Найо Марш - Цветная схема

Руа сделал короткое пояснительное вступление. Песня была сочинена, по словам старика, одной из его древних родственниц по случаю смерти девушки, которая невольно совершила страшное преступление и погибла в Taupo-tapu, маленьком озере с кипящей грязью. Руа повторил леденящую душу историю, рассказанную им однажды на вершине горы Смиту. Это не погребальная песнь, как объявил старик, поэтому она не очень страшная. В тот момент, когда он взглянул на Квестинга, его глаза вспыхнули. В конце им была выражена надежда, что история, содержащаяся в стихах, вызовет интерес у публики.

Песня оказалась короткой и очень простой. Грустная мелодия плавными волнами колыхалась вокруг нескольких фраз, но присущей гимнам слащавости, звучащей в других народных произведениях маори, здесь не было. Дикон подумал, как сильно ледяной ужас текста зависит от понимания языка. В предпоследней строке одинокий голос девушки срывался на пронзительный крик, вопль, когда она погибала в котлообразном провале с кипящей грязью. Песня оставила неприятное, отталкивающее впечатление, которое не смогли рассеять старания квартета из клуба дикарей, чревовещателя, чудо-ребенка и добротного сопрано.

Гонт сказал, что хотел бы выступить в программе последним. С отвратительной, по мнению Дикона, озабоченностью актер попросил Барбару выбрать ему отрывок для чтения, и та сразу попросила монолог «У нас было то утро».

«Значит, он уже разглагольствовал о Барде у грустных морских волн, — мстительно подумал Дикон. — О Боже, как это мерзко».

Потом Гонт утверждал, будто изменил свое мнение по поводу первого монолога, поскольку понял, что публика станет вызывать его на «бис», и счел более эффектным закончить отрывком из «Генриха V». Но Дикон был уверен в иной причине смены выбора — впечатлении, произведенном на актера коротенькой песней о смерти. Так или иначе, но после открывшего выступление монолога Барда на английском языке актер мрачно перешел к «Макбету».

— «Почти забыл я вкус слез…» — И продолжил до конца: — «… в рассказанной полным злобы глупцом сказке нет морали».

Это был жуткий отрывок, а от чтения Гонта, мертвенно-спокойного и монотонного, веяло настоящим холодом. Когда актер закончил, наступила секундная пауза.

«А затем, — рассказывал Дикон позже Барбаре, — они зааплодировали, потому что хотели хотя бы чуть-чуть согреть ладони».

Гонт оглядел публику с легкой усмешкой, взял себя в руки и со всем своим мастерством начал читать «Генриха V», заставив слушателей маори в восторге повскакать с пола на ноги. В конце актер, как обычно, обратился с короткой речью к залу и, пылая, стал спускаться со сцены. Он был, хотя так чаще говорят о мертвых, великим артистом, но публика всегда воспринимала это понятие относительно него однозначно: Гонта все должны любить, а вместе с ним влюбиться и в Шекспира. Никто не знал лучше, чем он, насколько сладостна работа, вызывающая восхищение у аудитории, чьи познания в драматургии заключены, вероятно, лишь в первых строчках торжественной речи Антония.

Руа, шагая в традиционной манере взад-вперед по сцене, поблагодарил Гонта сначала на языке маори, затем на английском. Концерт подошел к многоголосому финалу.

— А теперь, — объявил старик, — небольшое угощение.

Но до того как публика успела подняться, мистер Квестинг выскочил на сцену. Нет никакой необходимости передавать выступление бизнесмена в подробностях. Достаточно сказать, что это был образец дурного вкуса и что его автор хоть не был пьян, но, по выражению впоследствии Колли, очень сладко чирикал. Квестинг вызвал на сцену Гонта и заставил того переминаться с ноги на ногу около четверти часа. Он выразил благодарность актеру за чрезвычайно интеллектуальное раз влечение, но очень скоро всем стало ясно, какая этим преследуется цель. Бизнесмен использовал Гонта в качестве приманки для возможных постояльцев «Источников». Он как бы намекал: что нравится великому Джеффри Гонту, то понравится всем.

Пока длилась эта безобразная сцена, остальные обитатели Wai-ata-tapu покрылись липким потом. Дикон, следивший за происходящим с огромным вниманием, заметил, как последние следы благодушия исчезают с лица патрона и уступают место буйной ярости. «О Боже, — подумал молодой человек, — он собирается при всех показать свой характер». Одновременно Барбара с растущим ужасом начала наблюдать точно такую же перемену в дяде.

Сияющий мистер Квестинг наконец подошел к цветистому заключению речи, а мэр, который, очевидно, тоже намеревался выступить, поднялся с места, повернулся к публике и зычно промычал:

— Э-э…

Но слушатели, освободившись от словесных пут мистера Квестинга, уже с благодарностью провозглашали Гонта самым дорогим другом. Вечер еще не закончился. С улицы в зал внесли подносы с дымящимися чашками чая и огромным количеством еды. Дикон поспешил к патрону и обнаружил его на высшей стадии гнева, шумно дышащим через ноздри и беседующим с окружающими с неестественной любезностью. Последний раз молодой человек видел актера в подобном состоянии на репетиции сцены битвы в «Макбете». Макдафф, робкий человечек, чье искусство владения мечом явно не могло сравниться с мастерством противника, постоянно пятился от атак Гонта и в конце концов так вывел его из себя, что тот в ярости нанес парню мощный удар и сломал ему ключицу.

Сейчас актер полностью игнорировал своего секретаря, схватил чашку крепкого чая с молоком и старался держаться подле Барбары. Тут к нему присоединился доктор Акрингтон и дрожащим от гнева, причем совсем даже не приглушенным голосом начал извиняться за гнусность Квестинга. Дикон не мог слышать все, что сказал доктор, но слово «выпороть» прозвучало очень четко и несколько раз. Пока молодой человек вместе с Барбарой торопливо пробирался сквозь толпу вслед за двумя разозленными мужчинами, ему представилось, будто они с девушкой — секунданты двух боксеров профессионалов. Вслед за этой нелепой, но тревожной пантомимой появилась и ее главная причина — сам мистер Квестинг. Заложив большие пальцы обеих рук в проймы своего белоснежного жилета, бизнесмен легкомысленно раскачивался с каблуков на носки и смотрел на Барбару полуприкрытыми глазами.

— Ну, отлично, отлично, — промолвил он удивительно мягким голосом. — Теперь мы всех их поймали, а? И чудесно. Так она не знает, кто ей все прислал? Подумать только! Ни одной догадки, да? Должно быть, тетя из Индии? Ха-ха. Ладно, ладно!

Если Квестинг хотел произвести на свет сенсацию, то добился в этом огромного успеха. Дикон и Барбара уставились на него. Девушка пискнула тоненьким голоском:

— А разве… Не может же так…

— А я ничего и не говорю, — воскликнул в высшей степени довольный бизнесмен. — Ничего! — Он словно на свою собственность сердито взглянул на Барбару, дернул доктора Акрингтона за краешек жилета и хлопнул Гонта по плечу. — Отличная работа, мистер Гонт. Знаете, ударьте меня в бровь, но они, кажется, заглотили наживку. А мне было очень интересно. Когда-то я тоже много читал наизусть. Юмористические монологи. Надеюсь, вам понравилось, как я слегка хлопнул вас по плечу? Все это срабатывает, не так ли? Даже на таком скромном шоу, как сегодня. — Квестинг произнес последние фразы таинственным шепотом, весело рассмеялся, обернулся и обнаружил возле себя Руа. — О, привет, — продолжил бизнесмен, не моргнув глазом. — Отличное шоу, увидимся.

И, напевая себе под нос мотив песни о смерти, он направился дальше, чтобы пожать руку мэру, легко пробрался к двери и наконец вышел.

Позже, когда возникла экстренная необходимость вспомнить каждую мельчайшую деталь следующих нескольких минут, Дикон обнаружил, что в его памяти осталось всего несколько обрывочных картин. Опустошенный взгляд Барбары; мистер Фоллс в светской беседе с миссис Клейр и полковником, причем оба супруга с очень рассеянным выражением на лицах; отборные ругательства, произносимые Гонтом вслед Квестингу — только эти детали удалось восстановить молодому человеку. Как он решил впоследствии, спас положение Руа. С виртуозностью дипломата на важной конференции старик умудрился сквозь восклицания возмущенного доктора Акрингтона не торопясь представить Гонту мэра и его жену. Несколько минут они провели без эмоциональных вспышек. Еще Дикону пришло в голову, что именно Руа попросил члена увеселительного клуба сыграть на пианино национальный гимн.

Когда они двигались к выходу, Гонт сердитым шепотом велел своему секретарю везти Клейров домой без него.

— Но… — начал Дикон.

— Вы сделаете, как я вам сказал! — фыркнул актер. — Я иду пешком.

Дикон помнил, как патрон пожал руку Руа, проскользнул в боковой проход между сиденьями и скрылся за входной дверью молитвенного дома. Остальная часть вечера состояла из серии знакомств, происходивших под нажимом мэра, и освобождения от назойливой публики. В конце концов появился молоденький репортер из «Хэрпун курьер», который позволил Гонту уйти незамеченным, но зато насел на Дикона и миссис Клейр.