Знаменитый аэронавт извещал, что через два дня состоится его полет. Он взлетит на необыкновенную высоту и затем бросится с парашютом вниз. После этого полета, шар будет несколько дней подыматься на привязи, причем публика, за известную плату, может подыматься на шаре, чтобы осматривать, под наблюдением самого Паоло Люччини, город с высоты птичьего полета.
— Должно быть, какой-нибудь шарлатан! — равнодушно произнес Холмс, отходя от столба. — По крайней мере, я никогда не слыхал о воздухоплавателе Паоло Люччини. Впрочем, теперь этих акробатов, корчащих из себя воздухоплавателей, развелось много.
— А знаете, дорогой Холмс, хоть вы и называете это шарлатанством, но я не совсем согласен с вами. По-моему, это — демонстрирование известного изобретения с профессиональной целью, — возразил я. — Почти все знают, что на свете существуют воздушные шары и парашюты, но лишь очень ограниченному количеству людей довелось их видеть. Меня, например, лично очень интересует это зрелище, и я с удовольствием пойду посмотреть на полет с парашютом.
— Конечно, это дело личного вкуса, — ответил Холмс, пожимая плечами.
Но, подумав немного, он добавил:
— Впрочем, полет с парашютом доставляет сильное ощущение, а так как я их люблю, то, конечно, не откажусь пойти с вами.
Этими немногими фразами и закончился наш разговор.
IX.
Следующий день, как сейчас помню, была суббота и в этот день арестантов водили обыкновенно в баню.
Вспомнив про это вечером, мы рано легли спать и в субботу, чуть свет, были на ногах.
Холмс приготовил шнуры и металлические петли с винтами и, вооружившись этим, мы направились в тюрьму к смотрителю. Шестов и следователь, которых мы предварительно известили по телефону, уже были там и ждали нас.
Через полчаса арестантов увели в баню, и мы, никем не замеченные, прошли в камеру Карцева, где в несколько минут устроили все, что нам было нужно.
Затем, распределив между собой роли, мы разошлись по своим местам.
Холмс ушел для наблюдения за забор, следователь поместился в соседней камере, откуда он мог видеть Холмса, и взял в руки концы шнуров, я же с Шестовым и смотрителем удалились до того времени, пока арестантов не приведут снова из бани.
Через час арестанты возвратились и, когда все они были рассажены и заперты по камерам, мы заняли места в коридоре, рядом с дверью карцевской камеры. Мы ждали долго…
Уж чересчур как-то томительны казались нам минуты.
Каждую секунду готовы мы были ринуться в камеру, замок которой был нарочно не замкнут, но минуты проходили за минутами, а звука захлопываемого замка не было слышно. Наше терпение таяло. И вдруг…
Как вы думаете, кто подошел к нам?
Шерлок Холмс!..
Взглянув на наши растерянные физиономии, он невольно улыбнулся, хотя за секунду до этого он был угрюм и, видимо, сильно раздосадован.
Не ожидая наших вопросов, он сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним, и, когда мы спустились в нижний этаж, он сказал со злостью:
— Так выдрессировать глупую птицу может только гениальный дрессировщик!
— В чем дело?!
— Опять неудача?!
Мы засыпали его вопросами.
Холмс пожал плечами.
— Я сел в засаду, — начал он нервным голосом. — Через десять минут я увидел черного ворона. Он дал широкий круг над тюрьмой, все время глядя вниз и громко каркая на лету. Затем, вместо того, чтобы опуститься на железную решетку окна, он внезапно сел на крышу противоположного дома. В ту же минуту Карцев выглянул из окна. Увидав его, ворон каркнул два раза, потом, выждав немного, каркнул пять раз и… улетел…
— Это черт знает что такое! — воскликнул Шестов. — Завтра же я подстрелю эту проклятую птицу!
— Если только она прилетит еще раз, — насмешливо ответил Холмс.
— Как? Вы думаете…
— Я думаю, что если сегодня ворон не прилетел на окно, то те, которые пускали его, видели это и сообразят, что дальнейшие путешествия птицы опасны.
Мы поникли головами.
— Что же теперь делать? — с отчаянием спросил Шестов. — Признаюсь, на ворона я возлагал огромные надежды, думая, что благодаря какой-нибудь перехваченной записке, нам удастся переловить всю шайку.
— Признаюсь, и я думал то же самое! — ответил Холмс. — Но… теперь надо переменить тактику.
Мы насторожились.
— Нам надо дать ему возможность бежать, — пояснил Холмс.
— Святая истина! — воскликнул Шестов. — Пусть бежит! Я поставлю на ноги всех своих агентов! Мы сами займемся ими и вряд ли проклятой шайке удастся уйти от нас.
— Жаль, что мы потеряли даром столько времени, — задумчиво произнес Холмс. — Впрочем, нет худа без добра! Он думает, что провел нас, и теперь, вероятно, смеется над нами! Ну, пусть… Тот посмеется хорошо, кто засмеется последним! Побудьте, господа, пока здесь, а мы с Ватсоном пойдем к нему.
X.
Когда мы вошли в камеру Карцева, тот по обыкновению лежал.
— Надеюсь, мы не потревожили вас? — спросил Холмс, подходя к его кровати.
Он быстро сбросил ноги и протянул Холмсу и мне руку.
— О, нет, мне ужасно скучно! — проговорил он. — Вы хоть делом заняты, а мне ведь ровно нечего делать.
В его голосе мне послышалась насмешка.
Холмс тоже заметил ее.
— Вы ошибаетесь, мы в настоящее время находимся совершенно без дела, — произнес он добродушно.
— Если не считать выслеживания меня и простой вороны, — насмешливо проговорил Карцев.
Этот неожиданный оборот, видимо, поставил в тупик даже Холмса.
— Разве это было так заметно? — спросил он наконец весело, совершенно овладев собою.
Карцев нахально расхохотался.
— Я думаю, что только слепой не заметил бы этого! — воскликнул он, окидывая Холмса насмешливым взглядом. — Бедный ворон! Он должен гордиться тем, что привлек на свою глупую голову внимание такой знаменитости! Но, серьезно, мистер Холмс, неужели вы думаете, что это вам поможет?
— Предотвратить до суда ваше бегство? — в свою очередь спросил Холмс.
— Да.
— Гм… Говоря по правде, я ошибся в расчетах, но… все- таки вам вряд ли удастся бежать.
— И если я убегу?
— Я назову вас гениальным человеком!..
Карцев пристально взглянул в глаза Холмса.
— Так знайте же, что до суда еще далеко и… нет на свете той силы, которая удержала бы меня от побега, — сказал он, подчеркивая каждое слово.
— И вы говорите это совершенно открыто? — улыбаясь, произнес Холмс.
— Да, — ответил Карцев твердо. — Я ведь такой же спортсмен, как и вы, только спорт у нас разный.
Между тем, видя, что от пытливого взгляда Карцева не ускользает ни одно наше малейшее движение, Холмс совершенно открыто стал осматривать камеру.
Карцев хладнокровно следил за ним взором и, наконец, растянулся на своей кровати.
Не найдя, по-видимому, ничего подозрительного, Холмс встал.
— Ничего? — насмешливо спросил Карцев.
— Пока, кажется, ничего, — шутливо ответил Холмс.
Мы простились и вышли.
Когда мы снова встретились с Шестовым и следователем, Холмс сразу огорошил их:
— Побег готовится, — сказал он прямо. — Преступник сам откровенно заявляет об этом. Надо смотреть в оба, чтобы по его следу не упустить его шайки.
И, обратясь к смотрителю, он спросил:
— Давно ли ремонтировалась та камера, в которой сидит Карцев?
— Как раз перед тем, как его посадили туда. А что?
— Что именно ремонтировалось в ней?
— Печь, полы и подоконник. А разве вы заметили что-нибудь?
— Мне показалось, что мел, замазывающий щели между кафлями, чересчур уж свеж, — проговорил Холмс.
— Гм… он и на самом деле свеж, — ответил смотритель. — Впрочем, я осмотрю печь. Вы к нам скоро зайдете?
— Зайду на днях. Я не думаю, чтобы побег произошел так скоро, но… если вы что-нибудь откроете, то не показывайте виду, а лишь известите меня.
Дав смотрителю еще несколько наставлений, Холмс удалился вместе со мною.
XI.
Прошел день и настал следующий.
Это был тот самый день, в который знаменитый Пасло Люччини должен был совершить свой первый полет.
В тюрьму Холмс не собирался, получив от смотрителя уведомление по телефону, что камера Карцева тщательно осмотрена и в ней не обнаружено ничего подозрительного.
Поэтому, когда, вспомнив про полет, я предложил Холмсу пройтись со мною на площадь, откуда должен был полететь шар, он с удовольствием согласился.
Полет был назначен в три часа дня и, чтобы скоротать время, мы зашли в ресторан городского сада, чтобы позавтракать.
Около двух часов мы были уже на площади.
Народ уже собирался и огромная толпа с живейшим интересом следила за наполнением шара и приготовлениями воздухоплавателя, который стоял тут же.
Это был стройный, среднего роста яркий брюнет, с красивым выразительным лицом, на которое с удовольствием заглядывались местные дамы и барышни.
