быть, это хахаль той, моей, и приполз к своей подруге?.. Такое бывает, я знаю. Сходить, что ли, за пистолетом?
— Не надо устраивать в моем доме пальбу. Да еще в три часа ночи.
Я осторожно, боком, подошел к постели и снова набросил на гадюку одеяло. Мы услышали тихое шипение. Затем я нагнулся и вытащил из-под кровати меч. Выставил перед собой, держа обеими руками.
— Егорушка, по моему сигналу откидывай одеяло, — шепотом произнес я. — Раз, два, три! — Одеяло взметнулось вверх, а я с размаху ударил мечом по узкой ленте, разрубив гадюку пополам. Обе половинки змеи продолжали извиваться, а Милена, глядя на них, громко вскрикнула. Не удержалась все-таки… Через некоторое время гадюка издохла, как-то свившись в клубок. А в нашу комнату уже заглядывали разбуженные Барсуковы. Если, конечно, они вообще ложились.
— Что это? — прошептала Маша.
— Змея… — Я подцепил кончиком меча обе половинки и выбросил их в открытое окно.
— Откуда? — спросил Сеня.
— Хрен его знает. Спроси что-нибудь полегче.
Я бы охотно поверил версии Маркова, что змея приползла к своей мертвой возлюбленной. Это было бы красиво и поэтично, но… Слишком многое подсказывало мне, что гадюку именно подложили в нашу постель. Возможно, даже каким-то образом усыпив ее на некоторое время. Чтобы мы также приняли ее за мертвую, взяли в руки. Все события этой сумасшедшей ночи складывались в одну цепочку: первоначальный жуткий крик, который не принадлежал никому из нас, когда Марков погасил свечи; перевернутый подсвечник над журналами; кукла на веранде, пришедшая туда самым чудесным образом; наконец, эта гадюка…
— Я сегодня ни за что не усну! — прошептала Маша.
— А я больше никогда не лягу в эту постель, — добавила Милена.
— Ладно, будите Комочкова, — сказал я. — Я должен сообщить вам очень важную вещь.
И когда все собрались в зале (кроме Ксении, которую не стали тревожить, — да это было бы и бесполезно), я рассказал им все, что произошло со мной в поселке Полынья за последнюю неделю, о своих подозрениях по поводу смерти деда, о попытках меня запугать, а позже — убить на спиритическом сеансе, о таинственном сожителе в нашем доме, о Волшебном камне и Девушке-Ночь (не упомянув лишь о моей встрече с нею), о Намцевиче и докторе Мендлеве, о проповеднике Монке и пекаре Раструбове, о тетушке Краб и всех остальных людях, с которыми меня свела судьба в этом поселке… Даже упомянул об исчезнувших тетрадях деда, которые, теперь я понимал это, могли играть важную роль во всей этой таинственной истории, отдающей мистическим привкусом и хладнокровным практицизмом. Я почему-то не сомневался, что за всеми загадочными событиями стоят реальные люди. И Марков с его трезвым аналитическим умом сыщика был единственным человеком, который согласился со мной.
