— Восемь, — заметил Аллейн. — А за столом в Анкретоне вас было девять, так?
— Соня письма не получила, потому все и твердят, что речь в нем идет именно о ней.
— И вы тоже так считаете, мистер Анкред?
— Ну да. — Томас открыл глаза еще шире. — Это же представляется очевидным, разве нет? Завещания и так далее. Конечно, речь идет о Соне, но что касается меня, — Томас слегка откашлялся, — не думаю, что папа убила она.
Он посмотрел на Аллейна с беспокойной улыбкой.
— Это же дикость, правда? — продолжал он. — В это невозможно… И тем не менее. Полин буквально ухватилась за эту идею. И Десси в некотором роде тоже. Обе совершенно подавлены. На похоронах Полин стало плохо, потом еще эти письма, словом, она мечется по дому, как зверь в клетке. Вы даже представить себе не можете, что творится в Анкретоне.
— Насколько я понимаю, это была идея миссис Кентиш, чтобы вы поехали в Ярд?
— Ее и Десси. Это моя незамужняя сестра Дездемона. Всем нам вручили письма вчера утром, за завтраком. Представляете? Я прочитал свое первым, ну и — просто в шоке был! Хотел было бросить в камин, но тут вошла Фенелла, так что я согнул его в несколько раз и положил под стол. Вы легко узнаете мое письмо по сгибам. А письмо Пола выглядит так, словно его жевали. И представьте себе, он действительно так разволновался, что прямо-таки зубами в бумагу впился. Вот тогда-то я и заметил, что перед каждым из нас на тарелке лежат одинаковые конверты. Соня завтракала у себя, но я спросил Баркера, не было ли для нее писем. Фенелла тем временем открыла свое письмо, и вид у нее был весьма странный. «Что за удивительное письмо я получила! — воскликнула Полин. — Можно подумать, ребенок писал». А Милли подхватила: «Не иначе снова фокусы Пэнти», — и поднялся шум, потому что Полин и Милли смотрят на Пэнти совсем разными глазами. А потом все в один голос заявили: «Смотрите, и у меня такое же», — и каждый принялся надрывать свой конверт. Полин, естественно, грохнулась в обморок, Десси выдохнула: «А я что вам говорила», Милли сказала: «По-моему, анонимки — самое последнее дело», а Дженетта (моя золовка и мать Фенеллы, жена моего брата Клода) ее поддержала: «Думаю, ты права, Милли». Дальше — так, дайте вспомнить, — дальше все стали подозревать друг друга в авторстве письма, пока наконец Пола не осенило — вы уж извините меня, ради Бога, — что поскольку миссис Аллейн замужем за…
Уловив потрясенный взгляд Фокса, Аллейн промолчал, и Томас, изрядно покраснев, заторопился:
— Разумеется, все мы замахали руками. Просто зашикали его. Фенелла, например, сказала: «Сама мысль о том, что миссис Аллейн способна писать анонимки, это такой идиотизм, что об этом даже говорить нет смысла». Что, в свою очередь, привело к следующей вспышке: Полин заявила, что Фенелла с Полом обвенчались против ее воли. Конец скандалу положил мой племянник Седрик, являющийся ныне главой семьи. Он сказал, что, с его точки зрения, письмо выдержано вполне в духе Полин. Седрик обратил общее внимание на то, что любимая фраза Полин — «У меня есть основания полагать». Милли, мать Седрика, громко рассмеялась, после чего, естественно, разгорелась очередная свара.
— Вчера вечером вы сказали по телефону, — вымолвил Аллейн, — что сделали в Анкретоне какое-то открытие. О чем речь?
— Ах да. Я собирался потом сказать. Может, потому, что это случилось после обеда. Вообще-то эту часть истории мне вспоминать вовсе не хочется. Верно, я совершенно забылся и сказал, что не вернусь в Анкретон до тех пор, пока не получу заверений, что меня больше не будут втягивать ни во что подобное.
— Боюсь… — начал Аллейн, но Томас тут же прервал его:
— Не понимаете? Ну конечно, да и как понять, если я так ничего и не объяснил? Что ж, наверное, все-таки лучше сказать.
Аллейн молча ждал продолжения.
— Ну, — наконец решился Томас, — поехали.
— Вчера все утро, — начал Томас, — после того как мы прочитали письма, бушевала, можно сказать, настоящая буря. Непонятно даже, кто воевал на чьей стороне, разве что Пол, Фенелла и Дженетта порывались сжечь письма, а Полин с Дездемоной считали, что в них есть нечто важное и надо их сохранить. К обеду, это я вам точно говорю, атмосфера раскалилась до предела. И тут, понимаете ли…
Томас замолчал и задумчиво посмотрел на какое-то пятно на стене позади Фокса. Была у него такая странная манера обрывать рассказ посредине: словно граммофонную иглу внезапно сняли с пластинки. И было непонятно, толи Томас никакие может найти нужное слово, то ли его мысль внезапно приняла совершенно иное направление, то ли он просто забыл, о чем говорит. Если не считать легкого блеска в глазах, выражение лица его оставалось загадочно-неподвижным.
— И тут… — после продолжительной паузы вернул Томаса к рассказу Аллейн.
— Потому что, если подумать, — вновь заговорил Томас, — такую вещь меньше всего предполагаешь обнаружить в блюде с сыром. Естественно, это был новозеландский сыр. Папа везло на друзей.
— Фокс, как вы думаете, — терпеливо сказал Аллейн, — что бы это могло быть? Ну, то, что меньше всего предполагаешь обнаружить в блюде с сыром?
Томас не дал Фоксу ответить и продолжал:
— Старое фарфоровое блюдо. Довольно красивое, ничего не скажу. Голубое, с белыми лебедями по краям. Очень большое. В благополучные времена в него помещался целый круг «Стилтона»[40], ну а сейчас, конечно, лежал лишь небольшой кусок. Довольно смешно, конечно, но из этого следует, что там оставалось много места.
— Места — для чего?
— Поднял крышку и увидел то, что было под ней, Седрик. Он взвизгнул, но Седрик так часто кривляется, что на это особого внимания не обратили, разве что кто-то фыркнул раздраженно. А потом он взял ее, подошел к столу — кажется, я забыл упомянуть, что она всегда лежала на серванте — и уронил прямо под ноги Полин, которая и без того пребывала в крайне нервном состоянии, а тут вообще оглушила всех своим криком.
— Уронил — что? Блюдо? Или сам сыр?
— Сыр? О Господи, — пораженно вскричал Томас, — о чем это вы? Книгу, конечно.
— Какую книгу? — машинально спросил Аллейн.
— Ну как какую, ту самую. Ту, что взяли из стеклянного ящика в гостиной.
— Ах вон оно что, — протянул Аллейн. — Ту самую. О бальзамировании?
— А также о мышьяке и всем остальном. Положение щекотливое, ужасное, потому что папа-то уже, по специальной договоренности, был забальзамирован. Все были потрясены. Как можно позволять себе такое, мелькнуло в голове у каждого, и, конечно, со всех сторон послышались крики: «Пэнти», — а Полин во второй раз за последние три дня практически упала в обморок.
— Правда?
— Да, а потом Милли вспомнила, что видела, как Соня держит книгу в руках и еще как Седрик читал вслух самые страшные места про мышьяк, и все стали вспоминать, как Баркер не смог найти крысиную отраву, когда она понадобилась для «Брейсгердла». Узнав об этом, Полин и Дездемона столь многозначительно посмотрели друг на друга, что Соня пришла в ярость и заявила, что и минуты больше не проведет в Анкретоне, только уехать не получилось, потому что нет поезда, и она вышла под дождь и села в двуколку, а сейчас слегла с бронхитом, которому подвержена издавна.
— Она все еще в Анкретоне?
— Ну да. Где же еще? — Томас удивленно посмотрел на Аллейна и вновь надолго замолчал.
— Так это и есть то открытие, о котором вы говорили по телефону? — осведомился Аллейн.
— Что? Открытие? Какое открытие? Да нет же, конечно, нет! — воскликнул Томас. — Теперь я понимаю, о чем вы. Нет, нет, это ерунда в сравнении с тем, что мы потом нашли в ее комнате!
— Что нашли, мистер Анкред, и в чьей комнате?
— В Сониной. Мышьяк.
— Это пришло в голову Седрику и девочкам, — продолжал Томас. — После того как Соня уехала в двуколке, они все говорили и говорили. Никто не хотел говорить прямо, что именно Соня, быть может, подсыпала крысиной отравы в подогретый напиток. Милли заметила лишь, что с недавних пор Соня здорово научилась его готовить. Папа утверждал, что он получается у нее лучше, чем у слуг и даже у самой Милли. Она приносила ему питье на ночь и оставляла на ночном столике. Седрик припомнил, что видел Соню с термосом в руках. В тот самый вечер он столкнулся с ней в коридоре, направляясь к себе в комнату.
— Именно тогда, — продолжал Томас, — кто-то, не помню уж, кто именно, сказал, что стоило бы обыскать Сонину комнату. Дженетта, Фенелла и Пол никакого энтузиазма не выказали, но Десси, Седрик и Полин ухватились за эту мысль. Я еще раньше пообещал Кэролайн Эйбл дать почитать одну книгу и с немалым облегчением удалился. Кэролайн Эйбл преподает трудным детям, в том числе Пэнти, и ее очень беспокоит то, что у Пэнти слишком медленно растут волосы. Так что вернулся я на нашу сторону дома не ранее чем через час. Меня ждал, развалившись в кресле, Седрик. Теперь он у нас глава семьи, так что не стоит мне, пожалуй, слишком резко о нем отзываться. Выглядел он чрезвычайно таинственно и говорил шепотом. «Тихо, — прошелестел он. — Пошли наверх». Больше он не сказал ни слова. Мне все это, честно говоря, надоело, но тем не менее я последовал за ним.
