Это был стройный, среднего роста яркий брюнет, с красивым выразительным лицом, на которое с удовольствием заглядывались местные дамы и барышни.
Одет он был в форму морского офицера итальянского флота, которая красиво облегала его стройный стан.
Похаживая вокруг шара, который наполняли водородом, он резким голосом отдавал приказания, невозможно коверкая русский язык. Шар, мало-помалу, надувался.
— А вы знаете, дорогой Ватсон, — заметил Холмс, с интересом наблюдавший за этой сценой, — я немного ошибся в мнении относительно это итальянца.
— В чем именно? — спросил я.
— В том, что назвал его акробатом, — ответил Холмс. — Во-первых, его шар приспособлен не только для пустячных подыманий, но годится и для дальних полетов, а по некоторым указаниям его я заключаю, что он знаток воздухоплавательного дела.
— Я очень рад, что вы, наконец, нашли удовольствие хотя бы в наблюдении за ним, — проговорил я.
— И это удовольствие было бы еще цельнее, если бы не его физиономия.
— Его физиономия? — удивился я. — Но ведь он писаный красавец!
— Да. И в то же время физиономия его весьма характерна, — задумчиво произнес Холмс.
— Чем именно?
— Как вам сказать… Если бы я, не зная, что он — воздухоплаватель, встретил его на улице, я сказал бы, что он или преступник или, по меньшей мере, «кот».
— Ну что вы говорите! — воскликнул я, возмутившись.
— Нет, я нисколько не ошибаюсь, — задумчиво ответил Холмс. — Узкий лоб, злые плутоватые глаза, чувственные губы… Таких типов можно встретить в Париже ночью в тех кабачках, куда собираются кокотки после ночной «работы» и где эти «коты» без церемонии обирают этих несчастных созданий. Большинство этих джентльменов — профессиональные воры и кандидаты в острог. Возьмите на себя труд, вглядитесь в него попристальнее.
Пожав плечами, я сталь всматриваться в лицо итальянца.
И странно: чем больше всматривался я в него, тем больше находил правды в словах Холмса.
Действительно, итальянец был красив на первый взгляд, но при внимательном взгляде на него дефекты его лица резко бросались в глаза.
Между тем, Паоло Люччини делал свое дело.
Шар был уже почти наполнен и он прикреплял к нему парашют и клал в корзину балласт.
Публики собралось очень много и все с любопытством смотрели на вздувшийся шар, который теперь удерживало человек сорок солдат, державших его за веревки, прикрепленные к верхнему краю корзины.
Наконец, час поднятия наступил.
Паоло Люччини, слегка рисуясь, снял фуражку и, махнув ею публике, произнес, коверкая русский язык:
— Я будь подымайся не боль два тысяч метр. Оттуд я бросай парашют.
По веревочной лестнице он взобрался в корзину и громко крикнул солдатам:
— Пускай!
Легкий крик вырвался из толпы.
Шар стремительно взвился кверху и скоро превратился в большой мяч, ярко выделявшийся на фоне безоблачного неба.
— Он выпускает водород, — произнес Холмс, следя за полетом.
Вероятно, Паоло действительно открыл клапан, так как шар начал удлиняться.
В ту же минуту сам воздухоплаватель вместе с парашютом отделился от шара и словно камень полетел вниз.
Сначала он летел с головокружительной быстротой и вместе с парашютом походил на длинную стрелу.
Но вот парашют вдруг развернулся и плавно стал спускаться к земле.
Толпа облегченно вздохнула, словно при виде человека, который только что избавился от смертельной опасности.
Между тем, парашют, относимый ветром, спускался, вероятно, за городом, и специально приготовленный извозчик понесся по тому направлению, чтобы захватить воздухоплавателя и парашют.
А шар, в котором Паоло открыл клапан, спускался все ниже и ниже.
Не ожидая прибытия Паоло, мы покинули площадь и возвратились домой.
— Непременно подымусь завтра на шаре, — весело сказал Холмс по дороге. — Любопытно посмотреть этот город и Волгу с высоты птичьего полета.
— Я подымусь тоже, — ответил я.
XII.
На следующий день Холмс встал раньше меня и пришел домой часам к двенадцати.
Он был в тюрьме, наблюдал и за окном Карцева, но ничего особенного не заметил.
Как он и ожидал, черный ворон больше не прилетал, и поэтому Холмсу не пришлось сделать ни одного выстрела из захваченного с собою монтекристо.
Однако, вид его был невеселый.
На мой вопрос, отчего он такой скучный, он задумчиво ответил:
— Право, не знаю сам, но… у меня есть какое-то странное предчувствие. Вероятно, сегодня случится что-нибудь особенное.
Заметив невольно мелькнувшую на моем лице улыбку, он произнес:
— Я знаю, вы не верите в предчувствия, но, как это ни странно, я верю в них и редко ошибаюсь. Попомните, дорогой Ватсон, мои слова, и дай Бог, чтобы вам можно было сегодня вечером упрекнуть меня в излишней мнительности.
Перед завтраком к нам зашли начальник сыскного отделения Шестов и следователь.
Мы позавтракали вместе и компанией направились на площадь, где сегодня должны были совершаться подъемы шара на привязи.
Желающих подняться, несмотря на высокую плату в три рубля с персоны, набралось порядочно и нам пришлось довольно долго ожидать очереди.
Не считая себя, Паоло брал в корзину по три человека и шар, прикрепленный металлическим канатом, намотанным на крепкий ворот, подымался по мере того, как раскручивался канат.
Ветер был южный и шар сильно относило к северу, благодаря чему он все время стоял над Волгой.
Это пугало публику.
Но Паоло, который, по-видимому, вовсе не хотел из- за ветра лишаться барышей, придумал оттяжку.
Эта оттяжка состояла в том, что от половины высоты проволочного каната вели две веревки: одна в восточную часть города, другая в западную.
Таким образом, если ослаблялась западная веревка и натягивалась восточная, весь шар перемещался к востоку и слегка подавался назад.
И наоборот.
Одним словом, благодаря этим оттяжным веревкам, шар можно было по желанию перемещать с места на место и ставить его приблизительно над тем местом города, над которым хотел того Люччини, дававший солдатам сигналы посредством белого и красного флагов, лишь бы это место находилось к северу от главного ворота.
Наконец, дошла и наша очередь.
Оставив внизу следователя, мы все трое поднялись довольно высоко над землей.
— Вы, вероятно, совершаете и дальние полеты? — спросил Холмс итальянца, разглядывая свертки веревок и закрытые ящики, которыми было сплошь уложено дно корзины.
— О, да! — хвастливо ответил Паоло. — Я скоро улечу отсюда.
— Куда же? — полюбопытствовал Холмс.
— На Сибирь, если ветер позволит, — ответил Люччини.
— А вот и тюрьма! — произнес Холмс, указывая сверху на крышу большого двухэтажного здания.
Шар стоял неподвижно, в немного наклонном по отношению к корзине положении.
Тюрьма была действительно под нами и канат, соединяющий шар с воротом, проходил лишь дома на два правее здания тюрьмы.
Дав нам время налюбоваться на Волгу, Паоло дал сигнал к спуску.
Мало-помалу, мы спустились вниз и вышли, наконец, из корзины. Следующая очередь подошла к шару.
— Нон, нон, — отрицательно закачал толовой итальянец. — Погодить, погодить. Мне надо подняться один. Бал-лон не совсем карашо… надо смотреть сам.
С этими словами он влез в корзину и приказал поднимать себя одного, все время посматривая на шар.
Как только шар поднялся на высоту трех четвертей длины каната, он дал знак остановить подъем и по данному сигналу шар посредством боковой оттяжки стал передвигаться влево.
Вдруг Холмс судорожно сжал мое плечо.
Обернувшись, я взглянул на него.
Он стоял словно в столбняке, вперясь в одну точку.
— Что такое? что случилось? — в один голос спросили мы тревожно.
— Он, он! — прошептал Холмс, указывая на крышу одноэтажного дома, стоявшего на краю площади.
— Кто «он»? Что за «он»? — встревожились мы еще более.
— Черный ворон! — прошептал Холмс.
Взглянув по указанному направлению, мы действительно увидели на крыше ворона.
Из-за этой крыши выглядывал второй этаж тюрьмы, обращенной к нам той самой стеной, в которой было окно Карцева.
Как-то невольно это бросилось мне в глаза.
— Ну да, ну да… и он смотрит, — шептал между тем Холмс. — Карцев, Карцев, это он.
Взглянув в окно, мы действительно различили за решеткой физиономию Карцева. И, в ту же секунду, случилось нечто совершенно неожиданное. Из корзины воздушного шара, который, управляемый оттяжками и главным воротом, находился теперь над самым зданием тюрьмы, вдруг длинными змеями упало вниз несколько веревок. Одновременно с этим ворон на крыше отчаянно закаркал и физиономия Карцева исчезла за решеткой.
— Все пропало, все пропало! — неистово крикнул Холмс, срываясь с места и пускаясь со всех ног бежать по площади.
