Сожалея о том, что не проявила решимости, мадам Виньола поднялась на второй этаж виллы и вышла на балкон, откуда открывался вид на долину. Дым валить перестал, пламени больше не было видно, гул толпы стих, зловещий звонок пожарных тоже умолк. Она уже собиралась спускаться, как в саду увидела Милону, торопливо бежавшую по аллеям. Госпожа почувствовала недоброе.
– Я исполнила ваше поручение, – сказала Мило, поднявшись наверх, – я отыскала Ганса. Он прочитал вашу записку и вернул ее мне. Вот она. Агостини идет за мной. Он только что высадился в Аре.
Женщина нахмурилась, и слабый румянец разлился по ее лицу. Чиркнув спичкой, она подожгла бумажку и задумчиво проследила за уносимым ветром пеплом. Вскоре у виллы остановилась карета. Чезаро выскочил из нее, приказав кучеру ждать. София медленно спустилась с лестницы. Она вышла в переднюю, чтобы встретить красавца итальянца. Он шел к ней с сияющим взглядом, с улыбкой на устах. Молодая женщина небрежно протянула ему руку.
– Так вот как вы встречаете меня после двухнедельной разлуки, cara mia![7]
– Молчите! – сказала она властно. – Теперь не до глупостей. Ганс в эту минуту рискует жизнью, похищая порох.
– Так вы сумели опутать этого юнца?
– Как видите…
– Как знать, быть может, он нам сейчас понадобится. Я заметил переполох в городе, пожар на фабрике. Это несчастье – дело ваших рук?
– Полагаю, что все это устроил Ганс.
– Вот молодчина! Он, как всегда, эффектен!
Они прошли в столовую. Стол был уже накрыт. Чезаро сел.
– Присядьте рядом со мной, cara mia. Время тянулось бесконечно долго вдали от вас. Я тщетно пытался развлечься.
– Чем именно?
– Хотел добыть денег за карточным столом, но мне не везет, как вы знаете. Как только я беру в руки карты, то проигрываю.
– И много вы проиграли?
– Да… Я легко увлекаюсь…
– Сколько же? Скажите, наконец! – требовала София.
– Не беспокойтесь, cara, – с улыбкой отозвался итальянец, – у меня были деньги.
– Кто вам их дал?
– Лихтенбах. Надо же постепенно приучить его к моим маленьким слабостям. Когда он станет моим тестем, я часто буду пользоваться его кассой.
– Будьте осторожны, он легко теряет терпение, да и касса его может истощиться.
– Вы шутите. Она неизменно пополняется, и мне известен источник, питающий ее.
– Вот как! Кто же дал вам эти сведения?
– Мой родственник, прелат Больди, с которым я на днях виделся в Париже. Лихтенбах заведует делами конгрегаций,[8] располагает громадными суммами и пользуется безграничным влиянием. Но Лихтенбах – трус, он всегда чего-то боится. Вы бы посмеялись, если бы видели его ужас, когда я намекнул ему на его положение – завидное положение банкира ордена. И чего он боится?
– От вас – всего. Он может положиться только на своих доверителей.
– О боже, сколько волнений из-за такого пустяка! Всего-то сорок тысяч франков! Проклятая баккара! Да ведь Лихтенбах не играет. Разве только на бирже, а там он, кажется, всегда выигрывает.
– Ну, это еще вопрос.
– Разве ему не везет?
– Мы хлопочем о том, чтобы к нему вернулось благополучие.
– Вы говорите о порохе?
– Да, но…
Она с трепетом прислушалась к шуму во дворе. Вынув из ящика небольшой револьвер, она опустила его в карман.
– Вы вооружены? – поинтересовалась она.
– Всегда.
В тишине раздался слабый свист. София облегченно вздохнула.
– Это Ганс! – сказала она.
Послышались скорые шаги, двери столовой отворились, и Милона ввела нового гостя. Он был в простой крестьянской одежде. Бросив шляпу на пол, он скинул рубаху, спустил полотняные панталоны, снял тяжелые башмаки, не обращая никакого внимания на Софию.
– Мило, подайте мое платье… – приказал он.
Потом он поставил на стол стеклянную банку, положил рядом лист бумаги и сказал с улыбкой:
– Вот оно!
София и Чезаро были потрясены и с благоговением принялись разглядывать рыжеватые полоски пороха.
– Да, эта банка и эта бумажка мне дорого стоили.
– Вас накрыли?
– Да, и мне пришлось убить…
– Кого? – вскрикнула София, бледнея.
– Успокойтесь, моя красавица, не вашего голубка! – ответил Ганс, кинув многозначительный взгляд на Чезаро, лицо которого приняло жесткое, холодное выражение.
– Мне преградил дорогу препротивный субъект, который давно путался у меня под ногами, – продолжал Ганс. – Это не первая наша стычка. Он чуть было не схватил меня три года тому назад в Лионе. Теперь я наконец-то покончил с ним!
– Но там же будет переполох!
– Дело сделано, остается только поскорее бежать. Этот несчастный с рассеченным виском преспокойно будет плавать в реке, пока его не выловят, а к тому времени мы уже будем за границей.
С нарядным костюмом в руках, серой фетровой шляпой и желтыми ботинками, вошла Милона. Ганс стал одеваться, не стесняясь присутствия Софии.
– Кучер, что стоит у ворот, видел, как вы вошли сюда? – спросила София.
– Я не настолько глуп, чтобы показываться ему на глаза. Я вошел с другой стороны, стена невысока. Это очень удобно, и я уйду тем же путем. А вам, дети мои, советую поскорее испариться. Нас зовут в Венецию, там я снова стану майором Фразером.
Спрятав стеклянную банку и сложенную бумагу в кожаном мешке, он протянул руку Агостини, улыбнулся Софии и поспешно скрылся. Пнув ногой сброшенный костюм Ганса, итальянец сказал:
– Мило, надо бы сжечь все это.
– В кухонной печи, – серьезно проговорила цыганка.
– А каковы ваши намерения, дорогая София? Вы слышали, что сказал наш благородный друг? Полагаю, нам лучше уехать отсюда поскорее.
Женщина не ответила и медленно побрела в гостиную, обдумывая, как приступить к объяснению. Она села на диван и закурила. Когда Агостини подошел к ней, София спокойно сказала ему:
– Полагаю, что вам и правда следует уехать. Что же касается меня, то исчезнуть теперь значило бы вызвать подозрение и допустить крайнюю неосторожность.
– Но разве вас не заподозрят, если вы останетесь? Не направят следствие против вас?
– Подозревать меня? На каком основании? Кто осмелится такое предположить? Я никого не знаю, кроме Марселя Барадье. Только он бывал у меня.
– Но он, по всей вероятности, никому, кроме вас, не сообщал сведений, благодаря которым Ганс так удачно все провернул.
– Он сообщил их мне два часа тому назад. Каким образом я, не выходя отсюда, могла направлять человека, который вошел в лабораторию и там избавился от шпиона. Последний уже не выдаст меня, он спит вечным сном. В лаборатории обнаружат разгром, но сегодня на фабрике были волнения, в которых участвовали разные негодяи… Не логично ли предположить, что кража совершена ими? Если я уеду, меня, безусловно, заподозрят. Если же я останусь здесь с Милоной, Марсель Барадье, вернувшись сюда, найдет меня веселой и безмятежной, и все спасено. Не хорошо ли я придумала?
– Очень хорошо, – иронично ответил Чезаро. – Пожалуй, даже слишком хорошо. Впервые вы скрываете от меня правду, София…
– Милый Чезаро, не тратьте слов и делайте то, что я вам приказываю, – продолжала она, побледнев и прикусив губу. – Ведь вам еще ни разу не приходилось раскаиваться в том, что вы послушали меня, не правда ли? Просто делайте, как я говорю.
– Нет! – раздался резкий, точно пощечина, ответ.
– Не позволите ли вы узнать о мотивах, которые руководят вами? – холодно спросила София.
– Те же, что и у вас. Вы не хотите ехать со мной из-за молодого Барадье. Я из-за него же требую, чтобы вы поехали со мной.
– Неужели вы ревнуете?
– Да.
– Вот так новость! Я поражена…
– Разнообразие ощущений составляет прелесть жизни.
– Итак, вы думаете…
– Что этот юный блондин задел вас глубже, чем предвиделось в нашей программе. Я позволил вам очаровать его ради успеха, но я не согласен разрешить вам флирт с ним из любви к искусству. Комедия окончена, опустим занавес, не будем продолжать любовную интригу за кулисами.
Они обменялись враждебными взглядами, словно два противника, собирающиеся начать схватку.
– Послушайте, София, не будем ссориться, – сделав над собой усилие, смягчился итальянец. – Мы должны быть снисходительны друг к другу. Скажите мне откровенно, что вы намерены делать, и я подчинюсь вашей воле. Быть может, вы хотите еще неделю свободы, а потом приедете к нам в Венецию? Я ведь хорошо знаю человеческие слабости! Если у вас есть каприз, удовлетворите его. Я воображу на время, что я – брат мадам Виньола, а потом ко мне вернется моя София. Вы удовлетворены таким решением?
– Не знаю, – ответила она, тяжело вздохнув.
– Так вы отказываетесь дать мне обещание приехать через неделю?
– Когда я разошлась с Цынятиным из-за вас, Чезаро, заботилась ли я о его существовании после разрыва?
– Стало быть, вы признаете, что хотите порвать со мной? – вскрикнул итальянец, бледнея.
